Анна Никольская родилась и выросла в Барнауле.

Окончила АлтГТУ, а затем стажировалась в Колледже искусства и дизайна Челси. Побывав в Великобритании, она всегда мечтала туда вернуться и теперь живёт в Лондоне.

В июне 2013 года в серии "Уморительно смешная книга" московского издательства Clever Media Group вышла первая часть трилогии "Про Бабаку Косточкину". Цикл коротких историй про барнаульское семейство Косточкиных и их необыкновенную собаку Бабаку, которая "успела послужить в японской контрразведке и изрекает мудрости картавым басом", создала Анна Никольская.

В детстве она мечтала стать продавцом в киоске "Союзпечать" – "весь день читать книги и журналы, пить чай, сидеть на работе в тапочках и получать за это зарплату", а теперь сама пишет детские книги и редактирует журнал "Жёлтая гусеница".

Анна Никольская уверена, что, несмотря на обилие современных технологий, нынешние дети ничуть не отличаются от тех мальчишек и девчонок, какими совсем еще недавно были мы с вами. Пятилетняя дочь детской писательницы не умеет пользоваться компьютером, зато обожает слушать, когда ей читают, а также нюхать книжки, и каждую субботу ходит с мамой на книжный развал или в библиотеку, где можно попить чай, поиграть или посидеть в кресле с ногами и послушать новую книжку.

Анна Никольская автор книг "Город собак", "Приключения черной таксы", "Кадын – владычица гор", "НЕстрашная энциклопедия чудищ, юдищ и бук", "Валя offline", серии развивающих книжек-раскрасок "Барашек Вгорошек", книжной серии "Учимся с Паласиком", пособия для детского творчества "Ладошкины сказки".

Анна также лауреат премий им. Сергея Михалкова, Алексея Толстого, "Старт-Ап-2013", финалист премии В. Крапивина, "Ясная поляна" и "Золотой Дельвиг".

                                                                                          Дом у замерзшей речки 

Падал снег. Агата и дедушка брели по узкой тропинке, протоптанной между сосен. Сосны были ровные и такие высокие, что, казалось, макушками они подпирают тяжелое серое небо. Агата любила, когда небо такое – как будто сверху тебя накрыли теплым ватным одеялом.  От этого становилось   уютно - хотелось слушать, слушать падающий снег и думать про маму с папой, которые работают в далекой южной стране, и с которыми Агата видится так редко…

         Они часто приходили в этот лес – дедушка и Агата. Когда-то еще давно на его опушке, в доме у речки жил маленький дедушка: с родителями и  Лелей, младшей сестрой. В саду, за ажурной решеткой стояли новенькие качели и молодые яблони, а из распахнутого окна пахло сдобными булочками. А еще в доме всегда была музыка, красивая и немного грустная – это играл патефон. Он играл, и музыка мягко лилась по лесу. Дедушка говорил, ее слушали даже птицы.

         Но теперь дом был пуст - с заколоченными окнами и ржавым замком на покосившейся калитке он стоял с усталым лицом. Это лицо иногда даже снилось Агате.

Дедушка не любил подходить к нему близко. Они подолгу стояли на пригорке и смотрели, как речка поблескивает ледяным стеклом, а снег укутывает старые прохудившиеся бока дома, словно бережет его для кого-то.

         А потом они обнимали сосны - с закрытыми глазами Агата всегда выбирала самую толстую, обхватывала ее озябшими без варежек руками и старалась сцепить пальчики. Дедушка говорил, что так они делают, чтобы услышать Голос.

         - Голос? А какой? – Агате все никак не удавалось его расслышать, хотя она очень старалась.

         Дедушка только улыбался, не открывая глаз.

         - Ты все поймешь, когда услышишь.

          А снег падал, падал. Он засыпал и речку, и дом, и когда Агата вышла на пригорок, она не сразу разглядела его среди белого-белого поля. Казалось, кто-то взял чистый лист, обмакнул кисточку в белила и закрасил его, поставив посередине синенькую точку.

         - Дедушка, что это? – удивилась Агата.

         Точка отделилась от стены и стала прохаживаться по саду. Скоро к ней присоединилась еще одна – сиреневая, а потом еще  серенькая. Три точки собрались в группу у старой яблони и замерли.

         За этим было так странно наблюдать, что Агата даже немного испугалась. Кто-то забрался в дедушкин сад! И теперь там бесцеремонно разгуливает!

         Кажется, дедушке это тоже не нравилось. Он вдруг схватил Агату в охапку, уселся на край пригорка (прямо в снег!) и, решительно оттолкнувшись, они полетели вниз.

 

         Дедушка вовремя затормозил – они с Агатой чуть не влетели в ржавые прутья забора. Отряхнув пуховик от снега, Агата заметила, что из-за ограды на них кто-то таращится. Это были три разноцветные точки. Вернее, они оказались бабушками  - в синем, сиреневом и сером пальто, которые были сшиты по одному фасону. Лица у бабушек тоже показались Агате какими-то одинаковыми – маленькими и испуганными.

         - Что вы здесь делаете? – воинственно спросил у них  дедушка Агаты. Он напустил на себя злой вид чтобы, наверное, бабушкам стало еще страшнее.

         - Нас сюда привезли, - пискнула бабушка в синем пальто.

– Поза-позавчера, - добавила бабушка в сиреневом, а бабушка в сером только виновато улыбнулась.

- Зачем? – у дедушки лицо стало ошеломленным.

- Чтобы мы тут жили.

- Но ведь это мой дом! – воскликнул дедушка, но потом вдруг как-то разом сдулся, словно из него выкачали весь воздух, и прошептал: - Это был мой дом…

         - А теперь это Дом престарелых! – крикнула из глубины сада какая-то толстая тетька в коричневом платье. Она стояла на пороге Дома и буравила Агату с дедушкой подозрительным взглядом.

         - Дом престарелых?.. – повторил дедушка и вопросительно уставился на Агату.

         Но Агата и сама не знала, что это такое.

         - Вот именно! – подтвердила  Коричневая. – И посторонним сюда вход воспрещен! Уходите! – сказала она и громко хлопнула дверью.

         Дедушка с Агатой растерянно стояли у калитки и разглядывали Дом. Он сильно изменился с того момента, как они виделись в последний раз, с пригорка – на прошлой неделе. В окнах висели занавески, на подоконниках кое-где стояли кактусы с большими колючками. Из трубы тянуло дымком, а у крыльца появились новенькие лавочки. Вот только старые дедушкины качели никто не отремонтировал и не протоптал к ним дорожку. А яблони так и утопали в высоких – ростом с Агату -  сугробах.

         - А вы, правда, здесь раньше жили? – спросила у дедушки Синенькая, нарушив неловкое молчание.

         - Правда, - сухо кивнул дедушка и сказал Агате: - Пойдем!

- Тогда вам, наверное, будет интересно зайти? – то ли спросила, то ли предложила Синенькая.

Агата подумала, что дедушка сейчас рассердится, затопает ногами и раскричится, но он вдруг кротко сказал:

- А как же ваша начальница? Она не будет ругаться?

- Что вы! – замахала руками Сиреневая. – Это она только с виду такая неприступная. А вообще,  она у нас ничего – строгая, но справедливая.  Проходите, пожалуйста!

Серенькая гостеприимно распахнула калитку (кто-то хорошенько смазал петли маслом - она даже не скрипнула), и дедушка с Агатой шагнули в сад.

  Это было здорово – оказаться, наконец, в дедушкином Доме! Агата много раз бывала тут, но только во сне – раньше дедушка никогда не разрешал заходить сюда, даже летом.

         В Доме пахло чем-то необычным – как будто кто-то закупорил старые запахи в множество маленьких бутыльков, а потом все разом открыл! Теперь эти запахи старинных книг, скрипучих половиц, пыльных штор и покосившихся буфетов витали в воздухе и лезли Агате в нос. Агата чихнула.

         - Простите! – извинилась она перед тремя бабушками.

         - Будьте здоровы! – Синенькая протянула Агате и дедушке войлочные тапочки, подождала, пока они переобуются, и повела их внутрь. Две другие бабушки куда-то исчезли.

         Тут было тепло, даже душно. И темновато. На полу было набросано много вязаных ковриков и дорожек. Агата подумала, что, наверное, их вязали бабушки – все коврики были синенькими, сиреневыми и серыми. Стены тоже были выкрашены в серый цвет, а может, они просто стали такими от старости. На этих стенах ничего не висело – никаких картин или фотографий, и от этого было не очень уютно. Агата поежилась.

         Они долго шли по длинному-предлинному коридору с множеством дверей, и Агата все удивлялась – снаружи Дом казался таким маленьким! Как все эти двери и комнаты в нем умещаются?

         - Вот кухня, - рассказывала на ходу Синенькая.  – Тут мы готовим завтраки, обеды и ужины.

         Агата осмотрелась – кухня, как кухня: стол, печка, холодильник. Только опять все какое-то унылое и серенькое. Они что, здесь пыль совсем не протирают? Агата покосилась на дедушку, но тот оставался невозмутим и молчал, как будто набрал в рот воды.

         - А это библиотека! – с гордостью сказала Синенькая, окидывая широким жестом гигантские стеллажи, которые уходили под самый потолок.

         - А зачем вам столько книжек по ста-тис-ти-ке? – прочитала по слогам Агата на одном книжном корешке. Таких корешков здесь была, наверное, целая тысяча. А может, и две.

         - Не знаю, - пожала плечами Синенькая. – Это начальницы. Своих книжек нам держать не положено, - вздохнула она.

         Агата с дедушкой переглянулись.

         - Зато у нас  есть Игровая! Хотите посмотреть?

         - Игровая? – обрадовалась Агата.

         Они прошли еще немного по коридору, свернули налево, и Синенькая распахнула перед ними высокие двойные двери.

         То, что в следующий момент увидела Агата, ее просто ошеломило.

         В этой странной Игровой (странной, потому что никаких игрушек или мало-мальски интересных вещей Агата здесь не обнаружила) на многочисленных стульях, табуретках, лавках, креслах и диванах сидели бабушки! Раз, два, три, четыре… Порядка двадцати бабушек в одинаковых форменных платьях все того же синего, сиреневого и серого цветов! Среди них попадались и дедушки – с длинными бородами, с усами и чисто выбритые – но дедушек было значительно меньше, чем бабушек! Одеты они были тоже неброско – в черные трико!

         Эта картина так поразила Агату, что она застыла на пороге и даже забыла со всеми поздороваться. Хорошо, что рядом был ее собственный дедушка. Как ни в чем ни бывало, он вошел в комнату и стал раскланиваться с ее обитателями. Одним дедушка крепко жал руку, других, как хороших знакомых, целовал в щеки, с третьими обнимался – тепло и шумно, как с закадычными друзьями. Агата только диву давалась. Дедушку - всегда такого задумчивого и степенного – точно подменили! Это как будто стал не ее дедушка!

         - А это моя внучка, младшенькая!  - с гордостью сообщал дедушка, выставляя Агату вперед.

         Агата смущалась и краснела. Она не привыкла к такому скоплению бабушек и дедушек одновременно и в одном месте. 

         Когда, бурные приветствия закончились, дедушку усадили в кресло-качалку, а Агату ему на коленки, и начались разговоры.

         Говорил в основном дедушка – громко, горячо! Он то и дело всплескивал руками, смеялся, строил какие-то рожи и вообще вел себя, как мальчишка.

         «Сущий мальчишка!» - думала Агата, глядя на дедушку и не узнавая его.

         Наговорившись вдоволь, он  принялся задавать обитателям Дома вопросы: Как им вообще живется? Да где они были раньше? Да почему переехали только сейчас?

         Отвечала в основном Синенькая. Агата догадалась, что здесь она была за старшую. Другие бабушки с дедушками тихонько кивали, во всем с ней соглашаясь.          Они были чем-то похожи на рыбок – аквариумных рыбок, тихих и бессловесных, запертых в четырех стеклянных стенках. Глядя на них, Агата подумала, что, наверное, живется им не очень хорошо (хотя Синенькая утверждала обратное), просто им не хотелось рассказывать правду, чтобы случайно не расстроить дедушку. Ведь у него было такое хорошее настроение!

         - А как вы собираетесь встречать Новый год? – вдруг спросил у них дедушка.

         - Новый год? – удивилась Синенькая, и с нею все остальные.

         - Новый год мы не отмечаем вот уже… уже очень давно, - нашлась Сиреневая.

         - Почему? – на лице у дедушки было искреннее недоумение. – Это же такой замечательный праздник!

         - Это детский праздник, - каким-то похоронным тоном сказала Серенькая. – А мы уже далеко не дети.

         - Какие глупости! – сказал дедушка. – Новый год – это же елка!

         - Для детей, - опять вставила Синенькая.

         - Фейерверки! – закричал дедушка.

         - Для детей.

         - Горки, снежки, маленькие наряженные пони! – забегал по Игровой дедушка, размахивая руками.

         - Для детей.

         - Конфеты, мандарины, торт!    

- Для детей, для детей, для детей, - уныло твердили обитатели Дома.

         - Новый год – это, в конце концов, подарки! Неужели вам не хочется подарков?! – дедушка остановился и теперь глядел на них расширенными от удивления глазами.

         - Нет, - покачала головой Синенькая.   – Нам уже ничего не хочется.

         - Но почему?!

         - Потому что мы СТАРЫЕ, - каким-то стерильным голосом ответила Синенькая и спрятала глаза.

         - Вот именно, старые! – на пороге стояла Коричневая с вытянувшимся в щелочку ртом. – А старым уже ничего не нужно. У старых все давно в прошлом. В старости нет никакой радости и никакого прока. Старость нужно проживать быстро, молча и никому не докучая! – рубила она словами воздух, и от этого в комнате становилось душнее, душнее.  – А теперь я попрошу вас на выход! – повелела она дедушке тоном Снежной королевы. – Тут режимное заведение и сейчас у нас – тихий час!

          - Тихий час! Это в нашем-то возрасте! – негодовал дедушка по дороге домой. – Да чтобы я! Да если бы я! Да я никогда не позволял собой командовать каким-то там Коричневым!  - горячился он, пиная валенком снег.

         - Успокойся, дедушка, - сказала Агата. – Мы им ничем не поможем.

         Агате тоже было очень обидно за обитателей Дома, но, правда, что они могли с этим поделать?

         - Ну, мы еще посмотрим! – воинственно сказал дедушка и сверкнул глазами.

А Агата подумала, что такое лицо она видела у дедушки только на фотографии -  в старом альбоме. На ней дедушка сидел в саду, на тех самых качелях, и ему было семь лет.

        

          Уже вторую неделю дедушка навещал старый Дом – один, без Агаты. Он уходил рано утром и возвращался под вечер, молча ужинал и отправлялся спать. На все вопросы Агаты он хранил гробовое молчание или скупо отвечал:

         - Всему свое время, Агатка.

         Агата не обижалась. Она знала: так уж дедушка устроен – если чего задумал, его не остановить. И все же ей было очень интересно, что происходит там – в старом Доме у замерзшей речки. Ей уже не раз снились его тихие обитатели – синие, серые и сиреневые. Только во сне они были никакими не старенькими, а наоборот. Они были такого же, как Агата, возраста – мальчиками и девочками. Они безмолвно бегали по саду, залазили на яблони, качались на качелях… А в зимних снах (Агате снились летние сны и зимние)  они катались на коньках  - на маленьком катке, прямо на речке или лепили снеговика. И Агата лепила вместе со всеми.

         Новый год они встречали вдвоем с дедушкой. Так было почти всегда, вернее, сколько себя Агата помнила – было именно так. Мама с папой приезжали из своей жаркой страны только летом.

«Наверное, они уже совсем забыли, как хорошо бывает зимой», - думала Агата. Она ковыряла вилкой винегрет, который приготовил дедушка, и смотрела какую-то, наверное, очень смешную передачу  - в телевизоре все то и дело громко смеялись. Но Агате было совсем не весело, наоборот. Она все время думала про них – про этих новых, вернее, старых, обитателей Дома. Наверное, скоро Коричневая подаст им на стол какую-нибудь скучную кашу, они ее съедят и разойдутся по своим комнатам. И будут там сидеть в темноте и даже не смогут почитать книжку – ведь нормальные же люди не читают на ночь книжки по ста-тис-ти-ке!

- Дедушка! – Агата вскочила из-за стола. – Я тут больше не могу! Пойдем скорее туда!

Дедушка взглянул на часы и спокойно, будто только того и ждал, ответил:

- Да, пожалуй, пора.

Они шли очень долго, гораздо дольше, чем обычно – в лесу было темно, и тропинку освещали только звезды. Под ногами скрипел снег.

Калитка оказалась открыта. Они прошли через спящий сад, и Агата  заглянула в окно. Это было окошко Игровой, где она увиделась в тот раз со всеми  обитателями Дома. Но оно замерзло, и Агата ничего не разглядела. Было очень тихо. Казалось, весь Дом спит -  каким-то долгим, тяжелым сном.

 - Они, и правда, забыли про Новый год? – поразилась Агата. – Они что, все спят?

 Дедушка скрипнул входной дверью и на цыпочках прошел в прихожую.

- Раздевайся! – в темноте скомандовал он, и протянул Агате что-то легкое и пушистое.

Агата, конечно, удивилась, но  послушалась - скинула на пол пуховик и стала переодеваться. А потом они на ощупь побрели по длинному-длинному коридору.

«Почему мы не включим свет? - размышляла Агата. – Наверно, дедушка боится эту Коричневую».

В это мгновение вспыхнуло электричество.

- В чем дело? – перед Агатой руки в боки стояла она - Коричневая.

Агата узнала ее только по платью - на лице у Коричневой было что-то зеленое, а на голове – бигуди.

 – Что здесь происходит, я вас спрашиваю? – Коричневая требовательно уставилась на де…

Никакого дедушки рядом не было. Вместо него Агата во все глаза таращилась на…  настоящего…

Деда Мороза! На его длинную кудрявую бороду! На посох! На мешок с подарками! И красную-прекрасную шубу до пят!  И на самой Агате – вот чудеса -  была точно такая же, только голубая! И корона! Агата пощупала – да, да – картонная, самая настоящая!

- Как вы смеете являться в мое заведение в этих…  - Коричневая брезгливо поморщилась, - пошлых карнавальных костюмах!

На ее громкий требовательный голос из комнат стали высовываться бабушки и дедушки. Они кутались в блеклые ночные халаты и то растерянно глазели на незваных гостей, то испуганно на Коричневую.

 - А ну-ка, внучка, пособи деду! – с этими словами, Дед Мороз вручил Снегурочке посох и по-хозяйски направился к дверям Игровой.

Обитатели Дома с любопытством и опаской посеменили за ним.

- А ну, стоять! Куда? – протрубила Коричневая, но самоуверенный Дед Мороз уже распахивал двери.

Щелкнул выключатель, и комната – серая и унылая комната – озарилась огнями и искрами! 

Перед пораженными обитателями Дома стояла, мигая и переливаясь всеми цветами радуги, настоящая новогодняя елка! Пушистые ветки украшали шары, игрушки и лампочки - оранжевые, желтые, зеленые, голубые, синие, фиолетовые! А на самой верхушке была рубиновая звезда!

- Безобразие! Кто посмел притащить сюда эту кричащую дрянь! – орала Коричневая, но ее никто не слушал.

«А правда, когда и, главное, как дедушка все это устроил?  - с удивлением размышляла Агата. – Или ему кто-нибудь помогал? Точно! Синенькая! – догадалась Агата. – Ну кончено, это она!»

Бабушки и дедушки потянулись к елке, и постепенно комната наполнялась их тихим-тихим  счастьем. Радоваться громко старики  давно разучились. Их маленькие испуганные лица так сильно изменились, что Агата, вернее, Снегурочка их просто не узнавала. Вот Синенькая разглядывает стеклянный шар, и в нем отражается ее большая детская улыбка. Вон Сиреневая срывает с ветки мандарин и нюхает его, нюхает с закрытыми глазами! А вон Серенькая протягивает руку Черненькому, который стоит в дверях, никак не осмелясь войти.

- А теперь подарки! – объявил Дед Мороз, развязывая большой мешок с вышитыми на нем звездами.

Это были они – Снегурочка сразу узнала игрушки, которые много раз  разглядывала на фотографиях в старом альбоме. Дедушкины игрушки, которые долго, все эти годы, лежали на чердаке Дома и ждали своего маленького хозяина. Лошадка-качалка, плюшевый медведь с оторванной лапой, стойкий оловянный солдатик, паровозик на деревянных колесах, железный сундучок с пиратскими сокровищами, шпага с погнутой рукоятью, сдувшийся мяч… А еще здесь были куклы со стертыми  фарфоровыми лицами, набор для чаепития, в котором не хватало чайных пар, Арлекин, набитый ватой,  юла, которую уже никогда не завести. Все это были Лелины игрушки.  Самой Лели уже давно не было, а они были…

Обитатели Дома тихонько, по очереди подходили к Деду Морозу и с благодарностью принимали его подарки. И каждому – бывают же на свете чудеса! – доставалось именно то, о чем он мечтал с самого детства. Счастливец горячо благодарил дедушку и с блаженной улыбкой на лице прижимал подарок к груди.

А когда дедушка достал из мешка последний подарок  - маленького розовощекого пупса - и протянул его Коричневой, она сама залилась румянцем и разрешила всем не спать еще целый час!

А потом они ели торт. Нет, сначала они загадывали желание и задували на нем свечки – все вместе – а уж потом его ели. И еще они слушали музыку – дедушка принес с чердака старенький патефон, завел пластинку, и он заработал! Это была очень красивая и чуть-чуть грустная музыка. Под нее было так хорошо танцевать!

Они ушли незаметно, Агата и дедушка. Она подышала на замерзшее стекло и теперь смотрела  через круглое отверстие в Дом, на танцующие пары. Смотрела и слышала, наконец, Голос. Голос дедушкиного детства и  счастья.

А дедушка сидел на качелях, и ему снова было семь лет.

Совсем как Агате.

 

                                                                       Письмо в бутылке

Стоял один из тех безветренных знойных дней, когда накалившийся песок нещадно обжигает лапы. Граф и Бобка брели вдоль высокого прибрежного обрыва по дорожке, лежащей в тени гранатовых и апельсиновых деревьев. Сквозь них время от времени мелькало море. Словно мираж оно дрожало, переливалось бликами в южном воздухе и казалось еще синее в узорчатых прорезях изумрудно-зеленой листвы. Тишина знойного дня окутывала все вокруг душным покрывалом. Лишь в траве, виноградниках и зарослях банановых пальм заливались цикады, и от их монотонной, звенящей песни гудел воздух. 
Граф, как всегда шедший впереди, остановился, ожидая, пока Бобка поравняется с ним. 
- Жара-а! – выдохнул пес вяло и высунул язык.
- Не говори, - по привычке поддакнул Бобка.
- Хорошо тебе с редкими кучеряшками, - с досадой протянул Граф, покрытый густой, жесткой шерстью. 
- Зато у тебя вон, хвост какой! - Бобка завистливо посмотрел на чудесную пышную загогулину приятеля. – Ты им хоть от мух отмахиваться можешь, и вообще, сквозняк создавать. А мой обрубок на что годен?
- Это да-а, - важно протянул любящий лесть Граф. – С такой внешностью могу на конкурсах красоты выступать. Жаль, фамильное древо подводит. Вырвать бы его с корнем!
- Может, искупаемся, - предложил взамен Бобка, изнывающий от духоты.
- Давай!
С привычной лихостью скатились приятели вниз по крутой, сыпучей тропинке и оказались на пустынном пляже. В морды дунул свежий бриз, и жара чуть отступила. Залив блестел, точно гигантская полоса расплавленного металла. У самого горизонта стояли неподвижно стройные, ослепительно белые паруса рыбачьих лодок. С ласковым шелестом плескалось море о гладкие, обточенные прибоем камни, поросшие местами ярким мхом. А вдалеке, в серебристом тумане высились горы, окаймленные густыми белыми облаками. 
- Эх, хорошо! – тоненько взвизгнул Бобка и с разбегу бросился в воду. 
Отплыв на приличное расстояние, обернулся. Граф все стоял у воды, и когда миниатюрный девятый вал подбирался к лапам, окатывая мириадами соленых брызг, он отскакивал в сторону и брезгливо отряхивался.
- Ты чего? Плыви сюда! – позвал Бобка.
- Неохота… - замялся Граф. – Я лучше - в тенек.
- Ну, дело твое!
Вот уже два года беспородные Граф и Бобка жили под одной крышей, но гордый Граф никак не мог признаться приятелю, что воду терпеть не может и, вообще, плавать не умеет. От этого было досадно, но он молчал, каждый раз находя новые причины для отказа искупнуться. 
«Зато я красивый и умный», - успокаивал себя, устраиваясь в тени столетней оливы. 
Ветерок приятно холодил нос, и, погрузившись в мечты о вкусном обеде, Граф задремал. Снилась ему крупная, жирная кефаль. Ароматная и сочная, она жарилась в масле на сковородке – от блаженства Граф повизгивал во сне. Кефаль аппетитно шкварчала и приговаривала: «Граф, смотри, что у меня, Граф, ты чего, уснул что ли? Граф?!»
Он открыл глаза - кефали как не бывало. Вместо нее пред сонным взором маячил мокрый Бобка.
- Еле добудился тебя. Ты что ли не знаешь, нельзя спать на пляже? Можно ведь этот, как его, солнечный тумак получить.
- Не тумак, а удар.
- Да? Ну ладно... Ты погляди лучше, что я нашел! – возбужденно гавкнул Бобка и ткнул носом в лежащую на песке зеленую бутылку. Толстопузая и заткнутая пробкой она была покрыта илом и сильно пахла водорослями.
- Что это такое? – брезгливо поморщился Граф.
- Бутылка - не видишь?!
- Вижу, что не кефаль, - огрызнулся Граф. – Только не совсем понимаю ажиотажа по этому поводу. Обычная винная бутылка. К тому же пустая…
- Ничего не пустая! – обиделся Бобка. Такое отношение приятеля к своей находке он посчитал совершенно недопустимым и кощунственным. - В ней письмо! – отчего-то перешел на шепот он и таинственно округлил глаза.
- Разве? – все тем же безразличным тоном уточнил Граф. – А я сразу и не заметил.
- Ну, как же! Смотри, – Бобка потер бутылку, очищая от ила. 
Под мутным зеленым стеклом белел свернутый в трубочку бумажный листок. 
- Интересно… - Граф приподнялся и обнюхал бутылку. – Вроде рыбой пахнет… Где нашел?
- Там - на берегу. У самой воды в песок ушла, по горлышко - еле откапал. Знаешь, по-моему, тут старинная карта с кладом! – глаза Бобки искрились.
Граф, как истинный философ, только присвистнул в ответ.
- Точно карта! – не унимался тот. – В ней указан путь к несметным богатствам!
- Ты считаешь? 
- Конечно! Как в «Острове сокровищ»! Помнишь, Маринка читала Олежке на ночь? 
- Помню. Но в бутылке не карта, - с великолепной уверенностью парировал Граф. - Смотри, здесь только буквы видны, а если бы карта - еще нарисовано было что-нибудь. 
- Например? – расстроился Бобка. Ему очень нравилась гипотеза про карту.
- Ну, не знаю, какие-нибудь знаки… - неуверенно протянул Граф. – Или там роза ветров…
- Ну да, ну да, - закивал Бобка, хотя ни о какой розе ветров понятия не имел.
- Мне кажется, там шифр, - разглядывая бумагу через мутное стекло, глубокомысленно заключил Граф.
- Шифр?! – поразился Бобка, делая внимательную морду.
- Смотри: вся бумажка закорючками исписана. Я хоть читать не умею, но видел, в книжках по-другому пишут. Там ровно все, а тут – сумбур... Точно шифр, - тоном, не терпящим возражений, заявил Граф.
- Ого! – от удивления Бобка разинул рот. - И что там зашифровано, интересно?
- Не знаю. Надо Олежке бутылку отнести, он разберется.
    На том и порешили. Распираемые от гордости, собаки отправились домой. Важную миссию нести бутылку Граф возложил на Бобку, сам же размышлял вслух:
- Знаешь, Бобка, я тут все взвесил – это не шифр, - говорил он задумчиво.
- Мммг? – удивился Бобка с бутылкой во рту. 
- Вот именно. Я вспомнил, когда Маринка к университету готовится, лекции зубрит из тетрадок, так вот там такими же закорючками все исписано. 
- Гггм? Мггг? – извлек из себя звуки, требовавшие немалых усилий для расшифровки, Бобка. На морде отразилось удивление.
- Думаю, в письме мольба о помощи. А написал его капитан терпящего крушение судна. Помнишь, на прошлой неделе шторм был? Вот! – Граф многозначительно воздел лапу к небу. – Только представь себе: где-то в необъятной пучине тонет корабль. Капитан, понимая, что гибель неизбежна, допивает ром и дрожащей рукой пишет письмо, - Граф драматически прикрыл глаза. - Шариковой ручки на корабле нет, и он, раня себя кинжалом, пишет собственной кровью. В письме - надежда на спасение и координаты корабля. 
- Подожди, - от нахлынувших чувств Бобка чуть не поперхнулся. – Какой ром? Какая кровь? Это же из-под вина бутылка, да и следов крови на бумажке нет.
- В самом деле? – вышел из небытия Граф. – Ну, так и быть, отметаем версию.
- Слушай! А может, послание отправил человек с необитаемого острова? Помнишь, про Робинзона Крузо Маринка читала? – осенило Бобку, но его перебил Олежка, бежавший навстречу.
- Граф! Бобка! Где вы ходите? – увидели приятели запыхавшегося от быстрого бега мальчика лет пяти.
- Что это у тебя, Бобка? – заметил Олежка бутылку. – Дай посмотреть, - он вынул ее из собачьей пасти и принялся разглядывать с интересом.
- Это же письмо из Америки!
Собаки переглянулись.
- Точно! Я кино вчера смотрел, там один американский дядя в шляпе точно такую бутылку в море бросил. Для этих, как их там, потомков, вот! Это лет сто назад было, а бутылка - точь-в-точь такая! Эх, жалко, я читать не научился, - мальчик попытался вытащить пробку, но та сидела крепко. – Придется Маринку просить, - вздохнул он и побежал обратно в дом, начисто забыв о собаках.
- Слыхал? Письмо из самой Америки! – многозначительно повторил Граф.
- А где это?
- Там, - неопределенно махнул лапой Граф. – Где садится солнце, и живут люди с черными лицами. А еще там водятся опоссумы, и есть дома до неба!
- До неба?! – изумленно повторил Бобка и мысленно попытался их себе представить. – А что такое потомки?
- Как тебе объяснить, - задумался Граф, – это такие люди необязательные, все на потом откладывают, «потом, да потом» – говорят.
- Понял! Как наша Маринка, когда ее мама в магазин сходить просит или убраться, - догадался Бобка.
- Причем тут Маринка? – поморщился Граф. – Ладно, пошли, а то без нас все узнают.
     Когда собаки вошли в Маринкину комнату, та уже вертела бутылку в руках. Маринка - полноватая, загорелая девушка с усыпанным веснушками лицом, курносым носом и зелеными глазами, обложенная учебниками сидела за письменным столом. На ее голове было много рыжих волос, старательно завитых на бигуди. Все на Маринке от бигуди до легких парусиновых тапочек переливалось разными оттенками зеленого: от нежной зелени листа капустного до глубоких теней дна морского. Олежка, затаив дыхание, ожидал вердикта старшей сестры. Но та не торопилась утолять его интерес. 
- Где взял? – спросила безразлично. 
- Бобка принес! Мари-ин, откро-ой, интере-есно же, - заныл Олежка от нетерпения.
- И зачем только грязь всякую в дом тащишь? – сострожилась ни с того – ни с сего Маринка и нервно застучала по полу тапочком одного из тридцати восьми оттенков зеленого.
- Это не грязь! – запротестовал мальчик. – А послание из Америки! – заявил он, выпятив грудь колесом.
- Откуда? – девушка деланно рассмеялась. – Не говори ерунды, умоляю! 
- Ничего не ерунда! – Олежка рассерженно топнул. – Бутылка приплыла из Америки, она для потомков! – настаивал он, устрашающе засунув указательный палец в нос.
- Только подумать! Наш маленький, чумазый, занудливый Олежка получил письмо из самой Америки! От твоей околесицы меня сейчас стошнит, – выдавила она, продолжая вертеть бутылку. – Знаю, мое сообщение не прольется целительным бальзамом в твою душу, но это обычная винная бутылка, произведенная в России. Так что Америкой здесь и не пахнет! – тщательно пытаясь придать лицу требуемую серьезность, изрекла Маринка.
Собаки переглянулись. 
- Давай откроем, сама увидишь, что я прав! – не отставал Олежка.
- Давай, - с великодушием английской королевы согласилась Маринка и легонько потянула за пробку. – Ой, не получается, - улыбнулась она так старательно, что веснушки пропали в складках носика.
- Ну, Мари-ин, попробуй еще разо-ок! – загундел Олежка.
- Вот еще! Буду из-за всякой ерунды ногти ломать! – сказала она и поставила бутылку на полку – вне пределов Олежкиной досягаемости.
- Отдай! – тихо сказал Олежка и угрожающе пошел на сестру. На его физиономии ясно читалось намерение слопать Маринку живьем.
- И не подумаю! – Маринкино лицо под загаром приобрело оттенок пыли. – Уходи! Не мешай заниматься, – огрызнулась она и сделала вид, что погрузилась в чтение.
- А-а-а! – испустил Олежка жуткий, трубный вопль – боевой клич и бросился на сестру. – Отдай мне мою буты-ылку! – прилип он к противнику, словно разбитая прибоем ракушка. 
- Отстань! – негодовала Маринка, безуспешно пытаясь сбросить с себя вопящего брата. На лицо опять вернулась краска, и его выражение не сулило ничего хорошего. Глаза сверкали, точно у дикой кошки, которую заперли в зоопарке. 
В это время Граф, стоявший на пороге, с видом веселым и независимым подкрался к полке, подпрыгнул, схватил бутылку и с легкостью горной козы в авральном порядке покинул комнату. Не растерявшись, Бобка кинулся за ним.
- Держи его! – во все горло заорала Маринка. 

Граф выскочил из дома и, лихо перемахнув забор, бросился наутек. Бобка еле поспевал за ним. Лишь когда звуки погони остались далеко позади, Граф притормозил. 
- Ну, ты даешь! – отдуваясь, выговорил Бобка.
Собаки остановились у фонтана посреди городского парка - солнце пекло нестерпимо. Парк располагался у самой подошвы гор и был украшен цветами, пальмами и редкими полусонными прохожими.
- Всегда знал, нельзя девчонкам доверять. Они в таких делах не смыслят, - молвил Граф.
- Твоя правда, - поддакнул Бобка. - Но как же ты здорово подпрыгнул, да схватил! – пес захлебывался от радости.
- Вот вы где! – увидели приятели летящего на них со всех ног Олежку. – Еле нашел! Молодчина, Граф! – мальчик принялся трепать пса за ушами. Граф демонстрировал чудеса терпения и делал вид, что получает удовольствие. – Если бы не ты, послание никогда бы не увидело потомков! – высокопарно заявил Олежка.
Граф сделался польщенным.
- Что же теперь? – задумался мальчик. – Домой нельзя – Маринка бутылку опять отберет. А сам не смогу прочитать, - Олежка уставился на собак, словно ожидая от них ответа. Но те помощи в прочтении не предлагали.
- Придумал! – завопил мальчик, и лицо его просияло. – Сейчас попросим кого-нибудь. Да хоть вон того дядю с чемоданом.
К живописной компании с внушительным видом приближался молодой человек в белом костюме. То был высокий шатен, похожий на агента по продаже недвижимости, с повязанным собственными руками галстуком и трехдневной щетиной.
- Дяденька! – жалобно обратился к нему Олежка.
- Чего тебе, мальчик? Потерялся? - спросил юноша самым сердечным тоном и посмотрел на ребенка с собаками взволнованно. – Тут я тебе не помощник - сам только что с поезда. Первый раз в вашем городе, – зубы незнакомца обнажились в сверкающей улыбке. – Вот, жилье для постоя подыскиваю.
- Я не заблюдился, - чтобы разжалобить дядю, стал коверкать язык Олежка. – Я бумашку случайно в бутильку засюнул, а теперь вытащить не могу, - заявил малыш и накуксился.
- Дело поправимое, - добродетельно сказал незнакомец. - Давай сюда, - мальчик обрадовано протянул дяде бутылку.
- Хм, случайно, говоришь, засунул? Ну-ну, - он легонько потянул за пробку - та сразу поддалась. – Держи свою бумажку, - сказал юноша, вытряхивая из горлышка свернутое трубочкой письмо.
Граф и Бобка затаили дыхание.
- Дядь, а что там написяно? – опять заканючил Олежка, сопроводив свой вопрос надлежащим драматическим всхлипыванием.
- А ты разве не знаешь? 
Олежка смутился и стал почесываться.
- Ладно, - смягчился незнакомец. Он развернул размякший листок и начал зачитывать послание восторженным, глубоко прочувствованным тоном:
«Здравствуй, дорогой незнакомец! Если ты настоящий мужчина, недурен собой и тебе не более тридцати, значит это судьба! Не знаю, как в твои руки попало мое послание, но если сейчас читаешь эти строки, не спеши выбрасывать его, прочти до конца. Ты поймешь - тебе улыбнулась удача, - незнакомец перестал вдруг читать и вопросительно глянул на Олежку:
- Что за черт? - его брови удивленно поползли вверх.
Мальчик с индифферентным видом пожал плечами.
«…Я чувствую, что ты одинок и еще не нашел свою принцессу. Так знай, она уже родилась на свет, ждет тебя и верит в то, что ты придешь за ней. Найти ее будет просто. Твоя златокудрая невеста живет в доме рыбака у самого берега моря по адресу: г. П-ск, ул. Приморская, дом 1, и недурна собой. Прошу, не теряй времени! Лети ко мне, о, незнакомец, я жду! С надеждой, М.», - юноша закончил читать и на сей раз вопросительно глянул на собак:
- Что-то не пойму суть этого вдохновенного опуса, - меж бровей его пролегла прямая бороздка.
Граф и Бобка смутились. Отвернув морды в сторону, они притворились, что наблюдают за воробьями.

Вечером, когда Валера - так звали незнакомца - устраивался после долгой дороги в комнате Олежки, а счастливая Маринка ставила ему раскладушку, собаки сидели у порога дома. В морды по-прежнему дул свежий бриз, а в животе было приятственно тяжело после сытного обеда.
- Жаль, что письмо не из Америки… - прервал тишину Бобка.
- Знаешь, а я до конца был уверен, что это капитан кровью… - с кислой физиономией вздохнул Граф.
- А может оно и к лучшему? – встрепенулся вдруг Бобка. - Теперь хоть Маринка злиться не будет. Видал, как расцвела? Сегодня первый раз в жизни меня погладила…

На Приморскую улицу опускалась теплая южная ночь.

 

Подготовила Екатерина Лазаренко