Подготовила Анна Музыкантова

Сегодня в десерт-акции Евгений Шестов – артист, педагог, режиссёр детского театра и, конечно, писатель!

Евгений, расскажите о себе. Как Вы пришли в литературу и почему начали писать?

Со словом работаю давно. Это давняя привычка. Сначала это было увлечение пьесами, драматургией. Потом начал писать какие-то короткие рассказы и даже повести. А уже потом, когда всерьез задумался о литературном поприще, стал придумывать истории.

В литературу я не пришел, она вошла в меня. С книгами детства, с юношеским увлечением сюжетами Жюля Верна, Майна Рида, Обручева и прочих романтиков.

В театральном училище у меня были изумительные педагоги, которые навечно привили любовь к ЛИТЕРАТУРЕ. Я не побоюсь написать это слово с большой буквы.

Даже служа в армии, я умудрялся читать классическую литературу. Вспоминаются интересные эпизоды. Например, спрашивают меня сослуживцы, что я читаю. Я говорю, пьесы Горького. Вопрос: «А что, он пьесы писал?»

Или другой эпизод.
«Что читаешь?»
«Войну и мир»
«Ни фига себе!»

Так как я учился на кукольном отделении, а после училища попал в кукольный театр, то вся моя последующая жизнь автоматически связалась с детским театром, с детскими учреждениями. Начиная с 1991 года я работаю с детьми. В разных качествах: артист, педагог по речи, педагог по ритмике, режиссер детского театра, педагог допобразования и проч. и проч.

Все мои потуги писать выливались в то, что мои произведения были никому не нужны. Никто их не печатал, никто их не брал во внимание. Как результат, я обратился к детской литературе. Почему это произошло? Потому что я пришел работать в детскую библиотеку. Пришел целенаправленно, сам принял такое решение. Решил, что мне это поможет проникнуть в литературу, куда я стремился и стремлюсь всеми фибрами своей души.

Может быть, я делаю это зря, не знаю. Может быть, слишком сильно фокусирую свое внимание на этом вопросе. Но так уж я устроен.
Так вот о детской литературе. В октябре этого года будет семь лет, как я пришел в детскую библиотеку. За это время я написал два романа для подростков, более десяти повестей, два цикла рассказов, две пьесы, сценарий полнометражного фильма, несколько сказок. Девяносто пять процентов из этого списка – детские и подростковые произведения.
По жанрам это сказки, сказочные повести, подростковое фэнтези, ужастик для подростков, социальная драма про мальчика 10 лет, трилогия про мое детство, где я вижу себя в роли учителя, хотя не слишком с ним совпадаю по характеру. Это реалистические рассказы-драмы про сегодняшние проблемы подростков. И это нравоучительные (не ругайтесь!) рассказы, где во внимание берется какая-то черта характера ребенка возраста начальной школы, и дальше художественными средствами делается вывод, что такое хорошо, и чего не следует делать никогда.

Из всего написанного опубликована повесть «Свистни, рак, пока есть силы». В нескольких сборниках и альманахах есть мои рассказы. Есть несколько дипломов участника литературных конкурсов.

Еще хочется сказать об одной стороне литературного творчества, которое сподвигло меня к созданию литературного клуба «Звучащее слово. Детский формат» на базе нашей детской библиотеки. Уже два года подряд мы раз в месяц собираемся в нашей библиотеке. Мы, это детские писатели, которые живут в Нижнем Новгороде и ближних к нему городах – Дзержинске, Кстово, на Бору и др. Члены нашего клуба участвуют в мероприятиях библиотеки: в Неделе детской книги, в слете юных читателей, во встречах с читателями во время библионочей и прочее. Некоторые сумели добиться того, что их книги выпускают крупные издательства.

Сколько лет Вы пишете книги?

Если считать с детства, лет сорок. Но всерьез занимаюсь этим делом семь лет.

Если сложить все написанные Вами произведения в одно, то какого оно будет объёма?

Цифра будет может быть впечатляющая, а может быть и не очень. Где-то 50 авторских листов, может, чуть больше.

Как на Вас повлияла литература? Что дала? А, может, чего-то лишила?

В шутку я называю себя «книжный червяк». Плохо ли это? Лишила ли меня литература чего-то? Может быть, это ограничило меня в выборе жизненного пути, потому что я всю жизнь иду за своим стремлением к одной творческой цели. Она менялась, но она всегда была связана со словом. Сначала это была цель попасть на работу в театр. Когда это реализовалось, захотелось больше узнать мир литературы на филфаке университета имени Лобачевского, то есть преподавателем. Я долгое время пытался стать артистом разговорного жанра, даже написал про это повесть и роман. А уже потом стал писать детские вещи и предлагать свои тексты издательствам и журналам.

Как Вы считаете, литературное творчество – это больше про одиночество или про общение с людьми?

Не знаю, как для кого. За всех говорить не берусь. Лично для меня скорее это про одиночество. Причем, целенаправленное, целеустремленное. Понимаю, это не есть хорошо, но так я устроен. Я был и сейчас состою в нескольких писательских чатах. Вижу, насколько это для меня тягостно, когда надо что-то отвечать, выдавать какую-то заведомо ожидаемую реакцию и писать слова, необходимые в этом круге соратников. Я тут же затыкаюсь, погружаюсь в свою раковину. И не хочу вылезать. Хотя у меня очень коммуникабельная профессия. Я всегда на людях.

О чём Вы ещё не написали?

У меня есть несколько незаконченных проектов, которые я когда-то начал и бросил на полпути. Их следует закончить. Но это, как говорится, найденные проекты. Есть же темы, которые меня интересуют, но я пока не приступил к ним. Например, мне бы хотелось попробовать написать своеобразный ретеллинг известной сказки, превратить ее в целый роман про наши дни, с элементами мистики и чудодейственных сил. Еще мне хочется написать сценарий подросткового полнометражного фильма с чудесами, приключениями, фантазией ребенка, чтобы история искрилась и сверкала.

Мы знаем, что литературное произведение способно влиять на читателя, а может ли оно изменить самого автора?

Безусловно, произведение меняет автора, потому что писатель сосредоточен на своем герое. Опять же буду говорить за себя. Я погружаюсь в материал, и начинаю дышать, как мои герои, думать, как они, говорить их фразами. Но все это будет продолжаться, пока я пишу то или иное произведение. Как только я его закончил, я выхожу из этого замкнутого пространства. Теряю часть себя, пытаюсь встроиться в новую реальность.

Как часто Вы читаете? Ваши любимые произведения сегодня?

Читаю постоянно. Редкие дни, когда я не прочитываю хотя бы пяти страниц текста. Иногда их бывает значительно больше. Книги на сегодня это самые верные мои друзья. Что же касается конкретных авторов, читаю больше детскую и подростковую литературу. И по работе, и для души. Елена Усачева, Анна Вербовская, Андрей Жвалевский и Евгения Пастернак, Елена Габова, Анна Никольская, Ольга Замятина и многие другие. И это только российские авторы. Есть еще масса хорошей качественной зарубежной литературы.

Если бы Вам пришлось отправиться на необитаемый остров, какую бы книгу Вы взяли с собой?

Я бы взял пьесу Горького «На дне». Это слишком личное впечатление. За долгое время работы над этой пьесой, когда я ставил спектакль по ней, я так сроднился с текстом, с его героями, сам играл Барона. Нерв этой пьесы живет в людях в нашем обществе. Мы можем это не сознавать, отказываться от такого видения действительности, но реальность сильнее нас. По крайней мере, я так чувствую.

Есть ли у Вас писательские правила или ритуалы?

Наверное, есть одно правило, которое важно для меня. Я всегда пишу только одно произведение. Не бывает у меня так, что я берусь сразу за несколько проектов. Мне надо погрузиться в атмосферу, прочувствовать ее, слиться с персонажем, выдать его мысли на бумагу. А уже потом браться за другое.

Сколько Вам лет в душе?

Скажу кощунственную вещь. Я ощущаю себя таким древним динозавром, который вылез из пещеры, не может привыкнуть к яркому солнцу, все время щурится и просит, чтобы его отпустили домой. Но при этом, я всегда чувствую, что я многого не умею, и мне надо все время учиться и учиться. Какой это возраст? Ответа нет.

* * *

У Зайки
Глаза-разбегайки.
Он смотрит глазами косыми,
Шагает ногами босыми.
Бежит, по дорожке петляет,
И время порой замедляет.

* * *

Папа Белка –
Пушистый хвост.
Мама Белка –
Маленький рост.
Папа с ветки на ветку летает.
Маме мох собирать помогает.
То орех принесет, то грибок.
Будет что положить в погребок.
Три бельчонка.
Большая семейка!
Рассмотреть их в листве ты сумей-ка.

Ерунда

Я только пришел домой со двора и сразу разложил на столе своих друзей.
Вот солдатик зеленый в униформе. Вот мой самый любимый жук-короед. Его мне папа подарил на даче. Это машина Фольксваген, она едет сама, и даже моргает фарами. А еще у меня есть спичечный коробок, в котором прячется самый лучший друг. Значок с гербом города.
А Максимка говорит, что это все ерунда.
Ну как же это может быть ерунда, если это мне интересно? Хотел спросить папу, но он на работе. Бабушка занимается обедом. Ее не спросишь, она только посмотрит, скажет как всегда: «Все хорошо, милый». И от стола от своего не отойдет.
Милку спрашивать я не хочу. Она у меня вчера все мороженое съела. Отдала только стаканчик вафельный. Вот и ела бы его сама. Все мороженое вылизала. Кошка-моркошка!
Это не ерунда! Они же мои друзья. А друзей, говорит папа, не выбирают. Нельзя так про друзей говорить. Они же могут обидеться. И уйти. У меня так уже было. С ракетой. Я ее Тане дал поиграть, она обиделась и улетела. И теперь ее нет.
Я их очень люблю. Ведь они мои друзья. И они не ерунда.

Монета

Алёнка высунулась из окна чердака и помахала рукой.
– Егор! Иди сюда. Тут, знаешь, как здорово!
Егор удивился, поднял голову, заметил Алёнку в окне, оглянулся на забор, за которым работала в огороде его мама.
– А как я к тебе поднимусь? Тут же лестницы нет.
– Лестница в сенях. Видишь, справа дверь, заходи в нее и сразу наверх. Только смотри осторожно, там темно.
– Что уж я темноты боюсь, что ли, – пробурчал себе под нос Егор и открыл дверь.
Лестница была крутая, приходилось высоко поднимать колени, чтобы поставить ногу на следующую ступеньку. Одна половина лестницы была вся темная, почти черная, Егор ставил ноги на нее очень осторожно. Когда же он повернул на вторую половину, ступеньки оказались белые, выскобленные, как будто натертые лаком. Даже наступать на них было жалко. Такие они были нежные как кусочки творога или колбасные сырки. Когда же мальчик преодолел последнюю ступеньку, у него из-под ног вспорхнул один голубь, потом второй, потрепыхали крыльями и вылетели в маленькое круглое окошко.
– Алёнка, ты здесь? – спросил Егор, но ответа не услышал.
Он прошел чуть вглубь. На глаза ему попалась длинная труба из желтого металла.
– Ух ты, золотая, подумал Егор.
С правой стороны стоял старый облезлый стол, на который были навалены разные коробки. Из-под стола торчал угол коричневого чемодана с ярко блеснувшей клавишей замка. А слева высился кованый сундук, обитый металлом по углам, а наверху, на его крышке стоял древний канделябр рассчитанный на пять свечей, но чаши его сейчас были пусты, лишь в одной слабо белела маленькая восковая капля.
– Алёнка! – опять позвал Егор. Но ответа опять не последовало. – Куда она пропала?
Мальчик прошел два шага и вдруг увидел на коробках, на самом верху угол книги.
– Волшебная, – подумал Егор. – Вот бы мне ее достать.
Он подошел к столу, протянул руку, но достать не смог. Хотел подвинуть верхнюю коробку, но опять не дотянулся. Тогда он вытащил чемодан и встал на его край. Коробка качнулась, накренилась, и вдруг на голову Егору свалилась толстенная книга, ударилась корешком о пол и раскрылась. Из книги выскочила и покатилась крупная монета, блеснула в солнечном луче и убежала под сундук.
– Ничего себе, – подумал Егор. – Труба золотая, углы у книги – золотые, и монета, наверное, тоже золотая. Это испанский дублон, а сундук – пиратский. А вдруг там…
Додумать свою мысль Егор не успел. Неожиданно, откуда-то издалека, от противоположной стены послышался тихий вой. Он то нарастал, то вновь утихал. Слышались какие-то вздохи, как будто там за сундуком и старыми кроватями пряталось привидение. И вдруг привидение чихнуло, один раз, потом еще.
– Ой, я вымазалась вся! – послышался голосок Алёнки. И тут она вышла из-за древнего деревянного шкафа. – Где ты бродишь? Я там уже устала тебя ждать.
– Там под сундук монетка закатилась, золотая, – ответил Егор.
– Золотая? Не ври!
– Я правду тебе говорю. Она из книги выпала.
– Из какой книги?
– Вот из этой, – показал Егор на большую раскрытую книгу на полу.
– И что тут у нас? – спросила Алёнка по-деловому. – Посмотрим.
Хотела поднять книгу, но та оказалась такая тяжелая, что девочка опять положила ее на пол. Согнулась, всматриваясь в буквы, а потом и вовсе присела на корточки.
– Ничего не понимаю, – проговорила Алёнка. – Непонятная какая-то книга. Все не по-русски.
Егор подошел ближе, взглянул на иллюстрацию и прошептал:
– Пиратская.
– Почему пиратская? – тоже прошептала Алёнка.
– Потому что монета золотая.
– А где она, кстати?
– Где, где? Под сундуком!
Вместе они склонились к подножию сундука и заглянули в темную щель.
– Ты видишь ее? – спросил Егор.
– Нет. А ты?
– Ну-ка, ну-ка. – Егор засунул руку до половины кисти под сундук.
– Не выходит.
– У тебя рука толстая, – сказала Алёнка.
– И ничего она не толстая. Тут щель маленькая. Есть у вас тут какая-нибудь палочка или линейка?
– Не знаю, – протянула девочка.
– А, вон, вижу, – проговорил Егор, поднялся на ноги, отломил от старого веника одну веточку и опять опустился на коленки.
– Так. Ну… – веточка шуршала под сундуком, но нащупать что-то существенное не удавалось.
– Надоело мне по полу ползать. Я уже вся грязная.
Алёнка поднялась на ноги, отряхнула коленки и вдруг воскликнула:
– Вот же она!
Подбежала к боковой стороне сундука и подняла монету. Егор тут же вскочил на ноги.
– Пиратская?
– Нет. Не пиратская. Она шоколадная. Держи! С днем рождения!