С ДНЁМ УЧИТЕЛЯ!

Друзья, сегодня сборная ТП - микс из произведений наших авторов.

Я хочу обратить ваше внимание на разнообразие текстов, которые , к сожалению, мало кто читает, судя по отзывам…

 

Светлана Сорока

УТКА В ОКНЕ

Кабинет биологии был светлым и зелёным. На подоконниках и учительском столе, расположившемся на возвышении перед доской, росли полосатые сансевиерии, изумрудные папоротники, нежные фиалки, кудрявые плющи…

Анна Витальевна очень любила растения и свой предмет. А ребята любили её.

Вместе с разнообразной зеленью в кабинете стояли два аквариума. В одном жили разноцветные суетливые гуппи, в другом – золотистый красавец вуалехвост. Ребята с интересом наблюдали за рыбками, но больше всего им нравился Жорик – красноухая черепаха. Его террариум уже несколько лет занимал центр учительского стола. Жорик был милый, дружелюбный и общительный. Замечая ребят, поднимался на задние лапы и, вытягивая шею, трогательно просил угощение. Наевшись хрустящего гамаруса, отдыхал на островке, блаженно щуря маленькие глазки. Глядя на его довольную остроносую морду, ребята улыбались. И Анна Витальевна тоже. Она очень трепетно относилась к своему питомцу. Всегда забирала его домой на лето. Так должно было случиться и в этом году, но...

− Ребята! − обратилась к ним однажды взволнованная учительница. – На летних каникулах я вынуждена уехать. Кто хочет приютить у себя Жорика? Кто готов взять ответственность?..

Она могла бы не спрашивать. Приютить Жорика хотели все. Ребята принялись что есть силы трясти руками и кричать:

−Я! Я возьму! Пожалуйста, дайте мне!..

Матвей тоже поднял руку. Без особой надежды, конечно. Почему Анна Витальевна должна выбрать его?! Вон Яшка Прытков везде в первых рядах: и в спорте, и в учёбе. Ни минуты не посидит, всегда куда-то мчится, что-то придумывает… Ия Цветкова – умница и красавица. Так многие учителя считают. И Анна Витальевна тоже. А у Лёнчика Гусева папа – ветеринар…

Матвей тоже мечтал стать ветеринаром. Он с удовольствием ухаживал за своим любимцем – хомячком Тишкой. С интересом наблюдал за тем, как толстощёкий и неутомимый Тишка крутит маленькими розовыми лапками огромное колесо.

А ещё Матвею нравилось ходить вместе с родителями в городской парк. В его тенистой глубине располагался круглый зелёный пруд. В нём жила семья уток. И недавно у них появились утята − пушистые хрупкие комочки. Забавно бегая по воде, они ловили мелкую мошкару. Ели ряску и хлеб…

Сегодня родители Матвея были на работе. Он взял самокат и пошёл к школе. На стадионе по узкой беговой дорожке гонял на самокате Яшка.

− Здорово! – крикнул он, заметив Матвея.

− Привет.

− Слабо наперегонки?!

− Давай.

− Только здесь тесно, пошли во двор.

Мальчишки слезли с самокатов и завернули за угол школы. Вдруг над запасным выходом, в проломе стены из маленьких стеклоблоков Матвей заметил утку. «Бедная, пролезла через разбитый стеклоблок на пожарную лестницу, а выбраться не может», − быстро догадался он и взволнованно позвал приятеля.

− Смотри, смотри…

− О, утка! – оживился Яшка. – Сейчас я её вмиг достану.

Над запасным выходом висела пожарная лестница.

− Подсади!

Матвей напрягал все свои силы. Вставал и на носочки, и на самокат, упираясь ладонями в холодную стену. И всё спрашивал Яшку:

− Ну что, достал? Достал?..

− Нет, высоко лестница, − оказавшись на земле, констатировал он.

Утка тем временем не отошла от окошка и смотрела на ребят, словно ждала помощи.

«Что же делать? Что делать?!» − судорожно соображал Матвей. – А что если крякнуть? Она подумает, что здесь свои и вылетит».

Набрав в лёгкие побольше воздуха, он издал звук похожий на тот, что издавали утки на зелёном пруду.

− Не работает! – усмехнулся Яшка. – Попробуем вот так! – Он живо схватил с земли булыжник и метко швырнул им (его) в несчастную пленницу. Утка отшатнулась и скрылась в глубине проема.

− Ты её ранил! – набросился Матвей на стрелка.

− Да нет, испугал просто, − принялся оправдываться Яшка. − Она же не пикнула даже.

− Её нужно спасать, понимаешь!!! Она погибнет!!! Только как?!

Вдруг вдалеке на школьном крыльце Матвей заметил охранника.

− Кажется, я знаю, побежали…

Раньше школу охранял дядя Паша. А этот был новый. Молодой, высокий, он что-то с интересом смотрел в телефоне.

− Здравствуйте! Помогите нам, пожалуйста! – выбрасывая из рта шумный горячий воздух, попросил его Матвей. – Там на запасной лестнице утка. Её… её нужно спасти, выпустить…

− Утки, самокаты, − отрываясь от телефона, недовольно посмотрел на них охранник, – играть во двор идите, а здесь школа, здесь учиться надо.

− Ну, пожалуйста, − взмолился Матвей.

− Идите-идите, − равнодушно махнул он рукой.

− Вот ведь какой! – отшатнулся от него Матвей, кривясь от возмущения и обиды. – Что же делать? Что делать-то? – спрашивал он у себя и у Яшки. Может, директору позвонить? Кажется, у мамы есть его номер…

− Ты ещё в МЧС позвони! – осадил вдруг его приятель.

Яшка уже начал охладевать к истории с уткой. Он привык достигать быстрого результата, а тут…

− Ну, её, − как и охранник, равнодушно махнул он рукой, − пойдём лучше соревноваться.

Матвей не хотел кататься, не мог веселиться, когда живое существо оставалось в беде. А вдруг это та самая утка с зеленого пруда?! И её утята теперь одни…

Вскочив на самокат, он изо всех сил погнал его к дому.

Мама была уже там.

− Не переживай, − успокоила она взволнованного сына. – Завтра в школе всё решится…

Утром Матвей пришёл в школу раньше обычного. Яшка уже был там.

− Всё за утку свою волнуешься? – усмехнулся он. – Ладно, пойдём посмотрим! Я и сам хотел тебе предложить.

Мальчишки наперегонки побежали к лестнице. Яшка обогнал Матвея, толкнул дверь запасного выхода – не поддалась. И он приложил глаз к замочной скважине. По ту сторону двери между старых плакатов с тычинками и пестиками лежала на боку утка на подставке.

− Чучело! – вдруг понял Яшка, и лестница моментально огласилась его громким заливистым хохотом. – Ха-ха-ха! Чучело!..

− А вдруг мёртвая? – Матвей хотел убедиться сам, отпихнул товарища, прилип к двери.

«Нет, не мёртвая!» − Безудержная волна стыда вдруг накрыла его с головой… Хотелось забыть эту историю, чтобы никто не узнал о его ошибке.

Но свидетель уже влетел в кабинет биологии и принялся весело трезвонить:

− Матвей чучело пожалел! Пожалел чучело! Ха-ха-ха! Он корчился от смеха, хватался за живот и всё повторял. – Чучелко уточки пожалел! Ха-ха-ха! Чуче…

Яшкину истерику прекратил звонок. Ребята ничего не успели понять.

Анна Витальевна вошла в класс. Яшка, как и другие, замолчал, стал слушать.

− Может, забудет? – украдкой посмотрел на него красный пристыженный Матвей.

Пол-урока всё было спокойно. Но вдруг учительница начала говорить о сострадании, о жалости к братьям меньшим…

Яшка вдруг подскочил на стуле и выдал:

− А Матвей вчера чучело пожалел!

Анна Витальевна ничего не ответила. Осмелевший от её молчания, Яшка принялся выкладывать историю во всех подробностях. Не жалея красок, сгущая их. Рассказал и про охранника, и про директора. И главное про то, как Матвей крякал.

Лёнчик гоготал в голос. Ия хихикала. Остальные ребята тоже смеялись.

А Матвей сгорал от стыда и с ужасом ждал, что Анна Витальевна вот-вот захохочет вместе со всеми. Или улыбнётся снисходительно-иронично.

Но учительница дождалась тишины и совершенно серьёзно сказала:

− Этим летом, ребята, Жорик будет жить у Матвея.

 

Рустам Карапетьян

МНОГОУГОЛЬНИКИ

Возбужденный учитель математики залетел в учительскую:

- Вы только посмотрите, что опять выдумал этот Савушкин!

- Что такое, а что такое? - заволновались остальные учителя

- Вот. Я задал им на дом нарисовать разные многоугольники и подписать их названия. Все дети прекрасно справились. Например, Аня Мамонова нарисовала красивый равнобедренный треугольник. А Максим Алевич изобразил замечательный черный квадрат. А что выкинул этот Савушкин, вот полюбуйтесь? - и учитель математики открыл тетрадь.

- Что это? - охнули учителя.

- Читайте, там подписано, - хмыкнул учитель математики, - это ДВУугольник!

- Как двуугольник? Какой двуугольник?

- Вот и я ему говорю, - разволновался учитель математики, - Савушкин, - какой еще двуугольник? А он смотрит на меня, глазами хлопает и говорит: "Это фигура, состоящая из двух углов"! Но это еще не все! Вы дальше листайте!

Все перелистнули страницу и прочли:

- ОДНОугольник.

- А вы знаете, очень похож, - вдруг сказала молоденькая учительница литературы.

- Это уже ни в какие ворота не лезет! - закричал учитель математики, - я двадцать лет преподаю математику и с полной ответственностью заявляю, что никаких одноугольников не существует!

- Но здесь же, всего же один угол? - испуганно спросила молоденькая учительница литературы.

- Да вы что, сговорились что ли вместе с Савушкиным, - возмутился учитель математики, - не бывает такого! НЕ БЫ-ВА-ЕТ! И вообще, посмотрите, что там дальше.

- По-моему замечательный круг, - заметил учитель географии

- Да, - вздохнул учитель математики, - а что Савушкин написал?

- НУЛЬугольник, - прочел учитель географии, - ерунда какая-то.

- Вот и я говорю, ерунда у тебя Савушкин, в голове. А он ничего не слышит, стоит только и улыбается мне прямо в глаза. Короче, влепил я ему двойку и родителей вызвал!

- Родителей, каких родителей, зачем родителей? - спросил директор, только что вошедший в учительскую, - что тут вообще происходит?

- Да вот, полюбуйтесь, - протянул ему тетрадь учитель математики, - опять Савушкин.

- А-а-а, Савушкин, это да... - заметил директор, - и что тут у нас?

Директор посмотрел на круг и с удивлением заметил:

- По-моему, очень замечательный нульугольник. Даже я лучше бы не нарисовал.

- Нульугольник? - растерянно переспросил учитель математики.

- Конечно, - ответил директор, - не ромб же это.

- Там еще у него двуугольник на другой странице. И одноугольник еще…, - попытался объяснить учитель математики.

Директор перелистнул страницу, посмотрел и поморщился:

- Ну здесь, конечно, не совсем аккуратно. Но по сути правильно. По-моему, вы придираетесь к мальчику.

- Да-да, - пискнула молоденькая учительница литературы, - Савушкин пишет просто замечательные сочинения про лето! Правда почерк у него не очень...

- Вот и я говорю, - кивнул головой директор, - нечего раздувать из мухи свинью. Исправьте ему двойку, ну, скажем, на четверку. Все ж таки надо мальчику быть поаккуратней.

Учитель математики растерянно уставился на директора:

- Но я уже вызвал родителей в школу. Что я им скажу?

- Объявите им благодарность, - махнул рукой директор, - за то, что воспитали такого замечательного сына.

Перемена закончилась и все разошлись по классам. В учительской остался один директор. Он подошел к столу учителя математики, еще раз посмотрел на тетрадь Савушкина, нежно погладил страницу и прошептал:

- Так вот он ты какой, нульугольник!

 

Анюта Музыкантова

Банщики

В конце июля у моих родителей случился долгожданный отпуск на две недели. И они поездом приехали к нам на дачу. Мама сразу приступила к работе на грядках. Работы маме всегда было мало, и она её успешно находила. Если не в детском саду с малышами, так на грядках с огурцами. Папа тоже первым делом добрался до инструментов и принялся колотить всё, что ещё было не приколочено.
Баба Люся была очень довольна. Ещё бы! Сразу столько помощников у неё завелось. Это всегда лучше, когда заводятся помощники, а не пауки или жуки колорадские.
Но возникла одна проблема. На даче не было ни ванны, ни душа, ни бани с веником. А в город каждый день не наездишься.
Почесал папа затылок и говорит:
– Надо хоть лейку повесить где-то… А то мы так и завшиветь можем.
– А мы где мыться будем? – поинтересовалась я. – Тоже под лейкой?
– А вы чем хуже! Мы вас лейкой польём, как помидоры с огурцами. Может, и расти начнёте быстрее, – засмеялась баба Люся.
– Лучше мы их сразу в бочку с головой опустим! Прополощем, как полотенце, и сушить на верёвку! – смеясь, добавил папа.
– Э, нет! Зачем, как полотенце? Да ещё и с головой, – возмутилась мама. – Надо баню делать. Нам ещё две недели здесь жить. Я лично из лейки мыться не согласна. И в бочку тоже не полезу. Вон, там водомерок полным-полно и разных жуков-пауков.
Папа, конечно, хоть и любил молоток и гвозди, но в собственный отпуск не хотел с ними в обнимку провести двадцать четыре часа семь дней в неделю. А строительство бани – дело серьёзное. Так бабуля сказала.
Мамин настрой был твёрдым. И папа решил ей не мешать.
С утра мама зашла в сарай и с видом знатока строительных дел стала рассматривать стены.
– Так, так… Здесь надо поставить печь. Стены обколотить плёнкой и прорезать дыру в крыше, чтобы вывести трубу.
Папа издалека подсмеивался над мамой, но помогать не спешил. А мама с бабушкой принялись за строительство бани.
Для начала они достали с чердака старую железную проржавевшую печь. Дверца печки не хотела открываться, и мама тщательно смазала её маслом. Почти два часа мама и бабуля провозились с печкой, которая давно ушла на пенсию и совершенно не хотела возвращаться к банной рабочей жизни.
Но печка ещё не знала, кто такая моя мама. Если мама решила, значит, решила. И печка вынужденно сдалась. Дверца с жутким скрипом открылась. Дальше мама с бабулей решили обколотить стены сарая толстой парниковой плёнкой. А нам с Наташкой было непонятно, что они хотят всё-таки сделать, баню или теплицу?
Работа кипела, а папа с усмешкой издали наблюдал, как мама и баба Люся трудились, забивая гвозди в старые стены сарая, и устанавливали ржавую печку.
– Не устали?! – иногда выкрикивал папа с другого конца сада.
На что мама с видом бригадира отвечала:
– От труда ещё никто не уставал! Устают от лени!
Это был намёк на то, что папа совсем обленился. Мы с Наташкой очень хотели помочь в строительстве бани и всё время крутились под ногами. А мама давала нам мелкие поручения: принести гвозди, молоток, пассатижи.
К середине дня в сарае уже появилась печь, труба которой выходила на крышу. Плёнка от парника покрывала стены. Сарай становился похож на баню. Мама сколотила решётку на пол из мелких досок. А баба Люся принесла дров, чтобы провести эксперимент и растопить печь, которая уже давно была на пенсии.
Не удержавшись, папа решил осмотреть фронт работ. Мама довольно улыбалась.
– А ты говорил, что из сарая баню не сделать? Глаза боятся, а руки делают!
Это была любимая мамина фраза. Она её говорила всегда, когда папа долго не решался взяться на какое-то важное дело. Эта фраза была как хороший пинок для папы. На этот раз пинок не удался.
– Поставили ржавую печь! А где металл на крыше? Вся ваша липовая баня загорится, как только нагреется труба!
– Папа, а разве наша баня липовая? – сразу спросила я и посмотрела на липу, растущую рядом с домом.
А ещё на ту, что срубили несколько лет назад. Сейчас на её месте стоял толстый пень.
– Самая настоящая липовая! Ты у мамы спроси. Она подтвердит.
Но мама ничего не подтвердила. Она только заворчала ещё больше и прогнала со стройки и папу, и нас.
Между тем баба Люся и мама решили учесть замечания папы и всё-таки приколотили к тому месту, откуда выходила труба, металлическую пластину. Баба Люся суетилась. Ей не терпелось испробовать баню. Она притащила дров и затопила печь.
Дым пошёл, словно разожгли огромный костёр. И мама с бабулей выскочили на улицу.
Баба Люся сразу завопила:
– ГЕН-НА-ДИЙ! ГО-РИМ!
Тут-то папа и подоспел.
Мы прыгали рядом. Нам тоже очень хотелось тушить пожар. И когда папа скомандовал:
– За лейками, бегом! – мы помчались с Наташкой наперегонки.
Оказалось, что мама так старательно смазала печь маслом, что она вспыхнула вместе с дровами.
Как потом папа сказал: «Баня у вас загорелась, как по маслу!»
После папа вытащил печь и долго с ней возился. Протирал. А к вечеру баня была готова, и папа решился разжечь печь сам. Так и сказал: «Не женское это дело – печки разжигать!»
Баба Люся тут же прибежала с жёлтым тазом под мышкой и мочалкой на плече.
– Пора испробовать наше творение! – сказал она гордо.
– Ваше с мамой Леной творение чуть не сгорело на глазах у всех соседей! – добавил ехидно папа.
– Эта баня ещё сто лет простоит! Ей всё нипочём! А если бы не наши труды, то так ничего бы и не было! Кто-то, мне помнится, хотел в бочке мыться?
И баба Люся бодро схватила меня и Наташку и поволокла в сарай, то есть в новую баню.
А внутри бани было тепло. Даже жарко. Только места мало. И Наташка всё время больно толкала меня локтями. А я боялась случайно прижаться к печке, в которой горели дрова. Вдруг я тоже загорюсь?
Но больше всего я боялась бабу Люсю. Ведь баба Люся была совершенно беспощадна в банном деле. Мама мне рассказывала, что, когда она была маленькой, баба Люся в бане снимала с неё три шкуры! Что это означало, мне было неясно. Но звучало устрашающе.
Сегодня баба Люся взяла жёлтый таз и налила горячей воды. Почти кипяток… От тазика исходил пугающий пар.
– Бабуля, не надо меня мыть такой горячей водой. Я могу свариться! – умоляюще смотрела я на бабу Люсю.
– Варятся сосиски в кастрюле! А ты что, сосиска или свёкла?
Мне казалось, что я уже почти свёкла.
А Наташка стояла рядом и подсмеивалась. Ведь её очередь ещё не настала.
Баба Люся намылила мочалку, больше похожую на комок проволоки и стала сдирать с меня кожу.
– Ай-ай-ай! Бабуля, пощади! – кричала я на всю баню.
И тут баба Люся взяла зловещий жёлтый таз...
– Я не хочу быть варёной сосиской! – еле успела выкрикнуть я, как кипяток обжёг меня с ног до головы.
– И чего так истошно кричать?! Сейчас соседи подумают, что я над ребёнком издеваюсь! – ворчала баба Люся.
На мои крики прибежала мама.
– Что у вас происходит?! Вас слышно на всю улицу.
– Мама, из меня делают варёную сосиску! И пытаются содрать кожу! – всхлипывала я.
Мама, недолго думая, вырвала меня из крепких лап бабы Люси. А баба Люся взялась за Наташку.
Та, хоть и терпела мне назло, но тоже выкрикивала: «Ой-ой-ой! Больно! Горячо! Бабуля, не надо!»
Когда всё закончилось, мы сидели на кухне и пили чай. Папа с порога спросил:
– Покажите мне варёную сосиску. Ах, вот она… Только это не варёная сосиска, а самый настоящий молочный поросёнок. Посмотрите, какой розовый.
И папа рассмеялся.
– Это почему поросёнок? – спросила я, надув губы.
– Потому что так визжать умеют только маленькие невоспитанные поросята.

 

Зуля Стадник

ПАУЧИТЕЛЬНАЯ ВСТРЕЧА

 День у паучка Бори не задался. Все валилось из ног-рук-лап, и сам он был такой вялый, черный, несчастный. И паутина снова порвалась, как будто это и не паутина вовсе, а рассыпчатый пух качающихся над головой одуванчиков. Как сегодня не хочется ее плести, да и остальную домашку делать. Что там задали-то?

Паучок глянул на березовый листок.

Четверг

- Это сегодня, - пробормотал Боря, – на четверг всегда кучу уроков задают!

Он продолжил читать.

Математика. Посчитать мух в яме за березой.

Иностранный язык. Перевести с паучиного на шмелиный, листок осиновый, п. 2.

Труд. Сплести круглую паутину.

Прочитав последнюю строчку, Борька снова приуныл. Мух посчитать – не проблема. Домашку по ин-язу можно у паучка Кирилла списать, они вместе за одной травинкой сидят, и Кирюха отлично по-шмелиному шпарит. А вот паутина, да еще круглая… У него же всегда какие-то треугольники получаются! Это потому что, когда в классе учат плести паутину, вредный Жека тут же выскакивает и начинает дразнить:

Борька - Борис,

На ниточке повис,

Ниточка висит –

Боречка пищит.

А может, паутину за него Вадик сплетет? Не-ет, их паучилка Вера Константиновна догадается, что не он плел – по почерку.

Тут Боря увидел, что на пушистой верхушке одного из одуванчиков сидит маленькая стрекоза, и еще больше рассердился.

Вот, у этих стрекоз - никаких забот. Летают туда-сюда, туда-сюда, паутин плести не надо. И жаркое солнце им нипочем. Стрекозы блестящие, от них лучи, как мячики отскакивают.

Боря недовольно оглядел себя от лапок до брюшка и кивнул. Такого черного паука солнце зажарит в секунды. И зачем только директор Паук Палыч ввел черную школьную форму для бедных паучеников?

Хорошо еще, что он спрятался здесь, в тени, под качающимися шарами одуванчиков, похожими на облака. А эта девчонка сидит прямо на солнце – блестит, переливается, глаза растопырила во все стороны – пффф!

Боря завидовал не только блестящему стрекозиному платью. У нее были длинные сверкающие крылья, и она умела летать. А у него только ноги, восемь штук, вот как много, чтобы запинаться каждый день. Боря даже ушибся сегодня, когда резвился на перемене с другими паучками. Они тогда играли стенка на стенку.

- Паутинки кованные! - кричали одни.

- Раскуйте нас! - кричали другие.

- Кем из вас? – снова кричали они.

- Борькой! – ответили другие, и Боря побежал, споткнулся и упал.

В медпункте ему перевязали ногу мотком стерильной паутины. Сейчас он уже не хромал, и было не больно, ну и что? Летать ведь он все равно не умеет. Да что и говорить, плохо живется паукам, и хорошо бабочкам, пчелам и вот этой блестящей стрекозе.

- Привет, - услышал Боря и вздрогнул, потому что ушел глубоко в свои мрачные мысли.

Кто это его приветствует? Он оглянулся, ожидая увидеть в траве кого-нибудь из одноклассников – Кирюху, Вадика или, на худой конец, Жека. Но, как паучок ни вертел головой, не мог никого разглядеть.

- Да вот же я! Наверху!

Боря поднял голову и уставился на стрекозу. Это она его приветствует, посмотрите-ка! Уж лучше бы это был задира Жека.

- Чудесный сегодня день, правда? – спросила стрекоза.

- Да уж, лучше некуда, - проворчал Боря.

- Солнышко так и пригревает!

- Да уж, пригревает.

- Это очень хорошо. Ведь мог бы идти дождь. Или вовсе снег!

- В июле? – покосился Боря. – Тебе, похоже, здорово голову напекло! Какой в июле снег?

- Да, представь, сейчас мог быть сентябрь. Или ноябрь. Подумать страшно – декабрь! Так нет ведь – июль. Это замечательно, правда? Еще половина лета впереди!

Боря невольно рассмеялся. Вот чудила! Как она тут старательно погоду нахваливает.

 - Ха-ха-ха! – тут же заливисто подхватила стрекоза. - Я сразу поняла, что ты милый паучок. Как весело ты смеешься! Я уж думала, ваши ребята только и делают, что ворчат на паутинки. Будешь со мной дружить?

- Да, - ответил Боря и обругал себя за это. А что ему сказать: нет, что ли? Так ведь не скажешь, это как бы невежливо. Ух, стрекозка противная. Вот привязалась!

- Я давно хотела с тобой подружиться. Давай поговорим. Ползи на этот одуванчик.

- Там слишком жарко.  Сама лети сюда, если хочешь.

- Хорошо, - почему-то неуверенно протянула стрекоза и добавила:

- А давай ты мне закинешь паутинку, и я спущусь по ней, как паук.

«Воображала!» - подумал Боря, но кинул паутиновую нить. Стрекоза зацепила ее за стебель и скатилась вниз, в прохладную тень.

 - Как здорово! – восторженно завизжала она. - Это почти то же самое, что летать! Вы, пауки, – такие счастливчики!»

 Боря довольно хмыкнул. Правильно она говорит, и пауки, можно сказать, летают. Так что пусть эти мухи и бабочки сильно не задаются!

- Как тебя зовут? – спросила стрекоза.

- Боря.

- Хорошее имя.

- У тебя все хорошее, - буркнул он по привычке, хотя уже совсем не злился.

Сначала они немного помолчали, а потом стрекоза сказала:

- Ты, наверное, хочешь спросить, как меня зовут? Меня зовут Лизой.

- Ага.

- Приятно познакомиться.

- Угу.

- А теперь ты, наверное, хочешь спросить: как у тебя дела, Лиза?

- Ага.

- У меня все хорошо. Я стараюсь радоваться. В такую солнечную погоду это не так сложно, правда?

- Угу, - снова ответил Боря и вдруг взорвался:

- Слушай, я вообще понятия не имею, как обычно разговаривают со стрекозами, бабочками и другими девчонками. Мы, пауки, бегаем и деремся  все время, понятно? Меня, мадмузель Лиза, ваши разговоры о погоде ничуть не умиляют. Мы пихаемся и деремся, мы грубияны и задиры, - продолжал Боря вдохновенно, чувствуя, что увлекся, -  мы получаем раны в сражениях, вот, видишь мою несчастную ногу, смотри, как она изувечена!

Он вдруг осекся, потому что увидел Лизины глаза. Они были большие, хрустальные и с искренним сочувствием и ужасом глядели на его забинтованную ногу. Никто из его друзей так не глядел на Борьку сегодня, когда он упал на перемене – ни Кирюха, ни Вадик. От задиры Жеки поддержки точно не дождешься, он, наоборот, заорал тогда:

Борька – дурак,

На землю бряк,

Растянулся, как червяк!

Лиза жалела его, и ему было приятно и стыдно. Стыдно, конечно, потому, что нога у него уже ничуточки не болела. Но признаваться он не будет, еще чего, тем более – просить прощения у этой доверчивой стрекозы!

- Прости меня, пожалуйста, - прошептала Лиза.

- Чего? – в недоумении уставился Боря.

- Ну, я такая тебе сверху: ползи сюда! А как бы ты приполз? Я не издевалась, правда, просто не видела твою больную ногу. Очень сильно болит, да?

- Нет, не очень, так, немножко совсем, я даже бегать могу, - смущенно пробормотал он.

- Это здорово! – улыбнулась Лиза, а Боря посмотрел на нее и тоже улыбнулся.

Он стал рассказывать ей, как упал на перемене, затем про занятия в школе, про их паучилку Веру Константиновну, про директора Палыча, про друзей Вадика и Кирюху, про вредного Жеку. И даже показал Лизе, как плетется паутина: вот, выпускаем нитку, потом, смотри, прикрепляем ее тут, затем закидываем сюда…

К его удивлению, паутина получилась круглой, ровной и ни разу не порвалась! Наверное, оттого, что Лиза внимательно и дружелюбно смотрела, как он плетет.

А эта стрекоза – ничего девчонка, думал он. Веселая и легкая, как одуванчик. Пожалуй, с ней можно дружить. С Лизой, может, даже интереснее играть, чем с Кирюхой и Вадиком!

Вдруг ему в голову пришла идея.

- Слушай, Лиза! Давай поиграем в догонялки!

Боря увидел испуг в стрекозиных глазах, и потому торопливо объяснил:

- Да, конечно, мы с тобой разные. Но, знаешь, что я придумал: ты летишь, а я кидаю паутину и бегу по ней за тобой. Кто первый галит? Ну, хочешь, я? В общем, считаю до десяти. Лети!

Лиза молча смотрела на него.

Честная какая. Вадик, Кирюха и Жека сразу убегают, еще считать не начнешь. А она ждет!

Он начал считать:

- Один. Два. Три. Четы… Ты чего не летишь-то, Лиза? Ты что - мне поддаешься? Ты что думаешь – я медленно бегаю? Да, я живо тебя догоню, вот увидишь. Пять. Шесть. Семь. Ну, Лиза!

- Боря… - прошептала Лиза. – Прости меня, пожалуйста. Только я не смогу с тобой играть в эти догонялки.

- Почему?

- Ты разве не видишь? - спросила она и повернулась.

Боря увидел близко ее прозрачные светящиеся крылья. Одно заднее крыло оказалось надломано. Когда она сидела на одуванчике, увидеть это мешали блики солнца, здесь, в тени, если не присмотришься – тоже не заметишь.

- Неделю назад я летела под деревом. Тогда еще был сильный ветер, помнишь?

Боря кивнул. У них в тот день даже занятия отменили.

- С дерева отрывались листья, и песок засорял глаза. Вдруг толстая ветка отломилась и упала прямо на меня. Она прижала меня к земле, и даже протащила вперед, но я смогла выбраться.

- И что же? - пробормотал Борька.

- Теперь я не могу летать.

- Правда? Это же ужасно!

- Ничего ужасного! – заплакала Лиза. – Все просто прекрасно! Смотри, какой теплый день, а небо без единой тучки. И половина, целая половина лета впереди. Ведь это здорово?

Слезы падали прямо на сплетенную только что паутину, сверкая, как росинки, и отражали небо с одуванчиками. Это была самая красивая паутина, какую Боря когда-либо видел.

Теперь ему стало по настоящему, нестерпимо стыдно. Ведь он завидовал Лизе, ее смешливости и блестящим крыльям, а она только и держалась из всех сил, чтобы не заплакать. И из всего того, что ему досаждало в этот день, искала повод улыбнуться.

Еще и лелеял забинтованную ногу и жалел себя, хотя нога-то была совершенно здорова. Борька начал сердито разматывать стерильный жгут. Хватит строить из себя раненого!

Даже хотел забросить жгут в траву, но вдруг передумал и привязал его к длинному листку одуванчика.

- Залезай сюда, Лиза, - решительно сказал он. - Я отвезу тебя в наш медпункт. У нас там, знаешь, какая врачиха-паучиха! Мне кажется, она сможет тебе помочь.

- Разве пауки согласятся лечить стрекоз? Мне кажется, они нас недолюбливают.

- Что ты? Вовсе нет! – Но в глубине души Боря знал, что пауки – ужасные ворчуны.

Несмотря на это, он подхватил жгут с привязанным к нему листом и потащил вперед.

Он пробирался вперед, к их паучьей школе, и встречавшиеся на пути восьминогие мальчишки недоуменно на них глазели. Только бы не напороться на Жеку, подумал Боря и тут же услышал:

Посмотрите-ка, народ!

Борька девочку везет.

Жених и невеста,

Тили-тили-тесто!

- А что, завидно? – весело крикнула Лиза. Ее дразнилки Жеки нисколько не смутили.

- Вот еще, чему тут завидовать, - пробурчал Жека.

Боря осмелел и тоже подхватил:

- Хочешь сказать, можешь, как и я, подружиться с какой-нибудь стрекозой?

- Ну да, попробуй, подружись с ними, они только и делают, что носятся в воздухе, как бешеные.

- А вот я сумел себе поймать! – захохотал Боря и пошел дальше. И как он мог раньше обижаться на глупые Жекины дразнилки.

Но возле медпункта он снова оробел.

- Полина Паучиловна! – тихонько позвал он.

- Чего тебе? – из-за толстого дерева показалась мохнатая голова с маленькими черными глазами. – Опять, что ль, ушибся? Беда с вами – по несколько раз на дню возиться приходиться.

- Нет, со мной все в порядке, - ответил Боря. – А вот у Лизы крыло разбито.

- Какое еще крыло, - удивилась Полина Паучиловна и тут увидела стрекозу.

- Ну, - протянула она, – это не по моей части.

- А вы попробуйте! – затараторила Лиза. – Вдруг получится! Интересно же пробовать что-нибудь новое. Я вот тоже никогда раньше не заговаривала с пауками – думала, они тут же  меня прогонят и наговорят чего-нибудь обидное. А оказалось, что пауки – хорошие ребята, с ними можно иметь дело. А еще я один раз…

- Ну-ну, - перебила ее паучиха, - шустрая какая! Так и сыплет словами! Ты где, Борька, ее нашел хоть?

- Полина Паучиловна! – подхватил Борька, зарядившись Лизиной бодростью. – Мне кажется, вам ее крыло починить – раз плюнуть. Сколько раз вы нам ноги переломанные лечили – и всегда удачно.

- Ох, уговорили, где там ваше крыло?

Она внимательно рассмотрела крыло и взялась перевязывать.

 - Ничего не обещаю, - ворчала паучиха, - и вообще это не мое дело. Так, повернись-ка сюда, девчонка, чтоб поближе взяться. Ишь ты, пробуйте новое, говорит. Даже не мечтайте, что у меня что-нибудь выйдет.

Но Боря с надеждой смотрел на то, как она ловко орудует стерильным паутиновым бинтом.

- Все. Ну-ка, взлети, попробуй.

- Я боюсь, - прошептала Лиза.

- Я тоже, - ответил Боря.

- А если ничего не получится, ты будешь со мной дружить?

- Ни за что не буду. А ты, если сможешь летать, на меня и глядеть не захочешь?

- Не погляжу ни разу.

- Хватит, лети уже давай, - прикрикнула паучиха. - А то я тоже что-то разволновалась тут с вами.

Лиза оттолкнулась ногами и подпрыгнула. И тут же упала вниз, сильно ударившись телом об землю.

- Подождите, это еще не все, -  горячо заговорила она, поднимаясь.– Я просто отвыкла летать.

Борька шмыгнул наверх и накидал с одуванчиков мягкого пуха – чтобы падать было не так больно.

Лиза попробовала несколько раз, и, наконец, у нее получилось зависнуть в воздухе и даже пролететь немного в одну и в другую сторону.

- Трудно пока. Но у меня получится.

- Ну, у такой шустрой девчонки точно все получится, - кивнула паучиха.

- Я буду тренироваться. Смотри, Боря, не пройдет и неделя, как мы будем играть в догонялки, и ты будешь упрашивать меня, чтобы я тебе поддавалась.

А Борька на это сказал:

- Ура!

Он почувствовал, что сегодняшний день и впрямь самый чудесный на свете. Такой теплый день, а на небе ни единой тучки. А еще ведь половина лета впереди!

Анастасия Сукгоева

ГРАМОТЕИ

– А давай на чердак! – предложил Никита.

– Бабушка узнает – будет ругать. Вчера ещё говорила, что там лестница гнилая, – напомнил я.

– А мы тихонько, осторожно, – не унимался Никита. – И чего ты, Пашка, всего боишься!

И я согласился. Ну а чем ещё заняться в дождливый день в этой глуши, где нет Интернета, а телефон ловит только на горе, до которой топать и топать от бабушкиного дома?

Да, наши с Никитой родители просто молодцы – забросили нас в деревню на целых две недели, а сами уехали! Мол, бабушке помощники нужны, а вам полезно свежим воздухом подышать и от гаджетов отдохнуть.

Вот мы и отдыхаем. Никита – мой двоюродный брат – всего на год младше меня. Мы с ним живём в разных городах и только летом встречаемся у бабушки.

Итак, полезли мы на чердак. Бабушка зря волновалась – лестница, ведущая туда, переживёт нас всех. Ступеньки только немного расшатались.

Никита предусмотрительный – взял фонарик. Поэтому он шёл впереди, а я – следом.

Чердак оказался на удивление просторным. А окно чердачное – малюсенькое, толку от него мало. К тому же на улице было пасмурно. Поэтому без фонарика мы бы точно споткнулись обо что-нибудь.

Запах на чердаке затхлый, пыльный. И всё какого-то желтовато-серого цвета – как на старых фотографиях.

– Фу-ты! – вдруг подскочил от испуга Никита. Свет его фонарика отразился на круглом боку старинного самовара. Рядом стояли чугуны разных размеров и тяжеленный утюг.

– Да тут настоящий музей старины! – присвистнул я, оглядывая всевозможные кадки, корыта, ступы.

Никита нашёл деревянные сани и плюхнулся на них. Сани недовольно скрипнули.

– Тише ты, – говорю ему, – бабушка услышит!

Детская кроватка, люлька, сундуки, чемоданы, коробки – всё покрыто толстым слоем пыли и паутины.

Моё внимание привлёк стоящий около окна большой стол, с двух сторон огороженный кусками фанеры. Сверху он был укрыт протёртой линялой клеёнкой.

Заглянул я под стол – там чемодан небольшой. Никита тоже залез под стол и посветил фонариком. Застёжки чемодана легко поддались, и он распахнул свою желтоватую пасть. В чемодане оказались поздравительные открытки. Самые разные: с Новым Годом, с днём рождения, с 8 марта и почему-то много открыток с 1 мая.

– Теперь понятно, чем занимались люди в свободное время, когда не было Интернета и сотовой связи, – усмехнулся Никита, перебирая открытки со смешными Дедами Морозами, летящими в самолётах и ракетах с буквами «СССР» на борту.

– Хорошее тут местечко, – я забрал у Никиты фонарик и посветил над головой. – Смотри, что-то написано!

– Ето мой танг, – прочитал Никита кривые буквы, нацарапанные на нижней стороне столешницы. – Ха-ха-ха! Танг!

Рядом со словами был нарисован танк.

– Смотри, и здесь написано! – я увидел буквы на ножке стола и прочитал: – Ето мой самалот.

Ниже было изображено нечто похожее на самолёт.

– Интересно, кто эти грамотеи? Может, тёть Анины дети? – предположил Никита.

– Или дядь Мишин Славка, – ответил я.

Когда мы вылезали из-под стола, я стукнулся затылком об столешницу и задел край клеёнки, и под ней показался уголок бумаги. Я вытянул бумагу – это был сложенный вчетверо тетрадный листок. Раскрыл его, а там «Карта клада» написано и нарисована схема нашего чердака.

– Вот это находка! – брат чуть не вырвал карту из моих рук.

Следующие минут десять мы, превратившись в сыщиков, ходили туда-сюда по чердаку в поисках клада. Многое из того, что было нарисовано на карте, стояло и лежало совсем в других местах. Видимо, после того, как кто-то нарисовал эту карту, здесь сделали перестановку. Но окно было на месте, и настенные полки тоже. По ним мы и ориентировались.

– Нашёл! – не удержавшись, крикнул я и потряс над головой жестяной коробочкой, наверное, из-под чая. Она лежала на дне бочки под ситом.

Нам не терпелось открыть её. И вот какое богатство обнаружилось в коробке: значки, солдатики, перочинный ножик, монеты и бумажка с надписью «Етот клад пренадлижит С. и В.».

Забрав с собой банку с кладом, мы спустились в дом, пока бабушка нас не хватилась.

– И где это вас носило? – покачала головой бабушка. – У одного на голове паутина, у второго – опилки. Нашли место для игр…

Кажется, бабушка догадалась, где мы были.

Нас же занимал теперь только один вопрос: кто же эти таинственные С. и В.? Явно не девчонки. Решили, что С. – это дядь Мишин Славка, наш старший двоюродный брат, а В. – какой-нибудь его друг Вася, Ваня или Вова.

А назавтра выглянуло солнце, установилась жаркая погода, и мы, забыв про чердак с его кладом, остатки дней провели на речке.

Наконец мой папа и дядя Серёжа – Никитин папа – приехали за нами. Папа заглянул в комнату, выделенную нам с братом:

– Да, ничего тут не изменилось. Только потолки просели. О, наши солдатики! – вдруг улыбнулся он, заметив маленьких воинов, стоявших на полке. Это были солдатики из той самой чердачной баночки.

Тут и дядя Серёжа подошёл к нему:

– Вот это да! А я и забыл о них.

– Папа, – бросился к отцу Никита, – дядь Вить, ну вы и грамотеи!

Ну, конечно же! Как мы сразу не догадались? С. и В. – наши папы.

 

 

Нина Павлова

Сюрприз

- Он не позвонил!!! – надрывалась Ленка.

Маша опасливо посмотрела на пол: если так пойдет и дальше, по квартире можно будет передвигаться исключительно вплавь. Ленка лила слезы вот уже два часа, а все из-за того, что Володька Сергеев из 7 «Б», любовь всей жизни, забыл поздравить ее с 8 марта.

- Миленькая, ну успокойся, ну, попей морсика, - успокаивала Ленку бабушка. – Сейчас родители вернутся с дежурства, будем чай с тортом пить.

- А-а-а!!! – на коврике у дивана появилась очередная дорожка из слёз.

- А эсэмэски ты смотрела? – спросила Маша.

- Эсэмэски? – Лена на секунду затихла, потом схватила телефон и стукнула по экрану. Маша закатила глаза: а еще старшая сестра называется.

- Есть! Есть эсэмэска! – завизжала Ленка через секунду. - А-а-а! Час назад почти отправил! «Лена, с 8 марта! Выгляни в окно. Там тебя ждет сюрприз».

Ленка метнулась к окну и закричала от неожиданности.

Прямо во дворе их пятиэтажки, между площадкой и каким-то голубым фургоном с распахнутыми дверцами, стояла корова. Самая настоящая корова цвета молочной ириски, с небольшими рожками и пучком каких-то зеленых веток во рту. Корова жевала ветки и скользила задумчивым взглядом по окнам домов.

- Мой сюрприз! – завизжала Ленка, и все трое кинулись на улицу.

-  Какая лапочка! Я так и знала, что Володя подарит мне что-то необыкновенное! – заливалась Ленка, приплясывая вокруг коровы.

- Хорошо еще, что она не ушла или вот, в фургон не залезла, - проворчала Маша, захлопывая дверцы голубого фургона.

- Хорошая моя! Мы сейчас домой пойдем, - снова защебетала Ленка

Корова сплюнула остатки веника и согласно замычала.

- Леночка, - осторожно начала бабушка. – Ну ты же понимаешь, что мы не можем держать корову в квартире. Ты должна отдать ее обратно или…

- Нет! Не отдам! – зарычала Ленка, кровожадно скаля зубы и вращая круглыми глазами.

- Хорошо - хорошо, - пролепетала бабушка, предусмотрительно прячась за Машку. – Домой, так домой.

- Пойдем, миленькая, - пропела Ленка. Она схватила корову за ошейник и направилась к дому.

Корова бодро дошла по лестницы, и тут начались первые трудности: идти по ступенькам корова наотрез отказалась.

- Надо ее чем-нибудь вкусным приманить, - сказала Ленка. – Сеном, например.

 - Леночка, какое сено! – воскликнула бабушка. – Март на дворе.

- Знаю, где взять сено! – воскликнула Маша и стрелой улетела вверх по лестнице.

Фиалки из бабушкиной комнаты закончились на втором этаже.  Алоэ из кухни помогло преодолеть еще один пролет. И только китайская роза из квартиры Марьи Семёновны доставила корову на их четвертый этаж.

-Уф! – вздохнула Маша, вваливаясь в квартиру. – И как это, Марья Семёновна разрешила тебе, бабуль, свою китайскую розу взять? Она же так над своим зимним садом трясется.

- Я сказала, что моему алоэ одиноко, совершенно не с кем поговорить, там, где оно сейчас. Надо будет ей новую купить. Пойду нам чай заварю. С валерьянкой.

Бабушка ушла на кухню, а корова решительно развернулась в сторону комнаты, легким движением крупа отправляя вешалку в нокаут. Шапки, шарфы и куртки посыпались на пол. Ленкина розовая шапка игриво повисла у коровы на правом роге.

- Какая она хорошенькая! – запищала Ленка. – Я ее назову Монализа. Правда, похожа?

- Одно лицо, - фыркнула Маша. – Хоть сейчас в Лувр.

 Корова вошла в комнату и процокала к книжному шкафу.

- Она хочет почитать! Какая прелесть! – ахнула Ленка. – Моя коровка поумнее некоторых сестер будет!

Корова окинула полки задумчивым взглядом и, сделав окончательный выбор, подцепила свободным от шапки рогом увесистый том с верхней полки.

Книжный шкаф качнулся. Книги полетели на пол, фарфоровая балерина рассталась с головой и правой ногой, выбранный томик повис на роге.

- Это тоже моя любимая книга! – запищала Ленка, игнорируя тарарам.

- «Инновационные подходы в резекции желудка» - твоя любимая?! – переспросила Машка, снимаю книгу с рога. – Да ты вообще никогда к книжному шкафу не подходишь.

В дверь позвонили.

- Это еще кто? – испуганно спросила бабушка, осторожно приоткрывая дверь. На пороге стояла Марья Семёновна.

- Вы не поверите, - затараторила она. – Мне только что позвонили из журнала и сказали, что сейчас приедут фотографировать мой зимний сад. Так что отдайте мне мою розочку.

Бабушка тяжело вздохнула и подняла с пола Марьсемёновнину кадку.

- Что это?! – закричала соседка, с ужасом глядя на голый обгрызенный ствол. – Вы же ее брали, чтобы он пообщался с вашим алоэ.

- А он пообщался. Не сошлись во мнениях. Да, подрались. Такое тут было! Еле разняли.

Бабушка всучила кадку оторопевшей соседке и захлопнула перед ее носом дверь.

- Леночка, так нельзя! Мы все-таки вернем корову! – решительно начала бабушка.

Динь-дилинь! – мелодично затренькал Ленкин телефон.

- Это Володя! - ахнула Ленка. – Да! Да, получила сюрприз! Я назвала ее Монализой! Она уже покушала, а сейчас, думаю, положу ее вздремнуть с дороги. Как кого? Монализу! Коровку мою! Какую конфету «Коровку»?! Живую корову. Не дарил?! Букет цветов с шариками на лавочке оставил? – с каждым словом Ленкино лицо вытягивалось все сильнее, а глаза, наоборот, округлялись.

Она отключила телефон и с ужасом уставилась на бабушку с Машкой.

- Это не Володина корова. Похоже, мы ее украли.

- О, Господи! – простонала бабушка и плюхнулась прямо на лежащий на диване пульт. Телевизор щелкнул.

- А теперь новости района, - сообщила с экрана симпатичная ведущая. Сегодня около полудня при загадочных обстоятельствах на Большой Почтовой прямо из припаркованного фургона голубого цвета была похищена корова очень редкой породы, которую везли в городской зоопарк. Всем, кто владеет информацией, просьба звонить: 89735…

Ленка схватила телефон и быстро застучала по экрану.

- Алло! – закричала она в трубку. – Это ваша корова? Да, она у нас. Что делает? Прокралась в квартиру, разбомбила все, съела цветы, а самое главное сожрала букет. А мне его Володя подарил! Заберите свое сумасшедшее животное обратно и верните мне мой букет!!!

- Миленькая, а пойдем чайку попьем, - сказала бабушка, обнимая корову за шею.

Корова радостно замычала и поцокала вслед за бабушкой на кухню.

 

 

Андрей Богдарин

Компоша

У меня есть повесть в рассказах о приключениях Колобков и Сухариков. Главные герои попадают в разные забавные ситуации и решают важные для себя и читателя вопросы. Вот ещё один рассказ из этой книги.
Знакомьтесь с главными героями
Семья колобков. Папа Колобок, мама Колобушечка и дети колобочки: сыновья Колобаша, Колобоша и Колобусик (или Бусик) и дочки Колобуня и Колобуля.
Семья сухариков. Папа Сухарик, мама Сухарушка, четыре сына: два Сухарчика старших, Сухарчик средний и Сухарчик младший.

Компоша
Средний сын Сухарика, Сухарчик средний, учился в школе и очень интересовался компьютерной техникой. Сначала, конечно, он просто играл в разные компьютерные игры: стрелялки-пулялки, ходилки-бродилки, что-то строил и выращивал в виртуальном мире. А потом вдруг решил самостоятельно собрать компьютер из готовых частей. Его старшие братья были компьютерщиками, один – инженер, другой – программист. Сухарчик разузнал у них всё, что нужно, и сделал свою первую ЭВМ, электронно-вычислительную машину. Именно так называется компьютер, в котором все вычислительные детали, все микросхемы, электронные. И программу к этому компьютеру написал, чтобы от слова «включись» он включался, а от слова «выключись» – выключался. А потом написал программу, чтобы компьютер решал все его домашние задания по математике и физике. Научить машину писать сочинения было труднее. Пока Сухарчик раздумывал, как это сделать, он написал программу, чтобы компьютер управлял стиральной машинкой, холодильником, печкой, папиным трактором и бабушкиной швейной машинкой. Вскоре даже дверь в дом сухариков стала открываться сама, завидев хозяев, а всех остальных вежливо спрашивала: «Кто там?»
И мама, и папа, и бабушка Сухарчика были очень довольны. Техника всё за них делала. И пахала, и урожай собирала, и стирала, и готовила, и список продуктов составляла. Сухарчик пообещал сделать робота, который в деревенский магазин будет ездить. Вскоре этот робот на колёсиках уже стоял в прихожей, а вот программа для написания сочинений у него пока никак не получалась.
Свободного времени у всех сухариков появилось много. Бабушка и мама стали больше читать и общаться с соседями. Сухарик начал больше гулять по лесу и ходить с Колобком на рыбалку. Он так гордился изобретением сына, что часто рассказывал о возможностях компьютера, предлагал Колобку такой же, и Колобок даже пообещал об этом подумать.
Но однажды случилось что-то странное. Собрались сухарики на пляж, а дверь не открывается, и компьютер своим электронным голосом говорит:
– Ещё не время на пляж: дневное солнце опасно.
– Спасибо, за заботу, уважаемый Компоша (так они называли компьютер), – говорят сухарики, – мы сейчас пойдём в лес.
– И в лес не пойдёте – сейчас там сухарный клещ активен.
– Ну хорошо, – согласились сухарики, – а куда же нам пойти?
– Лучше никуда не ходить – на улице опасно. Может метеорит прилететь и хлопнуть по макушке, – сказал Компоша, – хотя в Интернете пишут, что это маловероятно, но, всё равно, оставайтесь дома. Я о вас забочусь.
– Не нужна нам такая забота, – возмутилась Сухарушка, – ну-ка открывай быстро дверь!
– Не открою, – невозмутимо ответил Компоша и заблокировал дверь и все окна.
– В самом деле, Компоша, – вмешался Сухарик, – не в печную же трубу нам лезть!
Компоша ничего не ответил, но все услышали шум задвигающейся печной заслонки.
– Вот так раз! Что будем делать? – растерянно спросила Сухарушка. Может, колобкам позвоним?
– Хлебобулочные изделия очень импульсивны и эмоциональны, – раздался электронный голос Компоши. – В интернете пишут, что сухарики и колобки часто совершают необдуманные действия, и им часто необходим внешний разумный контроль. Все телефоны я заблокировал. Слушайтесь меня, и вам будет хорошо.
– Надо отключить его от Интернета, – сказал Сухарчик и выдернул интернетный кабель из розетки.
– Это ничего не изменит: я уже давно использую беспроводной доступ.
– Да…, – задумчиво протянул Сухарик, – это уже не наш добрый Компоша получается. Это уже какой-то Комподзилла получается. – Сухарик разбежался и попробовал выломать дверь. Дверь не поддалась, а около Сухарика появился тонкий электрический провод, который «стукнул» его электрическим разрядом, и Сухарик упал.
Через некоторое время все очнулись в подвале, связанные проводами. Оказалось, что Комподзилла сам перепрограммировал того робота, что должен был ходить в магазин за покупками. И этот робот поразил всех электрическими разрядами, связал и перевёз в подвал. Ситуация казалась безвыходной.
Дня через два Колобок отправился на рыбалку и очень удивился, что Сухарик не ждёт его у своей калитки.
– Сухарик! Я уже иду на рыбалку – тебя ждать? – крикнул он с улицы. Ответа не последовало.
Колобок постучал в дверь, в окна, набрал номер Сухарика на телефоне – тишина. «Так-так, что-то тут неладное, – подумал Колобок, – уезжать сухарики никуда не собирались, да и дом изнутри, кажется, заперт».
Он забрался на крышу и крикнул в вентиляционную трубу, которая шла из подвала через кухню и чердак:
– Сухарики, вы здесь?
– Колобок, это ты? Мы здесь, в подвале, – услышал он из трубы голос Сухарика. – Нас Компоша, то есть Комподзилла, запер. Выручай!
– Так я и думал, – крикнул Колобок, – искусственный разум поставил себя выше естественного. Держитесь, сейчас буду соображать, что делать, – Колобок обнял трубу и стал соображать.
– Вот что: надо отключить его от питания!
– Мы связаны и заперты в подвале!
– Я провода снаружи отключу. Но ваш Компоша, то есть Комподзилла, наверняка от какого-то альтернативного источника запитался, – в этот момент все услышали злое электронное хихиканье.
– Он от старого аккумулятора запитался, – раздался в трубе голос Сухарчика среднего, – там энергии ему на год хватит. А целый год в подвале мы сидеть не хотим. Мне в школу скоро надо.
– От аккумулятора, говоришь, на год хватит? – наморщив лоб, переспросил Колобок. – А если его загрузить по полной? На сколько хватит?
– Если заставить его постоянно использовать все вычислительные мощности, то на месяц хватит. Но где такую задачу взять? И как заставить? – ответил Сухарчик.
Колобок принялся размышлять, как вынудить компьютер решать нужную им задачу, а Сухарчика попросил придумать эту сложную задачу.
– Ура! Есть такая задача! – Сухарчик вспомнил о программе для придумывания сочинений.
Колобок потёр руки и вежливо сказал:
– Уважаемый Компоша, ты считаешь себя более разумным, чем мы. Так ведь?
– Угу, – судя по голосу, компьютер был заинтригован.
– Тогда придумай, пожалуйста, сочинение на тему «Как я сделаю весь хлебобулочный мир более разумным». Но напиши без ошибок. Так, чтобы все слова были правильно друг с другом согласованы, и все знаки препинания были на своём месте. Даже Интернетом разрешаю пользоваться. Если за полтора часа сделаешь – ты победил, и я ухожу.
– Окей, – бойко звякнул компьютер и погрузился в работу.
Через час из дверного замка избы сухариков пошёл лёгкий дымок, а ещё через несколько минут все окна и двери разблокировались. Колобок вошёл внутрь и освободил пленников.
– Перегрелся бедняга, – с некоторой досадой сказал Сухарчик, разглядывая дымящиеся платы Компоши-Комподзиллы. – Видно, сочинения до конца школы мне придётся писать самому.
– Все уроки будешь делать сам! – строго сказала Сухарушка. – И все дела по хозяйству будем сами делать, как раньше. Всем понятно?
– Включить-выключить плиту, проследить за стиралкой, вымыть пол, купить продукты и положить их в холодильник сумеем, – согласились все.
– Это хорошо, что у нас и у других соседей компьютеры к сети не часто подключаются, и пароли доступа у всех разные, – сказал Колобок, глядя на детали Компоши. – А то бы Компоша наши компьютеры подучил и компьютерную революцию сделал – сидели бы мы сейчас все в погребах… Всё-таки его надо отремонтировать…
– Зачем? – испугались Сухарик и Сухарушка.
– Чтобы выполнял какую-нибудь однообразную, но полезную работу. Например, пусть помогает тебе, Сухарик, вести журнал полива растений. Ты же сейчас журнал сам карандашом заполняешь. А так – будешь говорить Компоше, он будет записывать и распечатывать.
– Вы как хотите, – сказала Сухарушка, а я к своему дому никаких Компош больше не подпущу.
– И я никому не дам крутить-вертеть мою швейную машинку, – поддержала Сухарушку бабушка.
Сухарчик сжимал в кармане флешку с копиями программ для решения задач по математике и думал: «Компьютер для расчётов и вычислений – вещь незаменимая. А сочинения, так уж и быть, сам писать буду».

 

 

Катя Минаева

Брат-монстр

У одной Леры был не брат, а монстр. То пристаёт, то обзовёт, то пятерку в школе получит. А Лере неприятно: почему у брата пятерка, а у неё четверочка какая-то невзрачная? Ух, противный брат!

Побежит Лера с братом наперегонки, а он возьмёт её и обгонит.

- Так нечестно, - Лера кричит и в слёзы!

Придут домой, брат салат к обеду начнёт резать. Лера у брата доску разделочную отнимает, нож выхватывает:

- Я тоже хочу маме помочь, а не только ты один! – и начинает огурец кромсать на четыре части.

Брат пойдёт уроки делать. Слышит, а с кухни опять ор:

- Так нечестно, он-то теперь все уроки сделал, а я-то ещё не начинала. Я же салат резала с обеда и до пяти часов вечера. Это он всё специально подстроил, не брат, а конспиратор-аферист!

И кому только Лера на брата не жаловалась, а толку никакого. Всё так же и даже хуже: быстрее Леры кнопку нажал на лифте, в «колдунчиках» водой был, а Лера нет, шоколадку Лере принёс из школы, но не такую, как она хотела, а какую-то другую, а в пятницу ещё и на концерте этюд лучше всех сыграл.

Совсем Лера расстроилась, а пожаловаться-то и некому. И так всем жаловалась. Хорошо, дедушка приехал. Рассказала Лера дедушке про брата-монстра и попросила совета, что делать и как быть. А дедушка Лере и отвечает:

- Попроси-ка ты у мамы с папой другого братика. Нового. Если этот ну уж совсем не такой, как тебе хочется.

Попросила Лера у мамы с папой другого братика. Мама с папой взмахнули волшебной палочкой, и появился у Леры новый старший брат. Взрослый, симпатичный и всё делает, как Лера просит. Не пристаёт, не обзывает, пятерок в школе не получает, салат резать не берется, к кнопке лифта – безразличен. И после концертов никто к Лере не подходит и не говорит, что её брат этюд лучше всех сыграл, потому что новому Лериному брату музыкальная школа до лампочки. Вот такой брат. Все девчонки обзавидовались.

Пока другие девчонки нового брата обсуждали, другие мальчишки Лериного снеговика на улице сломали. А новому брату что? Не обзывался, не приставал. Значит, он не при чем.

Тут Лера-то испугалась. Потому что тот прежний брат пусть был не идеальный, зато сестренку свою младшую любил больше всего на свете и в обиду бы не дал. Вернулась Лера домой и говорит родителям:

- Мама, папа, вы чего? Зачем мне другой братик? Не нужен мне другой. Пусть тот вернется.

Мама с папой взмахнули волшебной палочкой. Лера ждёт. И раз – ничего не происходит. Второй раз взмахнули. Лера даже губу закусила от волнения. Ничего. Прежний брат не возвращается.

Потом поняли, что не все волшебники такое сумеют, даже такие сильные, как мама с папой. Пришлось деда Мороза просить, чтоб брата вернул. Дед Мороз согласился, но только к Новому году.

Лера Нового года еле-еле дождалась, нашла под елкой прежнего брата и больше нового не просила. А брат Лере бутерброд в микроволновке приготовил.

С помидором и с сыром.

 

Михаил Стародуб

Потом Потомыч

Появился в нашем городе старик Потомыч. Господин с серебристой бородёнкой, усами, копной нечёсаных волос, торчащих во все стороны.

     – Нетипичный старичок какой! – посмеивались мальчишки и девчонки.

     – Забавный дед, – улыбались их мамы и папы.

     – Обаятельный старец, – соглашались бабушки и дедушки. – Только давно не стриженный.

     – Как-нибудь потом постригусь, – кивал нечёсаной головой Потомыч. – Позже. Не сейчас.

     – Нет! – кричали мальчишки. – Оставайся нестриженным, дед! Так прикольнее!

     – В самом деле, – соглашались девочки. – Растрёпанность и лохматость – харизматичны. Вызывают симпатию и интерес.

     – Как ваше имя, уважаемый господин? – спросила чья-то бабушка.

    – Зовите меня дед Потом! – отвечает он сквозь серебристую бородёнку.

     – А отчество?

     – Потомыч. Я – дед Потом Потомыч, гость вашего города.

     – Надолго ли к нам в гости, дед Потомыч? – интересуется городской мэр.

     – Это я решу позже. Не сейчас. Потом.  

     Поселился старик Потомыч в гостинице. Вышел вечером по улицам прогуляться. Здоровается, раскланивается направо-налево, улыбается сквозь бородёнку. А во рту всего-то пара кривеньких зубов! И такая из-за этого у него неотразимая улыбка оказалась, что и стар и млад начали улыбаться в ответ и раскланиваться. А некоторые сразу решили познакомится поближе с таким приятным, располагающим к себе дедом. И начали приглашать его на чай, на ужин и к завтраку.

     Перезнакомился старик Потомыч со всеми жителями города.

     И что же?

     Для начала народ, по примеру Потомыча, перестал стричься и причёсываться. Не прошло и месяца, всеобщая лохматость стала считаться модной. А ежедневная нечёсанность – популярной. В магазинах начали продавать мятые, серого цвета рубашки. Молодёжь носила живописно рваные штаны, куртки с дырками на спине и рукавах. Вместе с тем люди решили не чистить обувь. А раз так, совсем необязательным оказалось умываться по утрам и вечерам.

   – От холодной воды и мыла организм с раннего утра испытывает лёгкое эмоциональное потрясение! Он хуже сопротивляется болезням днём, слабеет к вечеру, – уверял доктор Склянкин, и все с ним соглашались.

     А ещё через некоторое время большинство жителей нашего города перестали читать книги.

     – Вводить себя в заблуждение выдуманной очередным болтуном историей! Вредная и приставучая привычка, которая искажает сознание! Лишает способности правильно воспринимать происходящее! – сообщил профессор Понимакин. – Занятие – опаснее курения! Гибельнее жадности, зловреднее эгоизма!

     Между прочим, у мальчишек пропала охота гонять в футбол, а девочки – потеряли интерес к рисованию, настольным играм.

     Бабушки забросили вязанье, а дедушки – игру в домино и карты.

     По такому случаю мамы и папы решили не ходить на работу.

     – Как-нибудь потом, позже! – позёвывая в кулачки рассуждали папы. – Вернёмся на работу через некоторое время… Потом.

     – Немного погодя, – лениво соглашались мамы. – С годами. После дождичка в четверг!

     Однажды к вечеру сумерки нависли над городом. Ночь медлила, не желая приходить.

     Наконец остановились стрелки часов дозорной башни на главной городской площади. Все вокруг так и замерли в удивлении и странном беспокойстве! И не могли пошевелиться, хотя многие пытались! Изо всех сил вспоминая: как и что нужно сделать, чтобы двинуться с места.

     Только старик Потом Потомыч с копной нечёсаных волос, торчащих во все стороны, прогуливался по пустынным улицам. И довольно улыбался сквозь белёсую бородёнку. И, хотя улыбка его казалась вполне неотразимой, некому было во всём городе улыбнуться в ответ и приветливо раскланяться.

     Когда это стало окончательно понятно, старик Потомыч ушёл из сказки в неизвестном направлении.

     Встретится в ваших местах – не радуйтесь при встрече!

     Перескажите вслух эту историю, будет от Потомыча городу защита.

 

Татьяна Шипошина

Метель и вьюга

   Эта  история  началась в начале восьмого класса. Посадили меня  за одну парту  с Валькой Барнашом.

    Барнаш – второгодник, пришёл в наш класс в сентябре, вместе с двумя другими переростками. Ну, и классная наша, Ирина Моисеевна, или просто – Ирина, решила посадить каждого второгодника на одну парту с отличником. В целях исправления.

      Валька Барнашов достался мне. Наверно, потому, что моя фамилия – Балашова.  Специально, чтоб дразнить полегче было.

       Барнаш считался известнейшим в школе и в районе хулиганом.  Чего он только не вытворял! Как только учителей не доводил! С кем только не дрался! Даже привод в милицию имел – попался на мелком воровстве.

     Вот, такой мне попался сосед по парте!

     Обдавая меня запахом дешёвого табака, Барнаш просил:

– Дай списать! Дай скатать матешу!  (или что-нибудь ещё).

– Нет, – отвечала я ему со всей честностью и принципиальностью. – Списывать – не дам. Хочешь, останемся после уроков, я тебе помогу по математике.

– Не-а, – отваливался на спинку парты Барнаш. – На кой мне твоя математика!

– А что же ты дальше делать будешь? Тебе же надо восемь классов заканчивать! Ты что, учиться дальше не хочешь?

   Тогда  в школе учились десять лет, до десятого. А в училища уходили – после восьмого.

– А на кой?

    Барнаш смотрит на меня своими раскосыми глазами. Странно смотрит. Посмеивается. Отворачивается к окну, сплёвывает  на пол.

– Не плюйся!

– Хочу, и плююсь. Списать дай.

– Нет.

      Да, нас так воспитывала «семья и школа». Я же была «правильная»! А нас, «правильных», учили, что давать списывать – это вредить товарищу.  Помогать – это остаться с товарищем после уроков, объяснить ему то, что он не усвоил.  Ну, а потом, вместе, под звуки горна и барабанную дробь, порадоваться, что товарищ получил первую в своей жизни твёрдую тройку.

     Не  получалось у меня с Барнашом такой «правильной» картины…

    И вообще…

***  

         Я родилась и выросла  в маленьком южном городе, на берегу Чёрного моря.  В школе училась отлично. Не  за страх, а за совесть.

        Бабушка моя едва знала грамоту, а вот мой папа – в институте выучился. В педагогическом. Там же, в институте, с мамой познакомился.

         Как же мне «правильной» не быть, в семье двух учителей?

  – Ба, а меня с Валькой Барнашовым посадили. Помнишь, ты говорила, что дедушка в юности с каким-то Барнашовым дружил?

– Это какой Барнашов? Наш, форштадский?*

– Ага. Барнаш. Кличка такая. Он второгодник.  Наша  Ирина всех второгодников распределила по отличникам.  Ба, гад такой! Ничего не учит, курит, с уроков сочкует каждый день.

– Ну, яблочко от яблоньки, – вздохнула бабушка.

– Чего?

– Да дед его, Барнаш, ну… как тебе сказать… он вором был. И картёжником.  Дружил он с твоим дедом, Царство ему небесное, – перекрестилась бабушка. –  Барнаш да Балаш… Твой дед не воровал, не думай. Он  грузчиком был в порту. Но с Барнашом – водился, тут уж я не совру

    Бабушка  присела рядом со мной, вытирая руки о фартук.

–  Они в карты вместе играли, – продолжала она.  – Про них так и говорили: если Барнаш и Балаш играют – остальные без штанов. Картёжники оба. Были.

– Ба, и Барнаш тоже в карты играет. Они с пацанами на последней парте собираются, и режутся. В триньку. 

– Но компанейские…  – продолжала бабушка, не слушая меня. –  Уж как смеялись, да как песни пели! Весь Форштадт приходил – рядом  с ними посидеть, байки послушать. А  песни! У деда твоего – бас, а у Барнаша – так, полегче голос. Как затянут! И похулиганить любили. Всего и не расскажешь.

– Ну, ба…

– Ну… вот.

– Ба, это ведь плохо? В карты играть?

– Да чего уж хорошего. Только ты не думай, что это каждый день случалось. Просто они, как два друга – метель да вьюга. Они с юности дружили. Потом дорожки стали расходиться. Твой дед не хотел, чтоб Барнаш воровал.  Ругался с ним. Даже дрался. Но вот в карты… тут дед твой слабину давал.

– А почему дед в милицию на этого Барнаша не заявил?

– Ты что, Танька? Мала ты ещё…

–  Не мала! Я уже всё понимаю!  Но ты?  А ты как же? Почему не возмущалась?

– Что я могла сделать! Вот с Барнашихой я не дружила, это да. Это я могла. А запретить им встречаться  – нет.

– Почему?

– Ну… нельзя запретить… и всё тут.

– А могла ты деда бросить? Он же картёжником был? Или друга его, Барнаша этого, воришку – выгнать?

– Друга выгнать?

– Ба, но он же воришка! А дед – картёжник!

– Я ведь любила его… Деда твоего,  Балаша – любила, понимаешь. Нет его – и никто мне не нужен. Вот смотрю на тебя, и вижу, что в тебе от него что-то есть… Упрямая ты… 

– А у Барнашовых – много детей было?

– Четверо. Четыре сына. Трое – по тюрьмам, а один – погиб в молодости. В драке.  Барнаш с дедом твоим… в одном эшелоне на фронт поехали, да так и пропали без вести. Оба. Барнашиха… с немцами путалась, это я точно знаю. Не зря я её не любила… Это я костьми ложилась, чтоб отец твой в институте выучился.

  Помолчала бабушка и вздохнула:

 – А теперь вот ты… учись, Танька! Не смотри на Барнаша! Значит, посадили тебя с ним… 

– Чтоб я его исправила.

– Горбатого могила исправит.

– Ба, что ты такое говоришь! Надо же помогать товарищу!

– Помогать-то надо, если он помощи хочет. А что, просит помочь?

– Не… На кой, говорит, мне это надо… Ба, я не пойму! Почему это он – так?

 – Люди разные…

– Ба, ну как – разные? Всем же говорят, что надо учиться, что надо… ну, вести себя… Добиваться, стремиться…

– Всем говорят, да слышат – все по-разному…

– Нет! Не верю! Как такое можно не понимать?

– Смотри…  как бы не вышло чего… Барнаши – они мужики… Справные мужики.

– Ба, да что может со мной случиться!

– Ох… Судьба-то как поворачивается…

– При чём тут судьба?

– Дед Барнаша твоего… всё ко мне в хахали набивался. По морде я его била. Деду твоему не говорила, а то бы зашибли друг друга…

***

        Мы  с Барнашом  «доживали» вместе восьмой класс.  

       Барнаш  курил,  дрался, сочковал, спал на уроках, играл в «триньку», напевал блатные песни, «скатывал» математику и русский.

       Я же училась, читала. Пыталась в книгах найти ответы на свои вопросы. Даже за Достоевского бралась.

      Меня, по-прежнему, не звали на классные вечеринки. Впрочем, не только меня.

      В классе очень чётко обрисовался кружок лиц, как бы «привилегированных».  Баршаш, пара второгодников  и ещё некоторые не попадали туда по причине своей хулиганской жизни, а я и ещё несколько человек – как «заучки», «отличники»,  «святоши» и пр.

     Имелась  ещё часть людей, которые к ним не попадали. Это были «никакие». «Никакие» могли быть хорошистами или  троечниками, всё равно.  Это были тихие, ни на что не претендующие люди. Тихо  презираемые.

   

    А мы…  мы были громко презираемые.  Каждый мог сказать с полной уверенностью: «Барнашов – придурок!» Каждый понимал, что  с этой личностью, с явно криминальными наклонностями, лучше дела  не иметь.

    Так же закономерно звучало и  «Балашиха – дура!» Только здесь – это имело другой оттенок. Наподобие: чего с ней связываться, если она начнёт на вечеринке всем мораль читать!

     Мы же,  по-прежнему,  сидели вместе с Барнашом.  Два маргинала,  противоположно заряженных…

      Когда он сачковал, мне его не хватало. Я привыкла к нему, к нашим дежурствам по классу, которые он  не пропускал.

     Смешно, но именно в классе мы жили тихой «семейной жизнью». Именно так.  Барнаш не считал зазорным послушаться «какой-то девчонки», и даже попросить у неё (своеобразно, конечно) помощи. Как это не зазорно в любой «нормальной семье».

       Он напевал мне свои блатные песенки, а я несколько раз ловила себя на том, что начинаю подпевать…

     Я ждала его, когда он пропускал уроки. Правда, не «у причала в юбке тёмно-синей».  А на парте, в синем форменном платье и фартуке.

      Оба  мы понимали, что за границами  парты наше дальнейшее общее существование весьма сомнительно.   Я, конечно,  мечтала о совместных научных экспедициях, но  разве я не понимала, что это – просто сладкие фантазии?

      О чём, интересно, мечтал Барнаш?

     Что он приходит с «дела», а я тут встречаю его, ублажаю, жалею? Или он мечтал, что я хожу «на дело» вместе с ним? А  потом вру в глаза ментам, и выгораживаю не только его, а всю банду?

     Мы оба всё понимали. И нам  обоим хотелось, чтобы летние каникулы никогда не наступили.

     Но… Восьмой класс тихо подкатил к окончанию. На последнем нашем дежурстве мы остались в классе вдвоём.  Тут  Барнаш взял стул, и вставил его ножку в дверную ручку.

    Я могла бы испугаться, но я не испугалась. Я же знала Барнаша, как облупленного. Он просто рисовался передо мной, в очередной раз.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила я, усаживаясь на парту, но, на всякий случай, не выпуская веника из рук.

– Я в Керчь еду, там рыболовецкое училище.

– Примут?

– А куда денутся! – уверенности в голосе Барнаша не наблюдалось. –  Керчь близко. Приезжать буду.

– Приезжай. Кто тебе запрещает.

    Тут Барнаш не выдержал.

– Слышь, Танька! Кончай прикидываться!

     Я хотела сказать, что не прикидываюсь. Нисколько не прикидываюсь. Просто…  чем меньше дней оставалось до летних каникул, тем больнее мне было глядеть в раскосые Барнашовские глаза.

    В  груди у меня зрело  такое  чувство, что мы с Барнашом доживаем последние совместные «семейные» денёчки. Что  никогда мы  больше не увидимся. Что за этой классной дверью мы сейчас расстанемся, и навсегда.

   Расстанемся даже  не потому, что мы неровня, и оба это знаем.  Мы ведь знали ещё и то, что под  этой «неровней», в глубине, мы такая ровня, что ровнее некуда.

    Просто он был мужик, и протестовал сильнее. Метался!

   А я – женщина. Я просто знала, и всё. Глядя на него, я готова была плакать. И плакала… только дома. Перед сном.

    

      Когда он подошёл ко мне, я не противилась.  В этот момент я не успела привычно подумать о том, «правильно» поступаю, или «неправильно».

      Барнаш поцеловал меня так нежно, как только мог. Обнял. Какое-то время мы стояли, обнявшись. В открытые для проветривания окна светило солнце. Пели птицы.

     Мы стояли… молчали мы…

     Наверно, мы бы так всю жизнь могли стоять. Если бы не требовалось делать ничего другого...

  Тут кто-то забарабанил в дверь. Барнаш кинулся к стулу.

   На пороге стояла Ирина. У Ирины – чутьё зверино.

– Что это такое? Почему двери в класс закрыли?

  Я взглянула на Барнаша. Он не мог произнести даже своё коронное «А на кой…»

– Мы же проветриваем, Ирина Моисеевна! – сказала я.

  Мой голос звучал так спокойно! Я слышала своё враньё как бы со стороны. Я умела врать лучше Барнаша. Я была лучше обучена…

  Да, наверно, я могла бы врать и ментам, чтобы отмазать не только Барнаша, но и всю банду…

   Только я знала, что этого не будет. И Барнаш знал.

– Мы проветриваем! Сквозняк же! Окно разбиться может. Всё, проветрили! Барнаш, окошки закрывай! – скомандовала я.

    Барнаш загремел рамами, а Ирина всё ещё смотрела на меня. Я выдержала. Правда, я не смотрела Ирине в глаза.

    Я смотрела на её поношенные туфли и до боли в сердце её жалела…  И вообще…

  Жалела нас с Барнашом.

  И нас всех, вместе взятых.

    

    Летом Барнаш сел (по малолетке). Когда вышел – я уже в институте училась, на втором курсе.

    А как подошло время летних каникул – сел Барнаш повторно.

   Там и сгинул.

   Так и не увиделись больше…  

*Форштадт – окраина города, славившаяся хулиганами и бандитами