В преддверии этого замечательного праздника мы хотим поздравить всех, кто выбрал  такую непростую, ответственную, но очень важную профессию – Учитель.

От того, какими будут наши учителя, зависит очень многое.

А главное, будет ли нам  легко и радостно учиться не только в школе или институте, но в каждый день нашей жизни.

Не только математике или русскому языку, но общению друг с другом, с окружающими нас людьми и планетой, на которой мы живем.

И на этом пути обучения нас ждем множество открытий, интересных встреч, иногда трудных, иногда радостных, чтобы однажды понять, что каждый из нас – учитель и каждый - ученик. Не так уж важно, сколько нам лет – пять или пятьдесят, мы учимся, мы учим других.

Мы желаем нашим читателям и авторам добрых, вдохновляющих, талантливых учителей.

 

Мы желаем нашим учителям быть мудрыми, терпеливыми, любознательными, а главное, любящими!!!

 

И, конечно, пусть Ваши ученики будут благодарными!!!

 

От всего сердца дарим Вам рассказы наших авторов (многие из которых, открою нашим читателям по секрету, тоже учителя!).

 

С ПРАЗДНИКОМ!!!

 

http://old.braylland.com/index.php?option=com_content&view=article&id=18095:qq--&catid=291:2010-05-14-15-48-51&Itemid=649

ЭЛЬВИРА СМЕЛИК

 "ДВОЙКИ" И ПАРУСА

Санька вылетел из класса, громко хлопнув дверью.

Нет, в тот момент он не думал ни о каких эффектных жестах. Дверь громко хлопнула по собственной инициативе, потому что Санька уже находился в конце рекреации.

Возможно, высокая хорошо знакомая дверь кабинета математики просто не хотела, чтобы Санька слышал летящий ему в спину строгий окрик: «Марков! Немедленно вернись!»

Все равно он не вернется. Он никогда больше не пойдет на урок к Людмиле Сергеевне. Никогда и ни за что! Она обвинила его в нечестности и трусости, а он был абсолютно ни в чем не виноват.

Если бы представилось возможным, Санька совсем бы ушел из школы, но сидящий на вахте охранник никого не выпускал без уважительной причины. Тем более во время урока! А уважительной причины у Саньки не было. 

Никто не посчитает уважительной причиной незаслуженную обиду. Никто не поверит Саньке, все поверят только Людмиле Сергеевне.

В каждой школе есть укромный уголок, куда редко кто заходит, где на время урока можно спрятаться от случайного постороннего взгляда. В Санькиной школе такое местечко располагалось под лестницей возле дверей запасного выхода. Там стоял ящик с песком на случай пожара. Вот на этот ящик Санька и уселся, сгорбился, вцепился пальцами в крышку.

С математикой навсегда покончено. Если хотят, чтобы он учился – пусть переводят к другому учителю. Который не станет обвинять не разобравшись. Который способен отличить чистую правду от изворотливой лжи. А Людмила Сергеевна понимает только в своих уравнениях и задачах. Они для нее важнее всего на свете.

У Саньки нет математических способностей. У них в семье все гуманитарии. Папа так сказал. А мама добавила, что это не повод махнуть рукой на оценки: мол, по математике, хоть из шкуры лезь, большего не добьешься. Трудолюбие и упорство тоже кое-что значат.

С ней трудно не согласиться, и к изучению последней темы Санька подошел особенно старательно. Поэтому и контрольная у него решилась легко и быстро. Тихим шепотом он спросил у сидящей впереди отличницы Тони Ковшовой, какие ответы у нее получились в уравнениях. И – надо же! – все до циферки совпало. Даже в самом сложном уравнении! 

Кто же знал, что их угораздило сделать одну и ту же ошибку в одном и том же месте?

Мистика! Или само собой разумеющееся?

Уж если умница Ковшова не смогла с уравнением сладить, куда уж ему, Саньке!

А Людмила Сергеевна решила, что он нагло списал. Вот и ошибка одинакова!

Она так и сказала:

- А от тебя, Марков, я подобного не ожидала. Чтобы ты опустился до такого мелкого вранья!

И сколько Санька не повторял, что не списывал (честное слово, не списывал! все сам решил!), Людмила Сергеевна осталась непреклонной. Еще и добавила в конце:

- Я прекрасно видела, как вы переговаривались во время контрольной. А ты, Марков, меня окончательно разочаровал. Мало того, что опустился до списывания, еще и смелости признаться не хватает.

Санька ушам своим не поверил.

- Так, значит, по-вашему, я врун и трус?

- Ну, Марков… - холодно начала Людмила Сергеевна, но Санька ее дослушивать не стал.

Здесь ему делать нечего! «Вруну» и «трусу»!

Санька в который раз прокручивал случившееся перед мысленным взором. Даже несмотря на то, что вспоминать было больно и стыдно. Зато с каждой минутой он становился непримиримее и злее.

Никогда, никогда, никогда не войдет он больше в кабинет математики!

Санька так сильно был занят собственными переживаниями, что не сразу заметил, как в закутке под лестницей появился еще один человек.

- Ой! – растерянный девчоночий возглас вернул его к действительности. Но это ему только в первое мгновенье показалось, что девчоночий.

Санька поднял глаза и увидел Алену Игоревну, учительницу русского языка и литературы.

- Марков, а ты почему здесь? – спросила Алена Игоревна, но совсем не сердито и не возмущенно, как полагалось учительнице, обнаружившей прогуливающего урок ученика. Тихо, неуверенно и смущенно, словно и сама сейчас прогуливала урок.

Санька глянул упрямо и мрачно. Пусть его хоть к директору тащат, на математику он не вернется!

Но Алена Игоревна никуда его не потащила, на мгновенье внимательно всмотрелась в Санькино лицо и тихо попросила:

- А можно, я тоже здесь посижу?

Санька растерялся. Думал, сейчас опять придется защищаться, оправдываться, отговариваться.

- Можно?

- Можно, - глухо произнес он и подвинулся.

Алена Игоревна опустилась на край ящика, вздохнула горестно и застыла неподвижно, уставившись в неизвестную Саньке точку на стене. Санька тоже застыл, но думать о математике у него больше не получалось. Очень хотелось развернуться и посмотреть на Алену Игоревну. Почему она здесь?

- Саня! – внезапно обратилась к нему учительница (Санька от неожиданности едва не вздрогнул). – А ты читал «Алые паруса» Грина?

Спросила она скорее для проформы. Вряд ли мальчики Санькиного возраста интересуются романтическими историями о любви. И Санька врать не стал. Не читал он, но кое-что слышал. И кусочек фильма видел, который мама по телевизору смотрела.

- Мы сейчас «Алые паруса» с восьмыми классами проходим, - объяснила Алена Игоревна. – Я им говорю: «Каждый может стать волшебником, сотворив чудо для другого человека, исполнив чужую мечту. Как капитан Грей». А Пеструхина… Знаешь Пеструхину из восьмого «Б»?

Санька отрицательно мотнул головой.

- Ну и ладно, - учительница махнула рукой. – Эта самая Пеструхина заявляет: «Никакой Грей не волшебник и не романтик. Просто он - очень разумный и расчетливый молодой человек!»

И Алена Игоревна будто вновь оказалась на уроке и увидела перед собой Пеструхину, стоящую возле своего места. Пеструхина чем-то походила на Анастасию Вертинскую, игравшую Ассоль в старом фильме, и говорила с невозмутимым видом:

- Вот понравилась ему девушка, и он, чтобы не тратить напрасно время на всякие там ухаживания, нашел способ, как заполучить ее побыстрее. А ваша Ассоль повела себя, как полная дура. Купилась на внешние эффекты. Увидела красные тряпочки и сразу повисла у Грея на шее, даже не задумавшись, какой он человек на самом деле. А вы, Алена Игоревна, сами нас учили: наружность – не главное, главное – это внутреннее содержание.

Алена Игоревна и в самых своих кошмарных фантазиях не представляла, что можно сделать подобные выводы, прочитав «Алые паруса».

Как же так? Приземленно и расчетливо? В восьмом-то классе? А у нее, у взрослой самодостаточной, мудрой, до сих пор сердце щемит и глаза начинает пощипывать, стоит только вспомнить строки:

«От него отделилась лодка, полная загорелых гребцов; среди них стоял тот, кого, как ей показалось теперь, она знала, смутно помнила с детства. Он смотрел на нее с улыбкой, которая грела и торопила. Но тысячи последних смешных страхов одолели Ассоль; смертельно боясь всего — ошибки, недоразумений, таинственной и вредной помехи — она вбежала по пояс в теплое колыхание волн, крича: — Я здесь, я здесь! Это я!

Тогда Циммер взмахнул смычком — и та же мелодия грянула по нервам толпы, но на этот раз полным, торжествующим хором. От волнения, движения облаков и волн, блеска воды и дали девушка почти не могла уже различать, что движется: она, корабль или лодка — все двигалось, кружилось и опадало.

Но весло резко плеснуло вблизи нее; она подняла голову. Грэй нагнулся, ее руки ухватились за его пояс. Ассоль зажмурилась; затем, быстро открыв глаза, смело улыбнулась его сияющему лицу и, запыхавшись, сказала: — Совершенно такой».

И Алена Игоревна растерянно произнесла, глядя на невозмутимую восьмиклассницу: «Садись, Пеструхина! – и, совершенно автоматически, добавила: - Два!»

Пеструхина ни словом не возразила, равнодушно плюхнулась на стул, будто заранее знала, чем ее критичное выступление закончится. А слегка прищуренные ехидные глаза ее говорили: «Вот-вот, Алена Игоревна. Сначала утверждаете, чтобы мы смело высказывали свое мнение, а не зубрили бездумно статьи из учебников. И что в итоге?»

В итоге Алена Игоревна чувствовала себя неуютно, встревоженно.

Ох, неправильно она поступила! Несправедливо. Не нашлась мгновенно, что возразить, и спряталась за самой ужасной фразой: «Садись! Два!» И хотя обещанную оценку она ни в журнал, ни в дневник не поставила и ставить не собиралась, «двойка» все равно незримо существовала рядышком. Никуда не делась! Очень ей хотелось хоть к кому-нибудь прилепиться. Уж не к самой ли Алене Игоревне?

- Разве Пеструхина виновата, - рассуждала вслух Алена Игоревна, - что не получилось из нее возвышенной натуры? Что не верит она ни в чудо, ни в мечту, ни в добрую сказку! Может это я сама что-то упустила? Во время не обратила внимания.

- Понимаешь? – опять обратилась Алена Игоревна к Саньке. 

Санька не решился бы утверждать, что все прекрасно понял. До него вообще мало доходил смысл слов, так его удивляли интонации. 

Алена Игоревна говорила с ним… ну-у… как со взрослым. Как будто он ни какой-то там пятиклассник, а совершенно равный ей серьезный человек, и она ожидает от него поддержки и совета.

Санька сидел, слушал Алену Игоревну и думал: наверное, стоит все-таки прочитать про алые паруса. И, конечно, он понятия не имел, что происходило в его отсутствие в кабинете математики.

Только утих шум, вызванный его побегом, только Людмила Сергеевна собралась подойти к доске, чтобы приступить к объяснению нового материала, отличница Ковшова высоко вскинула руку.

- Чего тебе, Тоня? – удивилась учительница.

Ковшова неторопливо поднялась и громко, уверенно произнесла:

- Людмила Сергеевна, Марков не списывал! Как он мог у меня списать, если я впереди его сижу? Ему же со своего места не подсмотреть! И я сама ему списывать не давала. Честно! А то, что мы с ним переговаривались. Так это потому, что ответы сравнивали. А решил он все сам. Я точно знаю! – Тоня пристально глянула на учительницу. – Или вы мне тоже не верите?

Людмила Сергеевна только рукой махнула.

- Садись, Ковшова! Не пора ли нам наконец-то математикой заняться? 

Тоня не торопилась опускаться на стул, постояла еще несколько мгновений, но Людмила Сергеевна отвернулась к доске, взяла в руку мел. Зато уже после звонка, когда Ковшова проходила мимо учительского стола, задержала ее и попросила:

- Ты, Тоня, передай Маркову, чтобы зашел ко мне после уроков.

 

ЕКАТЕРИНА  ЛАЗАРЕНКО

 

ЗАДАЧКА

Как помириться, если очень хочешь, но только не можешь, ну никак не можешь, подойти первым?

Колька Дмитрин не знал, как разрешить эту задачку. Хотя обычно любые задачки по математике он решал легко. Но здесь совсем другое дело.

Он вчера поссорился с лучшим другом — Серёгой Босым. Честно говоря, из-за пустяка. Серёга посмотрел новый фильм с Джеки Чаном без него.

Нарушил дружеское табу. У них ещё с первого класса было заведено, что в кино они ходят вместе. Так ведь интереснее. Вместе смотреть, переживать, потом обсуждать, смаковать разные детали, громко кричать, выйдя из кинотеатра, махать руками, изображая, как действовал тот или другой герой, а на следующий день показать в лицах всему классу фильм, а потом уже идти в кино компанией, и опять смотреть вместе,  —  в общем, кто не пережил такого вот счастья, тот Кольку не поймёт.

И вот вчера, в первый раз за шесть лет их дружбы, Серёга это табу нарушил. Колька узнал об этом случайно. Когда играли в футбол,  кто-то из ребят сказал, что фильм, который Колька с Серёгой собирались смотреть, — ерунда. А Серёга вдруг завёлся и стал доказывать, что фильм отличный, то, что надо, потом ещё спросил Кольку по привычке «Подтверди! Да?!» и смутился.

Колька ничего вначале не сказал, он замер, будто его пронзила молния или поразил гром. Он, конечно, не знал, как оно бывает на самом деле, но много раз видел в кино, как герой  вот так замирал, поражённый предательством друга. Или любимой. Но здесь-то Колька бы не очень переживал. Девчонки! Вертихвостки! Чего на них обижаться?!

А вот друг — это серьёзно.

Серёга тут же увидел, что Колька расстроился, и принялся объяснять, что он же не сам, что родители его потащили в кино, что папе очень хотелось с ним этот фильм посмотреть, потому что папа тоже любит фильмы с Джеки Чаном.

Но Колька молчал. Все оправдания были ни к чему. Настоящий друг сумел бы объяснить папе, в чём дело. И папа бы обязательно понял. Колька это точно знал, потому что его папа всегда понимал, что значит пойти в кино с другом.

Колька так и сказал Серёге.

Тут обиделся Серёга. Даже не за себя, за папу. Дальше они оба наговорили друг другу разных глупостей: предатель, папин сынок, трус, ну и так далее. Кольке даже неприятно было вспоминать сегодня об этом.

Но вчера он был совершенно уверен в своей правоте, поэтому развернулся и пошёл домой.

Хорошо дело до драки не дошло!

Колька мрачно оглядел класс. Шёл урок математики. Анна Викторовна вначале что-то писала на доске, а теперь рассказывала. Колька, погруженный в свои мысли, конечно, не слышал что.  Отличники, сидевшие, как водится, на первых партах, её внимательно слушали. Остальные занимались кто, чем горазд. Кто-то яростно строчил эсемески, кто-то умудрялся играть на пиэспи. (Анна Викторовна явно сегодня была в добром расположении духа, отметил про себя Колька. Она редко позволяла такие вольности).  Его соседка, Савинова Зинка, что-то рисовала в тетрадке, прикрыв рисунок от него,  Кольки, левой рукой. В другой раз Колька бы, не задумываясь, слегка нажал бы локтем на руку Зинки, та завизжала или вскрикнула, и он, конечно, увидел бы её рисунок. Но сегодня у него не было никакого настроения, даже любопытства и того не было.

Колька осторожно оглянулся назад. Сам он сидел у окна, а Серёга — в среднем ряду с Тонькой Василёвой. Классной девчонкой! Она и в футбол играла, и на лыжах бегала, и  в поход ходила. Мальчишки её уважали. А уж когда она в прошлом году сама в походе целый канн супу им сварила, мальчишки в неё просто влюбились. Все, поголовно. Но Серёга первый об этом сказал. И Колька отступил. Потому что дружба — это главное.

Тут Серёга взглянул на Кольку исподлобья. Колька резко отвернулся.

В то же мгновенье раздался строгий голос Анны Викторовны:

— Босой, Мартынова, Перелыгина — к доске! Условие задачи я вам уже написала. Дело за вами. Мобильные — мне на стол. Никаких подсказок.

— А у меня там калькулятор, — жалобно протянула Мартынова.

— Ничего, в голове посчитаешь!

— Ну, Анна Викторовна!

Анна Викторовна сделала вид, что не услышала. Она командовала дальше.

—  Босой — твоя левая сторона доски, Мартынова — правая.  Перелыгина пишет для всего класса. У задачи есть два возможных решения. Кто решит первый и наиболее просто — получает «пять» в четверти. Всё ясно?

Отличницы Мартынова и Перелыгина демонстративно сняли с шеи мини-сумочки с мобильными, положили их на стол Анне Викторовне и гордо прошествовали к доске.

Серёга нехотя поплёлся туда же. Брямкнул мобильным о стол Анны Викторовны и уставился на  задачу.

Колька сразу понял, что у Серёги что-то не заладилось. У отличниц тоже поначалу не очень получалось, но они как-то умудрились вырулить на правильный путь решения. А вот Серёга никак не мог.

А время шло. Колька начал нервничать. Не то, чтобы им с Серёгой уж очень была важна оценка в четверти. Здесь речь шла об их математической чести.

Серёга всё никак не мог понять, что к чему. Писал на доске уравнения, потом стирал их рукой, потом опять писал.

В общем, «тормозил».

Колька был уже не в состоянии сидеть на месте. Он крутился и вертелся. Но другу подсказать не мог.

Все знали — у Анны Викторовны не забалуешь. Ты хоть мини-компьютер, хоть чип в голову монтируй, она всё равно тебя раскусит, всё найдёт! Её даже терминатор не смог бы провести. Она компьютерное нутро тут же чует, как ты его не маскируй. Даже калькуляторами и теми не всегда разрешает пользоваться. Мозги, говорит, лучший калькулятор!  А записки — это прошлый век! Да и как тут её передашь! У Анны Викторовны на них нюх. Влепит «пару» за подсказку и одному, и другому. Только этого им не хватало!

В этот момент Колька увидел, что Мартынова с Перелыгиной неожиданно застопорились. Обе явно не знали, что делать дальше.

Анна Викторовна тоже это заметила.

— Ладно! Одна голова хорошо, а две лучше. Задачка не из простых. Так что даю поблажку. Мартынова и Перелыгина можете решать вместе, а к Босому на помощь пойдёт…

Анна Викторовна медленно обвела глазами класс.

Она, конечно, сразу увидела вытянутую руку Кольки. Но вначале заглянула в журнал, указкой провела  по списку фамилий, и только тогда, когда Колька практически уже вываливался из-за парты, потому что сидеть и ждать было выше его сил, спокойно произнесла:

— На помощь идёт… Дмитрин!

Колька рванул с места, на ходу вывалил из карманов всё, что надо и не надо на стол Анны Викторовны, в том числе и ключи от дома, резко затормозил у доски, замер на мгновенье, не зная, как приступить к задаче. Нет, не так. Не зная, как ему с Серёгой общаться после вчерашней ссоры. Оба на пару секунд замялись, закрутили в руках мелки,  хмуро глянули друг на друга.

Но тут Анна Викторовна произнесла, как бы между прочим:

— Молодцы, Мартынова и Перелыгина! Уже перешли ко второму уравнению!

И тут Колька с Серёгой, позабыв обо всём, ринулись решать задачу. Ещё чего не хватало, чтобы эти две воображалы победили! Нет, задачку первыми должны решить они! Дело чести есть дело чести! Ведь оба эти задачки щёлкали на раз. Все ещё «классную» работу делают, а они уже «домашнюю»  завершают.  Им Анна Викторовна специально сразу задания выдавала, а ещё отправляла их на разные математические олимпиады. В этих двоих она могла не сомневаться. Всё решат, всё сделают, как надо. Математики, одно слово!

Правда, был один секрет: лучше всего они решали задачи вместе. По отдельности они плелись проторенными скучными путями, а как только объединялись, тут же множество новых интересных решений сами собой рождались у них в головах.

Анна Викторовна эту их особенность знала. Конечно, она заметила сегодня, что ребята в ссоре. Но ведь уже взрослые, шестой класс! Не мирить же их, как маленьких. Вот она и придумала эту задачку! Хочешь победить в соревновании, придётся общаться!

И, как всегда, правильно придумала. Анна Викторовна была их классной руководительницей и очень хорошо знала своих ребят.

Мальчишки уже вовсю совещались у своей стороны доски. Слышался их громкий шёпот:

— Нет, давай так!

— Ага!

— Здесь делим…

— Вычитаем…

— Давай, вот так повернём.

— Не шуми, услышат! Лучше пиши!

— Ага! Молодец! Проверяем!..

— Получаем…

Не прошло и десяти минут, как мальчишки дружно крикнули:

— Всё!

— И мы почти доделали! — тут же заявили отличницы Мартынова и Перелыгина.

— Почти — не считается! — сказала, как отрезала,  Тонька Василёва.

Класс дружно захохотал.

Отличницы слегка, обиженные, но по-прежнему гордые, поставили последнюю цифру и замерли у своей части доски, ожидая, что скажет Анна Викторовна.

Та внимательно проверила решения.

— Девочки, садитесь. «Пять» за урок! А Дмитрин и Босой честно заработали по «пятёрке» в четверти! — вынесла она свой вердикт.

Теперь девчонки, слегка поникшие, поплелись на свои места.

А Колька с Серёгой грянули дружное «ура!».

Тут раздался звонок. Мальчишки схватили со стола Анны Викторовны свои мобильники, Колькины ключи и прочую мелочь, которую он вывалил из карманов, рванули к своим партам, наскоро свалили учебники, ручки и тетради в портфели. Вылетели в коридор, хорошенько, по-дружески, отлупили друг друга на радостях этими самыми портфелями, а потом в обнимку отправились в столовую на завтрак.

http://www.deti-knigi.com/index.php/proizvedeniya-dlya-detej/proza/item/959-%D0%BD%D0%B5%D0%BE%D0%B1%D1%8B%D0%BA%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D0%BE%D0%B5-%D0%B2%D1%80%D0%B5%D0%BC%D1%8F-%D0%BB%D0%B5%D1%80%D1%8B-%D0%B7%D0%B0%D0%BF%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D0%BD%D0%BE%D0%B9

ЛИДИЯ ОГУРЦОВА

НЕОБЫКНОВЕННОЕ ВРЕМЯ ЛЕРЫ ЗАПЕВИНОЙ

 

     С хором у Леры Запевиной были особые отношения. До пятого класса она посещала занятия, что называется, «из-под палки». «Палкой» была мама, которая всегда мечтала стать певицей.

Когда Лера была совсем маленькая, она пела вместе с мамой. Пела Лера так громко, что её крик пугал соседку тётю Люду, которая думала, что с Лерой что-то случилось.

– Что ж она у тебя так орёт? – спрашивала тётя Люда у мамы.
– Ты ничего не понимаешь: вот Лера подрастёт, и я её в музыкальную школу сдам! – гордо отвечала мама.

И действительно, когда Лере исполнилось шесть лет, мама отвела её в музыкальную школу.

 Школа Лере понравилась. Она была красивая и звучащая. Звуки просачивались в коридор из классов голосами певцов, мелодией скрипок, аккордами фортепиано…

В хоровом классе было двадцать девочек и один мальчик. Мальчика звали Саша, он был стеснительным и талантливым. Так сказала дежурная, Мария Петровна, которая была не просто дежурной, но, по совместительству, Сашиной бабушкой.
 Сначала Лера училась петь в малышовом хоре, затем в кандидатском, а в пятом классе перешла в старший. И тут навалилось: вместо несложных песенок нужно было учить произведения Баха, Моцарта и Гайдна.

Учить Лере не хотелось – ведь, кроме школы, было ещё столько интересных вещей: компьютер, например. Лера потихоньку стала пропускать занятия. Маму вызвали к директору, и Лера стала ходить в школу «из-под палки».
Летом намечалась поездка хора во Францию. 

– Если сдашь партии, Запевина, – поедешь! – отозвал её в сторонку руководитель хора Станислав Николаевич.

Поехать во Францию Лере хотелось. Весь июнь Лера зубрила партии. Особенно трудно ей давалась кантата Джованни Перголезе – «Стабат Матер».
О жизни Перголезе было мало что известно. Несмотря на короткую жизнь, он оставил яркий след как композитор и автор опер.

 – Существует легенда, – рассказывал Станислав Николаевич хористам. – Перголезе был влюблён в девушку, но её родители не разрешили им пожениться. Девушка ушла в монастырь и там умерла. Джованни под впечатлением написал кантату «Стабат Матер», которая повествует о страданиях Девы Марии перед крестом. Вскоре Джованни заболел и тоже умер. Ему было всего двадцать шесть лет.

  Теперь, когда Лера начинала петь, она вспоминала юного Перголезе, его ушедшую в монастырь девушку, – и запоминать музыку ей стало совсем нетрудно.
Из поездки Лера вернулась другой – повзрослевшей. Мама не могла нарадоваться:

– Какая ты самостоятельная, Лерочка, стала!

В новом учебном году Запевину выбрали в совет хора. В старший хор влились малыши. Их сразу же разобрали старосты партий. Запевиной достались: Лиза Иванова и Даша Сидорова.

– Разговаривать с малышами нужно мягко, доброжелательно, – советовал звеньевым Станислав Николаевич, – не употреблять бранных слов: дура, например… Больше хвалить: «Уже почти получилось… Тут нужно дотянуть… Вот здесь ты была молодец…».
Лера хвалила.

Иванова всё время забывала альтовую партию, и Лера садилась рядом, тыкала пальцем в ноты, показывая трудные места. Лизка краснела, вздыхала – и опять забывала… Тогда Лера наклонялась и пела трудный ход ей на ушко.
Сидорова часто болела. Лера звонила её маме сказать, что Даша пропустила репетицию, и она, старшая партии вторых альтов Запевина Лера, ждёт Дашу в воскресенье на дополнительное занятие.

К Новому году каждое звено поставило сказку. Для своих Лера выбрала «Бременских музыкантов». Было весело. Лиза Иванова усердствовала изо всех сил, держала партию, ни разу не покачнулась, и Лера подумала, что Лизку уже можно брать в поездку.

Весной пришло приглашение на конкурс в Италию.

Конкурсную программу проверяли на родителях. Родители сидели притихшие и заинтересованные. Дашка опять где-то простыла, ходила и сопела. Лизка забыла дома ноты. Лера сунула ей свою папку, ткнула пальцем:
– Здесь и здесь держи партию!

На следующий день в школе вывесили список тех, кто поедет на конкурс.

Под своей фамилией Запевина нашла фамилии Ивановой и Сидоровой.
Больше всего Лера мечтала попасть в Венецию… А когда оказалась в Италии, всё время пришлось возиться с малышами.

– Мороженое не есть! Воду холодную не пить! – напутствовала Лера своих альтов перед выходом в город.

К собору Святого Марка добирались на водяном трамвайчике. Рядом плыли гондолы – узкие носатые лодки, которыми управляли гондольеры, наряженные в широкие шляпы и полосатые рубашки.

Конкурс проходил в кафедральном соборе. Собор был огромный. В центре – места для жюри.

Вечером, накануне концерта, у Запевиной поднялась температура. К утру голос охрип. На репетиции малыши тряслись от страха. Лера сидела и плакала. Ей было стыдно за то, что она подвела хор, подвела свою маму, мечтающую стать певицей. Своих подружек-альтов и этих «куриц»: Иванову и Сидорову, которые без неё ничего не вспомнят.

«Кто будет держать партию – Лизка? Да она испугается, как только увидит полный зал. Она и в классе-то терялась», – думала Лера. Слёзы текли по щекам, оставляя следы, как весенние ручейки оставляют свой след в снежных проталинах.

– Не рыдай, Запевина, прорвёмся, – Станислав Николаевич погладил Леру по головке, как маленькую. – Думаешь, Иванова справится?

Лера горестно кивнула.

Хор «Школьный корабль» выступал последним. Лера не могла говорить. Да и что скажешь? Она держала Лизкину руку в своей, и ей казалось, что вся энергия, вся сила Леры Запевиной перетекает через эту руку в Лизу.

Потом она стояла за сценой и слушала, и весенние ручейки бежали по её щекам горячими потоками. Они бежали навстречу музыке, к тому месту, где в фуге начиналось стретто, и голоса включались поочерёдно, как новогодние лампочки в праздничной гирлянде.

Лера слышала, как запели альты. Как уверенно они ведут партию. Она уже не могла отличить голос Ивановой от остальных… На миг Лере показалось, что она пела сама… Что это она – та девушка, которая была влюблена в Перголезе и для неё, Леры Запевиной, написал эту музыку юный Джованни…

Последний звук взлетел под купол собора, и тишина взорвалась аплодисментами. Не было ничего радостней, ничего торжественней этого звука, скачущего эхом под сводами собора.

– У меня всё получилось!

Худенькая Иванова повисла на Лере, целуя её и размазывая по Лериным щекам весенние ручейки…

Через час было объявление результатов. Хор «Школьный корабль» занял первое место.

Улыбающаяся Лера сидела на брошенном кем-то рюкзачке, держала в руках два яблока, подаренные ей Ивановой и Сидоровой, и в её глазах светилось огромное, неизмеримое счастье. Она смотрела на визжащих, прыгающих девчонок и думала о том, в какое необыкновенное время она живёт: где есть хор «Школьный корабль», есть Лизка и Дашка, которых нужно учить и защищать, и есть Джованни Перголезе с его необыкновенной музыкой… 

 

 

 

http://www.braylland.com/index.php/proizvedeniya-dlya-detej/tvorcheskaya-masterskaya-proza/item/365-%D0%B4%D0%B5%D0%B4%D1%83%D1%88%D0%BA%D0%B0-%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D1%8F

ДЕДУШКА ВАНЯ

СТАНИСЛАВ ГРИЧЕНКО

 

С тех пор, как Мишанька себя помнил, дедушка Ваня был для него совершенно особым человеком, наверное, самым главным после мамы. Все неисправности и поломки в доме сходились к деду Ивану, чтобы потом исчезнуть навсегда.

Скажем, переставали крутиться колёса у Мишанькиного самосвала. Ещё не умея назвать игрушку и свою беду, со слезами на глазах протягивал Мишанька грузовик деду.

Тот, понимая, что нет теперь дела важнее, откладывал своё занятие и на глазах у Мишаньки совершал чудо. У самосвала, как новенького, начинало работать всё, о чём Мишанька даже не подозревал: крутились колёса, поднимался и опускался кузов, машинка могла ездить по кругу и прямо, без поворотов из конца в конец комнаты…

"Этот нож врагам надо отдать, чтобы никто их не боялся, – ворчала мама, – картошку почистить невозможно!".  И дедушка Ваня снимался с места, шёл на кухню. Раздавалось "вжик-вжик-вжик" – так дед точил нож о точильный брусок, потом журчала вода в раковине, и слышалось мамино довольное негромкое пение. Когда Мишанька являлся на кухню, на сковородке шкворчала жарившаяся картошка и вкусно пахло из духовки.

Расшатались ножки у стола, порвалась обивка на стуле, не желает закрываться замок в двери – всё исправляет дедушка Ваня. Да что там, "исправляет"! Он стол и скамейки в садовой беседке сделал – соседи завидуют. А уж как доски строгает, залюбуешься: стружка в завитки скручивается, вниз падает. Так и хочется её потрогать да понюхать. А доски получаются ровные, гладкие, блестящие…

Не только с рубанком или молотком легко управлялся дедушка Ваня. Много раз выручал он Мишаньку, когда нужно было пришить оторванную пуговицу, зашить разорвавшуюся в уличных сражениях рубашку или штанину, да так, что мама даже не замечала и не знала о потерях.

 Перестал работать телевизор, и тут начинается самое интересное: дедушка берёт свой чемоданчик, достаёт из него отвёртку, откручивает какие-то винтики, включает  паяльник, и когда он нагревается, опускает заточенный его конец сначала в канифоль, похожую на смолу дерева, она плавится, дымит, приятно пахнет. Очищенным кончиком паяльника дедушка подхватывает каплю припоя, прикасается к разорвавшимся проводкам…

Проходит совсем немного времени, и вот уже снова можно смотреть любимые мультики!

Все эти слова: отвёртка, паяльник, канифоль, припой – Мишанька узнал, конечно, не сразу. Когда дедушка начинал что-нибудь делать, Мишанька пристраивался рядом, смотрел и спрашивал: "А это что?.. А это для чего?.. А эта штука как называется?.." Дед терпеливо отвечал, не переставая работать, и даже доверял Мишаньке иногда что-то подержать или сделать. Подрос Мишанька, и дед, отправляясь на "задание", уже сам приглашал с собой юного помощника.

"А у нас дверь на веранде заскрипела…" – между кухонными делами заметила мама. Дедушка Ваня услышал, приготовился идти, в книгу, которую читал, закладку вставил. А Мишанька тут как тут: "Дедуля, ты сиди, читай, давай я смажу петли". Дед наставлял: "Возьми маслёнку, ты знаешь где –  в моём чемоданчике, да смотри: лишнего масла не выдавливай, капать будет".

Мужчин в доме трое: дедушка Ваня, Мишанька и Мишанькин папа. Но настоящую "мужскую" работу в доме могут выполнять только дедушка Ваня и Мишанька. Папе нельзя, он музыкант – пианист, ему пальцы нужно беречь. Папины дела он умеет делать как надо. Вверх сына подбросит, "самолётиком" покрутит, на спине Мишаньку покатает. Если в цирк с ним сходить или в парк – папа тоже товарищ хороший. И знает он много всего, на любой вопрос может ответить.

Но вот однажды ушёл дедушка Ваня куда-то из дома, а маме срочно понадобилось гвоздь забить в стенку. Папа достал молоток, гвоздь подходящий нашёл. На табуретку забрался, начал гвоздь забивать… Дело нехитрое, Мишанька легко мог бы справиться, да больно высоко, не дотянуться ему. Стоит внизу, смотрит, как папа с непривычки один  раз по гвоздю, два раза по стенке ударяет. Гвоздь сопротивляется,  норовит в сторону отклониться, вот папа и мажет. Папа сердится, а чем больше сердится, тем сильнее бьёт, но всё чаще мимо. А мама рядом стоит, подгоняет, ценные советы даёт… Кончилось всё тем, что очередное "мимо" не в стенку попало, а на папин музыкальный палец. Целую неделю после этого папа в концертах не участвовал, дома сидел, одной правой рукой свою партию играл.

Дедушка Ваня, дедушка… На самом деле он мамин дедушка – Мишанькин прадедушка. Старый стал совсем. Видит плохо, глаза слезятся, читать ему даже в очках стало трудно. Всё больше сидит в кресле с наушниками, слушает книжки, музыку. Ему почти девяносто лет. Во время Великой Отечественной войны прадедушка был совсем молодым, воевал в пехоте простым солдатом. 

Смеётся прадедушка редко, широко не улыбается. Мама говорит, что он стесняется своих железных зубов. Зубы дедушка Ваня потерял в шарашке, особом, очень секретном месте, куда он попал в конце войны. Там работали те, кого считали почему-то врагами народа. Но на самом деле это были талантливые учёные и инженеры такие, как главный конструктор космических кораблей Сергей Павлович Королёв. 

– Зубы, дедуля, у тебя выпали, потому что болели? – спросил как-то Мишанька.

– Вроде того, слабые оказались. Один приятель проверил их на прочность, стукнул, они и  высыпались.

– А новые ты себе в шарашке сам сделал? 

– Нет, я бы не сумел, помог мой добрый товарищ, он в этом деле был мастер.

– Дедушка, а всему, что умеешь, ты научился тоже в шарашке? 

– Да, дорогой мой, в шарашке... 

– А в шарашке все учатся, как в школе или институте?

– Нет, внучок, только особо одарённые, – усмехнулся дед. 

– Когда вырасту, я тоже в шарашку пойду, всему научусь! 

– Нет уж, ты лучше после школы в университет поступай, учёным станешь, как дедушка Василий, а всему остальному я тебя научу, пока жив...

Дедушка Василий – мамин папа, живёт в другом городе и иногда приезжает ненадолго в гости. Он очень любит внука, привозит Мишаньке подарки, подарил компьютер,  рассказывает много интересного, но ему всегда не хватает времени, потому что он пишет умные книги и обучает студентов в институте. Голова у него постоянно занята научными про-бле-ма-ми, а руки, хоть и свободны, умеют только писать да по клавишам ноутбука стучать.  "Учёный, не от мира сего" – говорит про него мама. 

– Ладно, – согласился Мишанька на предложение прадеда, – только ходить в разных носках, как дедушка Василий я не буду.  

– Так и быть, возражать не станем! – рассмеялся и даже закашлялся от смеха дедушка Ваня.

Очень уж рассеянный он, дедушка Василий. То вместо своего, бабушкин чемодан в дорогу прихватит, то мобильник где-нибудь забудет, то время отправления поезда перепутает. Возвращался однажды Василий Иванович из Москвы к себе домой и заглянул после командировки к своим. Мама взглянула на него и руками всплеснула:

– Папа, это что же теперь у вас в Академгородке мода новая – в носках разного цвета ходить?

Дедушка Василий штанины приподнял, а у него на одной ноге белый носок, на другой – чёрный.

– Я на конференции, – объясняет, – в светлом костюме выступал, а когда в гостинице  тёмный дорожный костюм надевал, один белый носок поменял, а другой забыл...

Дедушки Вани не стало, когда Мишанька – Миша заканчивал третий класс. 
Хоронили прадедушку с воинскими почестями. Солдаты местного гарнизона несли на подушечках боевые награды дедушки Вани. Миша и не знал, что у него столько наград. В праздник Победы дедушка Ваня надевал всегда только одну свою самую главную солдатскую награду – медаль "За отвагу". 

Звучала  траурная музыка, и люди говорили о том, какой замечательный человек был  Иван Васильевич Кузнецов.

Дома в комнате деда Миша нашёл на тумбочке плеер, надел наушники, включил аппарат и услышал:

…В час, когда ветер бушует неистово, 

С новою силою чувствую я: 

Белой акации гроздья душистые 

Невозвратимы, как юность моя… 

Это был любимый романс дедушки Вани.

– Ну, вот, калитка плохо закрывается! – Это мама возвратилась из магазина, возится с входной дверью. – И замок в двери заедает...

Миша достал чемоданчик дедушки Вани, открыл: всё как обычно на своих местах, инструменты в полном порядке. Захлопнул крышку, взял чемоданчик и направился к двери, устранять неполадки…

http://www.ya-sam-author.com/index.php?option=com_content&view=article&id=23093:-q-q&catid=509:2010-11-16-15-17-55&Itemid=715

ОТРЫВОК ИЗ ПОВЕСТИ «ШКОЛА ДЛЯ ДУРАКОВ»

ТАТЬЯНА ШИПОШИНА

Антоха, это чудо из чудес, этот единственный, на весь интернат, экземпляр, лежал под крышей перехода из учебного корпуса в спальный. Высота, с которой он упал, была примерно на уровне высокого третьего, или низкого четвёртого этажа.

   У Антохи была разбита голова, и, видимо, поломана рука. Левая. Кровь из пробитой головы текла на одежду, и на асфальт.

  Я присела рядом с Антохой, и спросила:

– Жив?

– Угу, – ответил Антоха.

– Ничего, жив! – громко сообщила я окружающим.

Потом  я мельком осмотрела рану, прощупала Антохе голову, шейные позвонки и спину.

– Где больно?

– Рука... – сказал Антоха. – И голова...

– Встать можешь?

– Могу. Сейчас...

  Я подставила Антохе руку и он поднялся. Двое ребят из его класса, восьмого «Б», подхватили Антоху с обеих сторон.

– Куда его?

– Туда, к изолятору! Только потихоньку!

   Пока Антоха, с сопровождением, продвигался в сторону входной двери, из неё выскочила встревоженная  воспитатель восьмого «Б», в распахнутом  белом халате.   

   Выглядела она не очень симпатично. Седоватые волосы, со следами краски по краям, развевались неопрятными космами. Стоптанные туфли болтались на худых ногах. И кривилось  такое же, как и туфли – старое, «стоптанное» лицо. 

– Ты! Ты! – закричала она на Антоху. – Ты вгонишь меня в гроб! Я не могу с ним, я больше – не могу! Или он, или я!

   Конечно, она волновалась. Случись что - первой бы пострадала она.

   Эта воспитательница, Ангелина Степановна, была на восьмом «Б» не постоянной, а подменной. Ей уже было за пятьдесят. А может, и за шестьдесят. Годы такого тяжёлого, и такого нервного, а так же практически неоплачиваемого труда – давно уже сделали своё дело.

  Справиться с трудным восьмым классом, состоящим на треть из сирот, было ей не по силам.

  Она мельтешила, мельчила, ругалась со своими восьмиклассниками, а когда они успокаивались, начинала к ним придираться, и дёргать их по пустякам.

    Дети её не боялись, не слушались, а иногда – просто издевались над нею. Иногда её было просто жаль.

  Но сколько не грозилась она уволиться и уйти, всем было ясно, что она никуда не уйдёт. Куда ей было идти, на старости-то лет?

  Вот она и работала «подменной» воспитательницей, на трёх классах. С двумя третьими классами  она ещё худо-бедно справлялась, квохтая над ними, как курица.

   Но восьмой... Да ещё восьмой «Б»... 

– Ничего, ничего. Жив, – успокоила я Ангелину Степановну. – Головой ударился.

– Может, у него мозги теперь не место встанут!  

Герой подал голос:

– А у меня мозги  и так на месте! – сказал Антоха.

– Я тебе дам – на месте! Я тебе покажу твоё поганое место! – воспитательница восьмого «Б» могла и дальше продолжать, выкладывая всё, что накопилось у неё на душе, но мы уже подошли к двери изолятора.

– Всё, всё. Дальше, пожалуйста, уже никто не проходит!

   Я закрыла двери изолятора.

   Хорошо, что я врач. Мне не надо никого воспитывать…

  Для начала мы с санитаркой Надеждой завели Тоху в ванную.

  Антон Протока, или Антоха, или просто Тоха, – вызывал у меня симпатию. Мне, конечно, надо было бы поругаться, надо было.

   Но мне не хотелось. Можно даже было сказать, что я не могла. У меня ведь у самой  два сына. Бывало, и на крыши лазили.

  Тоха поступил в наш интернат два года назад.  Перевели – в порядке, так сказать, «культурного обмена». Это когда один интернат меняется с другим. Как, извините, в анекдоте про смену белья. Когда первая палата меняется со второй.

  Как правило, передают из интерната в интернат народ особый, заслуженный. Становится администрации  совсем невмоготу кого-нибудь воспитывать, она и передаёт объект воспитания  в другие руки.

  Передаёт  в надежде, что на новом месте трудный воспитанник станет другим. Или просто, честно говоря, избавляется. В надежде вздохнуть свободнее. Но, часто, взамен отправленных в другой интернат заслуженных кадров, получает  ещё кого и похлеще.

  Куда же ещё девать этих сирот? Которые не вписываются в общую, коллективную жизнь?

  Так вот и Тоху  передали. Мы «получили» его  два года назад.

  Мать – лишена родительских прав, отца – не имеется. Типичный современный сирота.

   В четыре года нашли его одного в квартире. Голодного, полуживого. И пошёл Тоха по инстанциям: дом ребёнка, дошкольный детдом. Потом - три, или четыре интерната, которые передавали его друг другу. По всей области прокатился.

  И везде он выделялся, везде выпендривался, и нигде больше года-двух – задержаться не мог.

  Теперь он осел у нас. Уже целых два года  выдержал. Вернее, второй учебный год заканчивается.

  Уже вполне созрел  наш Тоха  для дальнейшего перевода. Только куда? Он уже все областные интернаты обошёл. Кто его возьмёт теперь? На девятый класс вообще трудно кого-либо перевести, а уж такую известную личность, как Тоха – и подавно.

   Дальше светила Тохе «спецуха», спец. интернат для детей, совершивших правонарушения. Уже не раз ловили его на воровстве. Но пока прощали, только пугали.  Конечно, жалко было его в «спецуху» отправлять.

   Тоха, при всём своём хулиганском поведении, не был злобным, не был мстительным а, скорее, был весёлым, мог рассмешить и чем-то неуловимо располагал к себе.

  Не всех, конечно. Но меня – точно.

  Я посмотрела на Тоху и не смогла сдержать улыбки:

– Как же это тебя угораздило?

– А мячик...

– Откуда у вас мячик?

– А Сашка из дому принёс. Теннисный. Ему дома попадёт, если потеряет. Вот он и говорит: «Тоха, залезай!»

– А чего же он сам не полез?

– Так он же толстый! Кабан! Да он – боится...

– И ты – полез.

– Угу. Да я бы не упал, это кроссовки у меня....

  Тоха поднял ногу. Кроссовка была разорвана до середины стопы. Видно, уже давно.

– А чего же ты воспитателю не говорил, что у тебя такие кроссовки?

– Говорил. Только у них нету ничего. В кладовой ничего нету. Сорокового  размера – только тапки. А что, я в тапках, что ли, буду ходить?

  Пока шёл наш немудреный разговор, мы с Надеждой успели снять с Тохи куртку и рубаху.

   Мы смыли ему кровь с головы, с волос. Руку же – пока подвесили на косынку, и я повела Тоху в процедурную.

– Когда упал – сознание не терял?

– Не-а...

– И всё твёрдо помнишь – как упал, как приземлился, как очнулся?

– Да. Вроде бы...

– Так да, или вроде бы?

– Да.

– Тошнота была?

– Немножко. И сейчас – мутит.

– Понятно. Ну, давай голову.

  Рана на голове была примерно сантиметра три длинной, но края были не совсем хорошими, слегка раздробленными. Кости черепа, наощупь, были целы.

– Понятно, – сказала я.

– Что понятно? – поинтересовался Тоха

– Надо шить. Надо рану твою обработать, как следует.

– Не надо! Не надо ничего шить! Я уже эту голову – раз десять разбивал. На мне всё заживёт, как на собаке!

– Тоже мне, волкодав! – усмехнулась я.

– Дворняга ты наша! – вступила в разговор Надежда, выходя из ванной, где она вытирала кровь. – Двор-терьер.

– Да ладно вам, – обиделся Тоха.

– Ладно... – сказала я. – Немецкая овчарка.

   И мы рассмеялись.

– Давай-ка, зад подставляй! – я набрала в шприц анальгина с димедролом.

– Давай, давай! – помогла мне Надежда. – А то, по крышам лазить – вы все храбрецы!

  Тоха подчинился.

– Теперь, Тоха, тебе придётся потерпеть. 

 Я знала, что делаю. У меня – хорошая хирургическая подготовка. Я готовилась стать детским хирургом, да не получилось у меня. По обстоятельствам, совершенно к сегодняшнему дню никак не относящимся.

   У меня есть хирургический набор, всегда тщательно мною оберегаемый.

   Я уложила Тоху на кушетку, и сама присела рядом, на маленький стульчик.

   Обезболила новокаином, обработала и зашила рану.  Всего-то, три шовчика.

   Тоха  не пикнул.

  Я мыла под раковиной руки, запачканные в Тохиной крови, и вдруг вспомнила надпись на стене, возле чёрного хода. Там было написано: «Тоха – мой брат»

  Я усмехнулась про себя, и подумала: «Теперь  Тоха – и мой брат».   Кровный…

http://www.ya-sam-author.com/index.php?option=com_content&view=article&id=14819:2011-12-10-19-51-38&catid=715:2011-07-31-10-10-50&Itemid=709

 

СБОР МЕТАЛЛОЛОМА

ОЛЬГА АКСЕНОВА

Сегодня наша классная сказала, что в школе будет соревнование по сбору металлолома. Раньше, мы были маленькими и участие в таких сборах не принимали. Только макулатуру собирали. А теперь мы выросли, задачи перед нами ставят большие и «тяжёлые».

После уроков, я и Андрей шли домой и болтали:

- Даже не знаю, что можно принести, - вздыхала я, - не папины же гвозди?

- Какие ещё гвозди? Ты с головой дружишь? – удивился Андрей.

- А что такое? - закипятилась я.

- Не из дома же! На улице будем искать. Трубы там всякие, шпалы….

- Я шпалу не подниму, ты чего?

- Да это я так, к примеру. Дома, какой металлолом? Не холодильник же с плитой сдавать?

- Ну-да! Так чего? Поедим и пойдём по дворам?

- Если поедим, то нам уже ничего не надо будет. Переоденемся и пойдём.

Мы переоделись и вышли во двор. На встречу шёл Сашка Худоруков.

- О! А я к тебе, - сказал он Андрею. – Чего? Уже пошли металлолом собирать?

- Нет! Картошку вышли копать, - разозлилась я. Почему-то мне очень не хотелось, чтобы Сашка с нами остался. А он тут же сказал:

- Ну, тогда я с вами. И фотоаппарат у меня есть.

- А это тут при чём? – спросила я.

- Буду вас фотографировать.

- Интересное дело! Мы будем металлолом собирать, а ты, значит, будешь нас фотографировать! А сам собирать не собираешься?

- Почему не собираюсь, тоже буду. Я вот замечательные трубы в соседнем дворе видел. Айда?

Делать было нечего. Пошли в соседний двор вместе. За мусорными баками нашли железное ведро с засохшей краской и моток проволоки. Взяли всё с собой.

- Ну, где твои трубы? - спросил Сашку Андрей.

- Так вот они, - показал Саша на трубы, проложенные вдоль забора.

- Ты в своём уме? – изумился Андрей. – Одна собиралась дома металлолом собирать, другой предлагает городские трубы прихватить. Они же подключены, там, небось, вода течёт.

- Да? А я думал, они просто так лежат.

- Интересно, а как ты собирался их выковыривать? Нет! Лучше скажи, тащить-то как? Они метров пятнадцать длиной от забора до горки. Вот чудик!

Сашка пожал плечами. Во дворе по соседству мы нашли лист железа, наверное, с крыши. Только мы его подняли, как увидели Димку с Лёшкой.

- О! Собираете? – спросил Лёшка.

- Собираем. В школу понесли.

- Мы тоже собираем, - ответил Димка, доедая мороженое.

- Оно и видно! – фыркнула я.

Мы пошли в школу. Невозможно же с ведром, проволокой и куском ржавого железа было поиск продолжать. Идём, вдруг Сашка как закричит:

- Смотрите! Смотрите!

На противоположной стороне улицы восьмиклассники на какой-то тележке везли ВАННУ! Только мы их увидели, ванна стала заваливаться, ребята с визгом разбежались, а она с грохотом упала на тротуар. ДЫН! ДЫН! ДЫН! У-У-У-У-У-З. Загудела ванна. Словно муравьи, наши конкуренты облепили её со всех сторон и, что-то крича, размахивая руками, пытались водрузить на тележку обратно.

- Вот, кто получит первое место, - ткнув указательным пальцем в их сторону, сказала я. – А мы будем мороженое есть и проволоку собирать.

- Не факт, что они её до школы довезут, - возразил Андрей.

- Точно! – засмеялся Сашка. – Вон, смотрите, ещё какая-то железяка торчит. Эту я понесу.

Мы подошли к школе, нашли отведённый для металлолома участок с карточкой 7-й «Б».

- Смотрите, у нас уже кое-что набросали.

- Кое-что не считается. Нужно много.

- Пойдемте через проспект, я знаю, где много! – весело ответил Сашка.

- Ты уже показал нам трубы, помнится? – ехидно сказала я. – Пойдём за кинотеатр, там свалка какого-то оборудования образовалась.

До кинотеатра мы шли долго, потому что по пути нам попадались разные железяки, мы их подбирали, но идти с ними дальше смысла не было. Мы возвращались раз пять или шесть. По дороге встретили одноклассников. Все собирали металлолом группами: то парами, то тройками. Наконец, мы дошли до кинотеатра.

- Ну, - протянул Андрей, - здесь только кучи опавшей листвы, да какое-то оборудование неподъёмное. Мы его не осилим.

Я поводила ногой по листьям и наткнулась на что-то твёрдое. Стряхнула листья и увидела батарею.

- Эй! То, что нам нужно! Батарея! Смотрите!

- Что ты, что ты? - замахал руками Сашка. - Мы её даже не сдвинем!

- Пошли, поищем что-нибудь более подходящее, - сказал Андрей.

- Как это, пошли?! Никуда я не пойду! Я, может, её всю жизнь искала!

- Это интересная, сейчас была мысль, - сказал Андрей.

- Да! – я гордо вскинула голову. - С батареей мы можем второе место выиграть, после ванны! Что не понятно?

- Всё понятно. Кто-то из нас сошёл с ума.

Я нахмурила брови.

- Хорошо, хорошо. Как мы её поднимем?

- Вы не стойте, как истуканы. Надо попробовать сначала. Может, легко!

- Давай попробуем, - ответил Андрей и подошёл к батарее. Сашка тоже подошёл.

Я отряхнула с неё листочки, и мы сделали первую попытку.

- Ых! Ых! О! Нет! На ребро! Д-а-а-а-в-а-а-й!

Тут меня такой смех разобрал! Ничего поделать не могу. Руки стали ослабевать.

- Ты чего смеёшься? Вовремя тебя пробило! – из последних сил сказал Андрей и сам засмеялся, потом Сашка.

- Нет. Так мы её никогда не поднимем, - сказал Андрей через несколько минут после того, как смех прекратился. – Давайте, попытка номер два.

Со второй попытки нам удалось поставить батарею на ребро.

- Это всё. Больше мы ничего с ней не сделаем. Кидаем, отходи.

- Нет! – закричала я. – Не отходи!

- Что ты в неё вцепилась, как в родную, отпусти. Сейчас Сашка отойдёт, и она нас прихлопнет.

- Не отойду. Мама!

- Падает!

БАХ! ДУН-ДУН. Во дворик заглянула голова парнишки из параллельного класса. Я бросилась на батарею, обхватила её руками и закричала, что было силы:

- Это наше! Тут всё, совершенно всё наше!

Голова исчезла. Сашка достал фотоаппарат и сфотографировал меня.

- Тебе что, делать нечего? - возмутилась я, не поднимаясь.

- Да, - почесал затылок Сашка. – Пошёл, я к трудовику. Где-то у него тачка была.

- Иди, иди. Она отсюда без батареи не уйдёт. Я хорошо её знаю, - сказал Андрей.

Сашка ушёл. Я села на батарею и спрашиваю:

- А вон там, что, под листьями? Не батарея?

Андрей подошёл к куче, стряхнул листья.

- Батарея, - как-то задумчиво произнёс он.

- Так надо…

- Спокойно!

Андрей начал стряхивать листья, а под ними оказалось три, четыре, пять, восемь батарей!

- Ура! – заорала я. - Это две ванны!

Андрей смотрел на меня испуганно.

- Ты что, хочешь сказать, что все эти батареи три нас, трое нас, мы, тьфу, ты… - он потряс головой. - Должны на себе в школу притащить?

- Не на себе! На тачке. Но должны!

- Тебе это зачем надо? – вдруг, прищурившись, спросил Андрей. - Медаль получить посмертно или на железный памятник собираешь?

- Зачем? – удивилась я.

- Да, зачем? Мы это никогда не перетаскаем в жизни!

- В смысле, на какой памятник?

- На надгробный, разумеется.

Тут появился Сашка с тачкой.

- Трудовика не нашёл, взял без спросу. Небось, не выгонят из школы?

- Сам уйдёшь, - как-то зловеще ответил Андрей.

- Это почему это?

- Это потому это, - Андрей сделал широкий жест вокруг себя.

- Батюшки! - всплеснул руками Сашка. – Вы время зря не теряли. Откуда это богатство?

- Откуда. Под листьями лежало. Ты кого-нибудь из наших видел, когда сюда шёл?

- Не… Не видел. Я бы притащил помогать.

- Так. Мы берём только одну батарею, - строго посмотрев на меня, сказал Андрей. – Ту, к которой наша «леди» прилепилась, словно пиявка. Остальные пусть ждут своего часа. Я жить хочу.

Я ничего не сказала, но такое решение мне не понравилось. Мы уцепились за батарею. Подняли её на ребро со второго раза и, подкатили тачку.

- Да… А что теперь? – спросил сам себя Андрей. – Если роняем, тачка отъедет или сломается. Если не роняем…. Собственно, у нас выбора нет. Мы всё равно уроним.

- Ну, значит, роняем, - разозлилась я.

- Спокойно. Сейчас подопрём тачку вон теми кирпичами. Может, что получится.

- Как это мы сделаем, интересно? Все при деле! – завопил Сашка.

- Оля, давай ты, - скомандовал Андрей. – Держись, Сашка!

Я быстро отскочила, подпёрла тачку кирпичами и вернулась.

- Давай! – закричал Андрей. - Раз, два, три!

Батарея упала, тачка погнулась и отлетела в сторону. Никакие кирпичи её не удержали. Мы снова принялись за дело. БА-БАХ! ДУН-ДУН! - то и дело разносилось вокруг. Тачка сильно пострадала, но ещё катилась.

- Хоть бы ты не каталась! – заорал на неё Сашка.

- Ага. Сломайся уже скорее. Одна успокоится и пойдёт домой, другого из школы выгонят, - проговорил Андрей.

- Это почему?

- Ты тачку в каком состоянии брал? То-то. К тому же зачем она нам, если она не катится? У нас задача какая?

- Какая?

- Не батарею на тачку положить, а батарею в школу привезти. Но это так, отступление. Я вот есть хочу смертельно.

- Я тоже.

- И я, - вздохнул Сашка. – Что будем делать?

Совершенно мокрые, грязные, выбившиеся из сил, мы сели на батарею и замолчали.

- Что это вы тут делаете? – спросил нас какой-то мужчина, неожиданно появившийся ниоткуда.

- Батареи воруем, - угрюмо ответил Андрей.

- Металлолом? – с сочувствием спросил мужчина.

- А то, что же? Мы батареи не коллекционируем, - вставил Сашка.

- Ой! Ой! Ой! Какие мы злые. Это у нас после ремонта кинотеатра батареи остались. Подождите немножко. Сейчас поможем.

- Поверить не могу, - прошептала я, когда мужчина ушёл.

Через несколько минут он вернулся с двумя крепкими парнями. Они быстро закинули батарею нам на тележку.

- Ещё придёте? – спросил мужчина.

- Да! – воскликнула я.

- Нет, - торопливо перебил Андрей. – Уже сил нет.

- Да? – спросила я неизвестно кого.

- Да, – твёрдо ответил Андрей, медленно толкая тачку. - Ещё неизвестно, сколько дней мы её до школы везти будем.

Сбрасывая свою батарею с тачки у школы, мы увидели нашу классную.

- Александра Захаровна, - умоляюще заговорила я. – Мы там столько батарей нашли! За кинотеатром! Но перевезти их не можем!

- И не нужно, попросим завтра к этому месту машину подогнать. Не переживайте.

Утром, когда пришла машина за металлоломом, наша классная договорилась с завучем школы, что водитель подъедет к кинотеатру и погрузит оставшиеся батареи. В машине, забиравшей металлолом, такой специальный маленький кран есть для погрузки. Наши батареи подняли в машину и прибавили к зафиксированному ранее весу: три раза по столько же! Мы заняли первое место! А восьмиклассники свою ванну так и не довезли.

 

Подготовила Екатерина Лазаренко