Вот и кончилось лето, а с ним и каникулы. И каждый раз первого сентября я, как в детстве, испытываю одни и те же чувства. Когда-то это было волнение перед встречей с одноклассниками, изменившимися, подросшими за лето, радость от ожидания новых школьных событий и грусть, что лето прошло, каникулы закончились, и наступает новый учебный год.  И теперь спустя годы для меня первый день осени это всегда начало нового периода в жизни, даже больше чем начало нового календарного года.

Школа остаётся всегда с нами: любимая или нелюбимая, с успешной или неуспешной учёбой, с дружбой или ненавистью, с первой любовью и первыми разочарованиями. Потому что школа, перефразируя слова известного барда, это маленькая жизнь!

В этом году мой младший внук Арсений идёт в первый класс, и снова я волнуюсь и переживаю заново прежние чувства. Пусть ему повезёт! Пусть повезёт нашим детям и внукам с хорошими учителями, умными воспитателями и добрыми друзьями!

Наши замечательные авторы подготовили для вас рассказы и сказки на школьную тему.

Поздравляю всех с Днём знаний!

 

Подготовила Елена Овсянникова

 

Татьяна Рик

У МЕНЯ В ГОЛОВЕ РОМАШКИ

У меня в голове  - ромашки. Когда мне что-нибудь интересно, они расцветают, а когда скучно – сохнут.

Мне исполнилось 7 лет, и я пошел в первый класс. Наша учительница Ирина Викторовна. Посадила меня у окошка. За окном мальчишки бегают, в мяч играют. В окошко дует, и  ромашки качаются. Ирина Викторовна говорит:

- Что с тобой, Ванюшкин? На доске написано: из трёх вычесть два, а ты складываешь.

Я смотрю на неё и улыбаюсь, и ромашки тоже потихоньку улыбаются, потому что Ирина Викторовна у нас добрая и всех нас любит.

- Ах, Ванюшкин, какой ты милый, - говорит Ирина Викторовна.  - Я когда на тебя смотрю, мне хочется по полю бегать, ромашки собирать и веночки плести. Садись, Ванюшкин, и больше не отвлекайся!

Но разве же можно было не отвлекаться, когда с деревьев начали падать листья?! Ветерок дует, листья облетают, ромашки качаются. Ирина Викторовна говорит:

- Ванюшкин, дорогой, что с тобой опять? Мы всем классом уже полдиктанта написали. Где ж ты был?

- Не знаю, - говорю, а сам думаю: это, наверное, ромашки виноваты…

Потом пошёл снег, налетела метель, опять мои ромашки пришли в беспорядок.

-.Ах, Ванюшкин, Ванюшкин, - покачала головой Ирина Викторовна, - Опять – ромашки?

И отсадила меня от окна. В средний ряд, на первую парту. На первой парте ветра нет, и потом Ирина Викторовна так интересно рассказывает, что ромашки тоже заслушались.

Но однажды Ирина Викторовна заболела. И вместо неё пришла Антонина Ивановна. Её ребята прозвали Тигрой, потому что она не разговаривала, а рычала: «Встать смир-р-рно! Сидеть р-р-ровно! Смотр-р-реть пр-р-рямо! Обор-р-рмоты! Р-р-распустила вас Ирина Викторовна!» От этого её рычания мои ромашки просто к земле пригибаются. Уж я и голову в плечи втягивал, и под парту прятался – нет покоя моим ромашкам. Не выносят они свир-р-репого обр-р-ращения! Вянут. Зато в журнале двойки сразу расцвели пышным цветом.

А Ирина Викторовна всё болеет. Тогда сели мы с моими ромашками и письмо ей написали: и про Тигру, и про двойки…

В ответ мне Ирина Викторовна телеграмму прислала: «Держись, Ванюшкин, я с тобой! Вот все лечебные таблетки допью и сразу вернусь! Ты пока книжки читай – они очень для ромашек полезны!»

Пошли мы с ромашками в библиотеку, взяли книжку поинтереснее и читаем. И всё ждём, когда Ирина Викторовна все свои таблетки допьёт и к нам вернётся!

 

 

КАНАТ

(отрывок из повести "Бордовый дым, зеленый дым")

На физкультуре нужно было лазить по канату.

Мальчишки лазили по шесту, а для нас, для девчонок, с потолка свисали толстые, похожие на заплетённые косы, канаты. Как на них люди залезают? Я до сих пор не знаю. Я на этом канате болталась, как мешок. Мне говорили: «Толкайся ногами!» Я честно толкалась, но ничего не выходило. Мне говорили: «Подтягивайся на руках!» Я исправно подтягивалась, но оставалась на том же месте. Физрук Борис Васильевич усмехался и ставил мне очередную двойку. Я была отличница, и поэтому мне было ужасно обидно, но я ни-че-го не могла с этим поделать. И в четверти у меня вышла тройка. И Елена Давыдовна даже ходила со мной к Борису Васильевичу, просила исправить тройку. Но физрук снова усмехнулся и сказал, что исправить ничего не может, потому что лазильщик по канату из меня никакой. Но на этом мои канатные несчастья не кончились.

В это время как раз объявили районные соревнования по физкультуре. Стали собирать команду. А поскольку народу в нашем классе было мало, физрук сказал, что и мне непременно надо участвовать в соревнованиях. Там надо было выйти перед всеми, перед всем районом, и — ЗАЛЕЗТЬ НА КАНАТ!.. Ну кому, скажите, кому это нужно, чтобы я при всём районе под смех и свист повисела мешком на этом разнесчастном канате? Я умоляла физрука не посылать меня на соревнования, мама приходила в школу и тоже просила, но он был непреклонен: списки уже поданы в РОНО, и в списках есть моя фамилия.

– Ну, что ж, придётся тебе идти, - сказала мама, когда мы вышли из школы.

       Сердце моё сдавила тоска. И погода была исполнена тоски: серый сырой ноябрьский день порывался захныкать — мелкий дождик то принимался, то переставал. Я тоже хотела бы пореветь, но не плакалось почему-то.

– Мам, знаешь, больше всего на свете мне хотелось бы заснуть крепко-крепко, а проснуться уже потом, когда всё кончится. Или даже умереть ненадолго.

– Надо быть сильной, - сказала мама. - Бывают в жизни такие неприятные моменты, и нужно уметь их пережить. А заснуть — это даже трусость.

         Отчаяние мое было безгранично. Но мама всегда права. И я обреченно кивнула. Да, заснуть — это трусость. Ну что ж, раз ничего нельзя сделать, я буду смелой. Я поеду на позор.

До соревнования осталось всего три дня, но тут случилось чудо. Меня заменили на Ольку Меньшенину. Олька занималась спортивной гимнастикой и по канату лазила просто отлично! Я в старой школе тоже занималась гимнастикой, только художественной. Вот кувыркаться, делать всякие мостики и колечки, даже шпагаты — это сколько хочешь, это я хорошо умела, а канат...

И Олька поехала за меня на соревнования, под моей фамилией! И когда меня вызвали — это мне потом девчонки рассказали — она вышла своей красивой гордой гимнастической походкой и замечательно залезла, и отлично слезла, и её похвалили: «Молодец, Рик!» А наша команда вся смеялась, потому что никакая она не Рик, а вовсе даже Меньшенина.

Мне не было смешно. Но я была счастлива.

 

 

Зуля Стадник

 

ПАУЧИТЕЛЬНАЯ ВСТРЕЧА

 

День у паучка Бори не задался. Все валилось из ног-рук-лап, и сам он был такой вялый, черный, несчастный. И паутина снова порвалась, как будто это и не паутина вовсе, а рассыпчатый пух качающихся над головой одуванчиков. Как сегодня не хочется ее плести, да и остальную домашку делать. Что там задали-то?

Паучок глянул на березовый листок.

Четверг

- Это сегодня, - пробормотал Боря, – на четверг всегда кучу уроков задают!

Он продолжил читать.

Математика. Посчитать мух в яме за березой.

Иностранный язык. Перевести с паучиного на шмелиный, листок осиновый, п. 2.

Труд. Сплести круглую паутину.

Прочитав последнюю строчку, Борька снова приуныл. Мух посчитать – не проблема. Домашку по ин-язу можно у паучка Кирилла списать, они вместе за одной травинкой сидят, и Кирюха отлично по-шмелиному шпарит. А вот паутина, да еще круглая… У него же всегда какие-то треугольники получаются! Это потому что, когда в классе учат плести паутину, вредный Жека тут же выскакивает и начинает дразнить:

Борька - Борис,

На ниточке повис,

Ниточка висит –

Боречка пищит.

 

А может, паутину за него Вадик сплетет? Не-ет, их паучилка Вера Константиновна догадается, что не он плел – по почерку.

Тут Боря увидел, что на пушистой верхушке одного из одуванчиков сидит маленькая стрекоза, и еще больше рассердился.

Вот, у этих стрекоз - никаких забот. Летают туда-сюда, туда-сюда, паутин плести не надо. И жаркое солнце им нипочем. Стрекозы блестящие, от них лучи, как мячики отскакивают.

Боря недовольно оглядел себя от лапок до брюшка и кивнул. Такого черного паука солнце зажарит в секунды. И зачем только директор Паук Палыч ввел черную школьную форму для бедных паучеников?

Хорошо еще, что он спрятался здесь, в тени, под качающимися шарами одуванчиков, похожими на облака. А эта девчонка сидит прямо на солнце – блестит, переливается, глаза растопырила во все стороны – пффф!

Боря завидовал не только блестящему стрекозиному платью. У нее были длинные сверкающие крылья, и она умела летать. А у него только ноги, восемь штук, вот как много, чтобы запинаться каждый день. Боря даже ушибся сегодня, когда резвился на перемене с другими паучками. Они тогда играли стенка на стенку.

- Паутинки кованные! - кричали одни.

- Раскуйте нас! - кричали другие.

- Кем из вас? – снова кричали они.

- Борькой! – ответили другие, и Боря побежал, споткнулся и упал.

В медпункте ему перевязали ногу мотком стерильной паутины. Сейчас он уже не хромал, и было не больно, ну и что? Летать ведь он все равно не умеет. Да что и говорить, плохо живется паукам, и хорошо бабочкам, пчелам и вот этой блестящей стрекозе.

- Привет, - услышал Боря и вздрогнул, потому что ушел глубоко в свои мрачные мысли.

Кто это его приветствует? Он оглянулся, ожидая увидеть в траве кого-нибудь из одноклассников – Кирюху, Вадика или, на худой конец, Жека. Но, как паучок ни вертел головой, не мог никого разглядеть.

- Да вот же я! Наверху!

Боря поднял голову и уставился на стрекозу. Это она его приветствует, посмотрите-ка! Уж лучше бы это был задира Жека.

- Чудесный сегодня день, правда? – спросила стрекоза.

- Да уж, лучше некуда, - проворчал Боря.

- Солнышко так и пригревает!

- Да уж, пригревает.

- Это очень хорошо. Ведь мог бы идти дождь. Или вовсе снег!

- В июле? – покосился Боря. – Тебе, похоже, здорово голову напекло! Какой в июле снег?

- Да, представь, сейчас мог быть сентябрь. Или ноябрь. Подумать страшно – декабрь! Так нет ведь – июль. Это замечательно, правда? Еще половина лета впереди!

Боря невольно рассмеялся. Вот чудила! Как она тут старательно погоду нахваливает.

 - Ха-ха-ха! – тут же заливисто подхватила стрекоза. - Я сразу поняла, что ты милый паучок. Как весело ты смеешься! Я уж думала, ваши ребята только и делают, что ворчат на паутинки. Будешь со мной дружить?

- Да, - ответил Боря и обругал себя за это. А что ему сказать: нет, что ли? Так ведь не скажешь, это как бы невежливо. Ух, стрекозка противная. Вот привязалась!

- Я давно хотела с тобой подружиться. Давай поговорим. Ползи на этот одуванчик.

- Там слишком жарко.  Сама лети сюда, если хочешь.

- Хорошо, - почему-то неуверенно протянула стрекоза и добавила:

- А давай ты мне закинешь паутинку, и я спущусь по ней, как паук.

«Воображала!» - подумал Боря, но кинул паутиновую нить. Стрекоза зацепила ее за стебель и скатилась вниз, в прохладную тень.

 - Как здорово! – восторженно завизжала она. - Это почти то же самое, что летать! Вы, пауки, – такие счастливчики!»

 Боря довольно хмыкнул. Правильно она говорит, и пауки, можно сказать, летают. Так что пусть эти мухи и бабочки сильно не задаются!

- Как тебя зовут? – спросила стрекоза.

- Боря.

- Хорошее имя.

- У тебя все хорошее, - буркнул он по привычке, хотя уже совсем не злился.

Сначала они немного помолчали, а потом стрекоза сказала:

- Ты, наверное, хочешь спросить, как меня зовут? Меня зовут Лизой.

- Ага.

- Приятно познакомиться.

- Угу.

- А теперь ты, наверное, хочешь спросить: как у тебя дела, Лиза?

- Ага.

- У меня все хорошо. Я стараюсь радоваться. В такую солнечную погоду это не так сложно, правда?

- Угу, - снова ответил Боря и вдруг взорвался:

- Слушай, я вообще понятия не имею, как обычно разговаривают со стрекозами, бабочками и другими девчонками. Мы, пауки, бегаем и деремся  все время, понятно? Меня, мадмузель Лиза, ваши разговоры о погоде ничуть не умиляют. Мы пихаемся и деремся, мы грубияны и задиры, - продолжал Боря вдохновенно, чувствуя, что увлекся, -  мы получаем раны в сражениях, вот, видишь мою несчастную ногу, смотри, как она изувечена!

Он вдруг осекся, потому что увидел Лизины глаза. Они были большие, хрустальные и с искренним сочувствием и ужасом глядели на его забинтованную ногу. Никто из его друзей так не глядел на Борьку сегодня, когда он упал на перемене – ни Кирюха, ни Вадик. От задиры Жеки поддержки точно не дождешься, он, наоборот, заорал тогда:

Борька – дурак,

На землю бряк,

Растянулся, как червяк!

Лиза жалела его, и ему было приятно и стыдно. Стыдно, конечно, потому, что нога у него уже ничуточки не болела. Но признаваться он не будет, еще чего, тем более – просить прощения у этой доверчивой стрекозы!

- Прости меня, пожалуйста, - прошептала Лиза.

- Чего? – в недоумении уставился Боря.

- Ну, я такая тебе сверху: ползи сюда! А как бы ты приполз? Я не издевалась, правда, просто не видела твою больную ногу. Очень сильно болит, да?

- Нет, не очень, так, немножко совсем, я даже бегать могу, - смущенно пробормотал он.

- Это здорово! – улыбнулась Лиза, а Боря посмотрел на нее и тоже улыбнулся.

Он стал рассказывать ей, как упал на перемене, затем про занятия в школе, про их паучилку Веру Константиновну, про директора Палыча, про друзей Вадика и Кирюху, про вредного Жеку. И даже показал Лизе, как плетется паутина: вот, выпускаем нитку, потом, смотри, прикрепляем ее тут, затем закидываем сюда…

К его удивлению, паутина получилась круглой, ровной и ни разу не порвалась! Наверное, оттого, что Лиза внимательно и дружелюбно смотрела, как он плетет.

А эта стрекоза – ничего девчонка, думал он. Веселая и легкая, как одуванчик. Пожалуй, с ней можно дружить. С Лизой, может, даже интереснее играть, чем с Кирюхой и Вадиком!

Вдруг ему в голову пришла идея.

- Слушай, Лиза! Давай поиграем в догонялки!

Боря увидел испуг в стрекозиных глазах, и потому торопливо объяснил:

- Да, конечно, мы с тобой разные. Но, знаешь, что я придумал: ты летишь, а я кидаю паутину и бегу по ней за тобой. Кто первый галит? Ну, хочешь, я? В общем, считаю до десяти. Лети!

Лиза молча смотрела на него.

Честная какая. Вадик, Кирюха и Жека сразу убегают, еще считать не начнешь. А она ждет!

Он начал считать:

- Один. Два. Три. Четы… Ты чего не летишь-то, Лиза? Ты что - мне поддаешься? Ты что думаешь – я медленно бегаю? Да, я живо тебя догоню, вот увидишь. Пять. Шесть. Семь. Ну, Лиза!

- Боря… - прошептала Лиза. – Прости меня, пожалуйста. Только я не смогу с тобой играть в эти догонялки.

- Почему?

- Ты разве не видишь? - спросила она и повернулась.

Боря увидел близко ее прозрачные светящиеся крылья. Одно заднее крыло оказалось надломано. Когда она сидела на одуванчике, увидеть это мешали блики солнца, здесь, в тени, если не присмотришься – тоже не заметишь.

- Неделю назад я летела под деревом. Тогда еще был сильный ветер, помнишь?

Боря кивнул. У них в тот день даже занятия отменили.

- С дерева отрывались листья, и песок засорял глаза. Вдруг толстая ветка отломилась и упала прямо на меня. Она прижала меня к земле, и даже протащила вперед, но я смогла выбраться.

- И что же? - пробормотал Борька.

- Теперь я не могу летать.

- Правда? Это же ужасно!

- Ничего ужасного! – заплакала Лиза. – Все просто прекрасно! Смотри, какой теплый день, а небо без единой тучки. И половина, целая половина лета впереди. Ведь это здорово?

Слезы падали прямо на сплетенную только что паутину, сверкая, как росинки, и отражали небо с одуванчиками. Это была самая красивая паутина, какую Боря когда-либо видел.

Теперь ему стало по настоящему, нестерпимо стыдно. Ведь он завидовал Лизе, ее смешливости и блестящим крыльям, а она только и держалась из всех сил, чтобы не заплакать. И из всего того, что ему досаждало в этот день, искала повод улыбнуться.

Еще и лелеял забинтованную ногу и жалел себя, хотя нога-то была совершенно здорова. Борька начал сердито разматывать стерильный жгут. Хватит строить из себя раненого!

Даже хотел забросить жгут в траву, но вдруг передумал и привязал его к длинному листку одуванчика.

- Залезай сюда, Лиза, - решительно сказал он. - Я отвезу тебя в наш медпункт. У нас там, знаешь, какая врачиха-паучиха! Мне кажется, она сможет тебе помочь.

- Разве пауки согласятся лечить стрекоз? Мне кажется, они нас недолюбливают.

- Что ты? Вовсе нет! – Но в глубине души Боря знал, что пауки – ужасные ворчуны.

Несмотря на это, он подхватил жгут с привязанным к нему листом и потащил вперед.

Он пробирался вперед, к их паучьей школе, и встречавшиеся на пути восьминогие мальчишки недоуменно на них глазели. Только бы не напороться на Жеку, подумал Боря и тут же услышал:

Посмотрите-ка, народ!

Борька девочку везет.

Жених и невеста,

Тили-тили-тесто!

- А что, завидно? – весело крикнула Лиза. Ее дразнилки Жеки нисколько не смутили.

- Вот еще, чему тут завидовать, - пробурчал Жека.

Боря осмелел и тоже подхватил:

- Хочешь сказать, можешь, как и я, подружиться с какой-нибудь стрекозой?

- Ну да, попробуй, подружись с ними, они только и делают, что носятся в воздухе, как бешеные.

- А вот я сумел себе поймать! – захохотал Боря и пошел дальше. И как он мог раньше обижаться на глупые Жекины дразнилки.

Но возле медпункта он снова оробел.

- Полина Паучиловна! – тихонько позвал он.

- Чего тебе? – из-за толстого дерева показалась мохнатая голова с маленькими черными глазами. – Опять, что ль, ушибся? Беда с вами – по несколько раз на дню возиться приходиться.

- Нет, со мной все в порядке, - ответил Боря. – А вот у Лизы крыло разбито.

- Какое еще крыло, - удивилась Полина Паучиловна и тут увидела стрекозу.

- Ну, - протянула она, – это не по моей части.

- А вы попробуйте! – затараторила Лиза. – Вдруг получится! Интересно же пробовать что-нибудь новое. Я вот тоже никогда раньше не заговаривала с пауками – думала, они тут же  меня прогонят и наговорят чего-нибудь обидное. А оказалось, что пауки – хорошие ребята, с ними можно иметь дело. А еще я один раз…

- Ну-ну, - перебила ее паучиха, - шустрая какая! Так и сыплет словами! Ты где, Борька, ее нашел хоть?

- Полина Паучиловна! – подхватил Борька, зарядившись Лизиной бодростью. – Мне кажется, вам ее крыло починить – раз плюнуть. Сколько раз вы нам ноги переломанные лечили – и всегда удачно.

- Ох, уговорили, где там ваше крыло?

Она внимательно рассмотрела крыло и взялась перевязывать.

 - Ничего не обещаю, - ворчала паучиха, - и вообще это не мое дело. Так, повернись-ка сюда, девчонка, чтоб поближе взяться. Ишь ты, пробуйте новое, говорит. Даже не мечтайте, что у меня что-нибудь выйдет.

Но Боря с надеждой смотрел на то, как она ловко орудует стерильным паутиновым бинтом.

- Все. Ну-ка, взлети, попробуй.

- Я боюсь, - прошептала Лиза.

- Я тоже, - ответил Боря.

- А если ничего не получится, ты будешь со мной дружить?

- Ни за что не буду. А ты, если сможешь летать, на меня и глядеть не захочешь?

- Не погляжу ни разу.

- Хватит, лети уже давай, - прикрикнула паучиха. - А то я тоже что-то разволновалась тут с вами.

Лиза оттолкнулась ногами и подпрыгнула. И тут же упала вниз, сильно ударившись телом об землю.

- Подождите, это еще не все, -  горячо заговорила она, поднимаясь.– Я просто отвыкла летать.

Борька шмыгнул наверх и накидал с одуванчиков мягкого пуха – чтобы падать было не так больно.

Лиза попробовала несколько раз, и, наконец, у нее получилось зависнуть в воздухе и даже пролететь немного в одну и в другую сторону.

- Трудно пока. Но у меня получится.

- Ну, у такой шустрой девчонки точно все получится, - кивнула паучиха.

- Я буду тренироваться. Смотри, Боря, не пройдет и неделя, как мы будем играть в догонялки, и ты будешь упрашивать меня, чтобы я тебе поддавалась.

А Борька на это сказал:

- Ура!

Он почувствовал, что сегодняшний день и впрямь самый чудесный на свете. Такой теплый день, а на небе ни единой тучки. А еще ведь половина лета впереди!

 

 

Гуля Риф

 ИХ ПОНИМАТЬ НАДО

 

Таньку Осину Санька впервые увидел осенью, когда пошёл в первый класс. Девочек в их классе оказалось много, мальчиков – вдвое меньше. У Саньки в глазах зарябило от ярких пышных лент в волосах и от пёстрых букетов цветов. Все девчонки как-то быстро перезнакомились: звенели голосами, кривлялись и хихикали, рассматривая мальчиков. Только одна Танька не кривлялась, стояла тихая, спокойная с цветочным горшком в руках вместо букета. Санька её и не заметил бы, если бы она не посмотрела на него внимательно светло-карими печальными глазами. Танька взглянула и медленно опустила длинные ресницы. У Саньки в груди кто-то шевельнулся, ущипнул за сердце и вдруг он почувствовал внутри себя тепло, такое, как от батареи в квартире, когда придёшь с улицы зимой замёрзший и прижимаешься спиной к белым чугунным рёбрам…

– Смотри на эту с горшком, – бесцеремонно ткнул пальцем в Таньку Кирилл, Санькин друг по садику. – Все девчонки прикольные, только она – фу-у-у, – изобразив на лице отвращение, он указал большим пальцем вниз.

– М-м-м, – растерянно промычал Санька.

Друг застал его врасплох. Он не знал, что ответить и решил промолчать, потому что Танька, наоборот, в отличие от других девчонок, показалась ему лучше всех, а спорить с Кириллом было бесполезно и даже небезопасно, тот начинал кричать, яростно размахивать руками, воздух вокруг него разогревался, начинал двигаться, превращался в горячий ветер. Кирилл любил шумно доказывать свою правоту, чего Санька терпеть не мог. Он был молчуном.

*****

С первых дней учёбы Кирилл при каждом удобном случае обижал Таньку: то обзовёт, то в тетради начиркает, то толкнёт. Старался высмеять её перед всем классом, выставить дурочкой. Иногда у Саньки от возмущения дух перехватывало, хотелось крикнуть: «Хватит! Отстань от неё!». Он уже несколько раз репетировал про себя гневную речь, но вслух ни разу не высказался. Боялся. Кирилл мог с ним поссориться, а ссориться из-за девчонки считалось стыдным. Да и Танька удивляла. Она ни разу не заплакала, не завизжала, не заныла, не обозвала Кирилла в ответ, – как-то безропотно сносила его нападки, лишь смотрела на задиру долгим печальным взглядом и тот, не выдерживая этого взгляда, на какое-то время отставал от неё. 

Перед самым Новым годом учительница Виктория Павловна неожиданно предложила:

– Я решила провести эксперимент и дать вам возможность выбрать себе соседа по парте… – не успела она договорить, как все начали веселиться и выкрикивать с мест, кто с кем хочет сидеть. Учительница похлопала звонко в ладоши, призывая к порядку, и сказала: – Выкрики не считаются, принимаются только записки. Пишите имя того, с кем хотите делить парту на двоих, ну и собственную фамилию, чтобы знать от кого записка.

Санька обрадовался! Он давно мечтал сидеть с Танькой. Ни на секунду не задумываясь, накарябал её имя и отдал записку Викторие Павловне.

– Что ж, – сказала, улыбаясь, она через некоторое время. – Теперь я вижу по вашим запискам, кто с кем сдружился и постараюсь всех рассадить так, как вы пожелали. Предупреждаю, это эксперимент, если такая «перестановка» отрицательно скажется на вашей успеваемости и поведении, то рассажу на своё усмотрение, – и она начала называть фамилии, кому с кем сесть. Когда прозвучала фамилия «Осина», сердце Саньки сладко заныло в предвкушении давней мечты. – Так, так, тут с Осиной не всё понятно, – забормотала Виктория Павловна.

«Что не понятно? – забеспокоился про себя Санька. Ясно же подписал: «Танька Осина. Саша Харитонов». Что не понятного?»

– …с ней хотят сидеть сразу два мальчика, – долетело до него как сквозь сон. – Это Харитонов Саша и… Лапиков Кирилл.

Саньку будто кто иглой кольнул под лопатку. «Кирилл?!» – не мог поверить тому, что услышал. Не найдя другого объяснения, решил, что друг специально решил сесть с Осиной, чтобы издеваться легче было. Санька рассердился не на шутку и, придав лицу грозное выражение, обернулся. Кирилл сидел с покрасневшими щеками. Поспешно отвернулся от друга, сделал вид, что смотрит в окно.

– Татьяна, выбирать тебе, – развела руками учительница.

«Правильно! – мысленно одобрил слова виктории Павловны Санька. – Пусть Танька сама выберет и, конечно, меня, не Кирилла же! Ха-ха, даже смешно подумать, что она его выберет…»

– Лапиков, – тихо, почти шёпотом произнесла Танька.

Этот едва слышный выдох показался Саньке громом, «ЛА-ПИ-КОВ!» – как будто прогремело над его головой.

– Значит, Кирилл? – удивлённо переспросила Виктория Павловна.

– Кирилл, – тихо, но уверенно повторила Танька.

«Как?!» – вскричал внутри себя Санька и во все глаза уставился на Осину.

На неё все смотрели, и ещё на Кирилла смотрели, потому что знали, как Лапиков «ненавидит» Осину.

А на Саньку никто не смотрел, потому что никто не знал, как Танька ему нравится, даже сама Танька этого не знала, ведь он молчал, всегда молчал.

Санька не стал спрашивать Кирилла, почему тот так поступил. Внутри застрял ком обиды, мешая дышать, не то, что говорить.

– Я специально её обзывал и обижал, чтобы она другим не понравилась, – признался Кирилл сам, когда они пошли домой. – Здорово придумал? – самодовольно заулыбался. – И девочки… они такие… их понимать надо, – добавил он загадочно.

Санька промолчал. Он привык молчать, да и сказать было нечего, потому что выяснилось – он ничего не понимал в девочках. Ничего. Ничегошеньки не понимал!

 

                          

 

 

Екатерина Жданова

 ЛУША

(рассказ из повести «Штандер, ножик, цу-е-фа!»)

 

      Отправляя меня впервые в новую школу, мама сказала:

– С баловниками–дураками не садись, выбери себе девочку. Будете сидеть вместе, дружить, вместе уроки делать. Твою учительницу зовут Надежда Петровна, не забудь. Если что спросить – к ней, не стесняйся.

    Она меня одернула со всех сторон, полюбовалась, как на мне форма хорошо сидит, не зря вчера подгоняли.

– Ну всё. 8:15, пора. Топайте.

    Мама меня застегнула, поцеловала, и Дашка меня повела.

В школе она передала меня с рук на руки учительнице. Надежда Петровна вошла со мной и мы стали у доски.

­– Ребята, у нас новенькая. Катя Жданова будет учиться в нашем классе. А сидеть она будет…Сидеть мы будем…

Но в классе было так много ребят, и совсем не было свободных мест. Кроме одного.

– С Лушиным Серёжей.

    Надежа Петровна подвела меня к предпоследней парте у окна. Лушин мне сразу не понравился. У него была треугольная и ужасно ушастая голова, просто зеленая какая–то груша, хвостиком вниз. Он сгрёб к себе на половину своё хозяйство, а я разложила своё. На уголок парты легли «Родная речь» и касса букв.

    Лушин развалился, подпёр рукой затылок и уставился на меня. Я старалась на него не смотреть и сосредоточиться на словах учителя. Поняв, что меня так просто не заполучить в жертвы, Лушин утянул мою тетрадь и прочитал: цы первого «Вэ». Потом он откинулся, лег, вытянув далеко вперёд ноги под чужую парту, а затылком уцепился за спинку стула. Глядя в потолок он шептал: цыпе–рво–га–вэ… цыпе–рво–га–вэ… Жда–но–вой.

    Я слушала его шепот, он меня заколдовал. Я тоже стала повторять про себя это: цыпе–рво–га–вэ, цыпе–рво–га–вэ… Цыпе…

    Стоп. Как он это делает? Я украдкой взглянула на его тетрадку. И увидела буквы, написанные его мамой, наверное: ка первого «Вэ» класса, Лушина Сергея. Значит, ответ будет: капер–вова–вэ…Лу–ши–на.

   Лушин сполз совсем и стал уже похрапывать.

– Луша, проснись! Слушай урок!

– А ты, вообще, Ждан…Жданка!

– Да. Жданчик я, Жданчик. Не не мучь себе мозг, вытечет через уши.

Щас тебе такая капер–вова–вэ будет.

    Лушин окатил меня взглядом презрения и сменил позу. Он подперся другой рукой, и я выпала из его поля зрения. Но до конца урока он склонял мою фамилию на разные лады, читал ее во всех направлениях. И видимо уже был близок к таинственной цели своего китайского труда. Проходя мимо него в столовой на большой перемене, я услышала: А–вона–джека–жан, ждака–джан, жда–ка–дан!..

    Хоть бы его от меня убрали! Я подошла к Надежде Петровне в слезах, поплакалась, и меня пересадили к девочке с витиеватым хвостиком. К Маринке Зайкиной, а её соседа, очень толстого мальчика по фамилии Шпун – к Лушину. Пусть–ка теперь с ним поупражняется. А что? Шпун – Пунш. И Шпуна пламень голубой!

     Пол–урока моя новая соседка накручивала хвостик на палец, и получилась красивая, длинненькая такая кудря.

– Локон, – гордо сказала Маринка и мотнула головой. В этот миг она даже могла краем глаза увидеть его, свой веселый русый хвостик!

    Зайкина никогда не выпендривалась, всегда давала списывать, никогда не ябедничала, и поэтому потом, через четыре года, её выбрали старостой класса. Единогласно.

    Она вообще была симпатяга. Вся такая крепенькая, собранная, как глянет своими светло–серыми глазами, так сразу и улыбнешься, потому, что она сама уже тебе давно улыбается. Так открыто, радостно, а эмаль на новеньких зубах у ней белей белого – полупрозрачная.

    Но при этой девчачьей своей свежести и прелести Маринка была очень волевая. На физ–ре её удары мяча были самыми точными. На уроках её ответы были самыми верными. Она твердо знала, кем станет. Врачом! И знала с первого взгляда на человека, чего он стоит. И если о ком жестко скажет – это будет убойная характеристика. Приговор.

    Забегу вперед. Язык чешется. Она стала врачом! Реаниматологом

 

 

Елена Игнатовская

4 : 3 В ПОЛЬЗУ ВЕРЫ ЕФИМОВНЫ

 

Вовка часто прогуливал уроки в школе. Ходить в школу он не любил: пятерки не то чтобы наяву, даже во сне не могли ему присниться, а ходить за двойками не было никакого смысла. Угрозы контрольной работы по математике для него было достаточно, чтобы сегодня обойти школу стороной. Единственной проблемой, которая стояла на пути к свободе, была Вера Ефимовна, классный руководитель Вовкиного класса.

Несмотря на свой еще нестарый возраст, Вера Ефимовна за годы работы в школе достигла огромных высот в борьбе со злостными прогульщиками уроков, и Вовка был у нее на особом счету. Она всегда контролировала состояние его здоровья, отслеживала все его передвижения по школе, и поэтому Вовке приходилось придумывать все новые и новые уловки, чтобы скрыться от зоркого ока классного руководителя. Вера Ефимовна тоже постоянно совершенствовала свое мастерство, читая специальную литературу в Интернете и перенимая ценный опыт у других классных руководителей. Так что это была борьба двух профессионалов, и на сегодняшний день счет этого противостояния был равный – 3 : 3 – три Вовкиных прогула против трех попыток предотвращения прогулов силами Веры Ефимовны.

Вовка, оглядываясь по сторонам, выбежал за ворота школы и направился к городскому стадиону. Сегодня пятница 14.00, и в это время здесь всегда много народу, поэтому легко можно затеряться среди людей. Мальчик сдал портфель и обувь в гардероб, взял коньки на прокат и неуверенно вышел на лед. Он еще раз с опаской огляделся по сторонам, не притаилась ли где поблизости Вера Ефимовна, на всякий случай поднял воротник и сильнее надвинул шапку на лоб. Все было спокойно, а потому от ощущения свободы у мальчика радостно забилось сердце. Шел снег. «Снег кружится, летает, летает», - лилась красивая песня из динамика, призывая Вовку повторить танец снежинок, которые кружились вокруг катающихся людей, повторяя их грациозные пируэты. Мальчик оттолкнулся от бортика и заскользил по блестящей глади катка.

Он обожал кататься на коньках, более того он катался отлично. Сделав несколько разминочных кругов вокруг стадиона, он начал выписывать на льду такие кренделя, которым мог бы позавидовать сам Плющенко. Такое мастерство увидишь не каждый день, поэтому фигуристы-любители постепенно отступили к бортику стадиона, предоставляя Вовке большее пространство для танца. Вовка совсем вошел в раж, теперь он не только удивлял зрителей техникой своего катания, теперь он уже играл как настоящий актер. «Эти глаза напротив», - пел певец, и мальчик совсем забыв об осторожности, стал изображать, что выискивает чьи-то восхитительные глаза в толпе зрителей. Он так увлекся идеей танца, что не заметил, что над катком нависла огромная черная туча, которая все ближе и ближе приближалась к танцору.

Эта черная туча в образе Веры Ефимовны медленно, но верно приближалась к Вовке с другой стороны катка. Класс катания на коньках у нее был уже не тот, что раньше, в последний раз на коньках она стояла лет тридцать назад. Но за долгие годы работы в школе Вера Ефимовна выработала в себе привычку не пасовать перед трудностями и, хорошо усвоив истину поговорки «Клин клином вышибают», решила бороться с Вовкой его же оружием – мужественно  встала на коньки и двинулась к прогульщику…

На последнем куплете песни Вовка под одобрение публики сделал шикарный двойной тулуп,  сложнейшую дорожку шагов и умопомрачительное вращение на одной ноге. Затем он припал на одно колено, скользя по льду в направлении девушки в белой куртке. Именно так по Вовкиным ощущениям должна быть сыграна фраза: «Вот и свела судьба нас, только не отведи глаз». На последних аккордах он закрыл глаза и протянул руки навстречу своей судьбе.

К сожалению, Вовке не удалось насладиться бурными аплодисментами поклонников, более того, он был бесцеремонно схвачен за шиворот цепкой рукой хрупкой девушки в белой куртке. Подняв голову, он увидел перед собой очаровательные глаза… Веры Ефимовны. Учительница отпустила Вовкину куртку и торжествующе повторила слова песни: «Вот и свела судьба нас, Сидоров!» А затем добавила: «Ну-ка, живо на контрольную по математике! Посмотрим, какие пируэты с цифрами ты там выделывать будешь! А если двойку получишь, то зрителей в виде родителей, завуча и директора школы я тебе обеспечу!»

Расстроенный Вовка тяжело вздохнул и печально покатился вслед за Верой Ефимовной…

 

 

Владимир Нестеренко

   ЗА ВОЛЕЙ  – НА РЕЧКУ

Вова с Кешей шагали по солнечной улице, а настроение у друзей  пасмурное, хотя событие дня исключительное: конец учебного года. Конечно, мальчишки рады предстоящему лету, но мешал груз, точнее отсутствие его, в виде похвальной грамоты за учебу, как у многих одноклассников. А с похвальной-то грамотой явиться домой это ж, какие привилегии на лето! Всё  тебе за хорошую учебу, выбирай, что душа пожелает! Портят дело   жирные тройки  в табелях.

 –  Как хорошо, хорошо учиться, –  сказал Вова.

 – Ещё бы, –  откликнулся тут же Кеша, –  надоело от родителей упреки выслушивать. Папа так и скажет: «Придется молодцу кое-какие игры ограничить и почаще усаживаться за книги».

 –  Тройки, как я их ненавижу! Придется вырабатывать волю к усидчивости.

 –  Правильно, –  тут же согласился Кеша, –  наступит новый учебный год, вот и возьмемся за волю.

 – Поздно будет. Знаешь поговорку: готовь сани летом, а зимой –  телегу. В чем смысл?

 – Козе понятно. Пришла зима, выпал снег – садись на готовые сани и погоняй кобылу.

 –  Вот именно!  Волю к учебе надо за лето выработать, чтоб к сентябрю она готовенькая была!

 –  Неужели ты засядешь за книги с первого дня  каникул? –  закрутил недоверчиво головой Кеша.

 –  Разве только за книгами вырабатывается воля? Можно, например, три дня не есть.

 –  Ага, у нас не поешь! Сразу тревогу забьют, по врачам затаскают.

 –  Да, тут я не подумал, –  признал свою промашку Вова. –  У меня тоже попробуй, не съешь овсянку. Мама на ней, можно сказать, помешалась. Говорит, овсяная каша от всех болезней.

 –  Можно  конфеты не есть целую неделю или вообще сладкое всё лето.

 –  Тоже не фонтан. В диабете заподозрят. У нас бабушка диабетчица, ничего сладкого нельзя есть, кроме  ложечки мёда.

 –  Как видишь, ничего у нас с волей не выйдет, –  окончательно потерял настроение Кеша. –  придётся отдуваться.  Пока, завтра встретимся.

Мальчишки направились каждый к своему дому выслушивать нотации сначала мам, а потом насмешки отцов, не сулящих ничего доброго.

Назавтра мальчишки встретились с утра пораньше на берегу речки Красноярки.

 –  Ну, как твои, проутюжили тебя языками? –  хлопнув ладонью о ладонь друга, спросил  Вова.

 –  Обошлось, папа в командировке, а мама глянула мельком на оценки, скривила губы и отложила разговор до возвращения папы.

 –  А меня измусолили словами. Лучше бы отлупили, –  тяжко вздохнул Вова.

 –  Ладно, не бери в голову. Вот где можно выработать волю, –  Кеша прыгнул и твердо встал на самом краю высокого берега.

 – Что ты такое изобрёл?

 –  Ничего сложного, но дело увлекательное. И начнем прямо сейчас, –  и Кеша начал раздеваться до плавок.

 –  Закаляться? Утром вода ещё холодная, –  догадался Вова.

 –  Это само собой, но на закалке сильно-то не укрепишь волю,  а вот нырнул, приказал себе не выныривать минуту, зажал нос и сиди, терпи.

 –  Откуда ты узнаешь под водой, сколько секунд прошло?

 –  Вот часы морские. Брат подарил. Поставил бой на одну минуту и жди когда ударят.

 –  Глупости, это не воля даёт, а тренировка. Надо начинать с полминуты. Посидел, привык, добавил пять секунд, снова привык, и так поехало.

 – Без воли ты через две-три попытки откажешься от тренировок. А ты дай себе приказ не поддаваться  лени и настойчиво тренируйся. Вот тебе и выработка воли.

 –  Проще дать себе приказ сразу после обеда засесть за домашнее задание. И сиди, пока всё не вызубришь.

 Кеша усмехнулся.

 –  Я пробовал, не получается, потому что неинтересно. Речка не письменный стол, разве  нет интереса испытать себя, на что способен? Можно на спор с пацанами. Хоть целый день ныряй. Опля! –  Кеша подпрыгнул и бросился вниз головой с высокого берега в омут. Часы на его руке сверкнули молнией, и мальчик погрузился в пучину.

Вова даже испугался за друга. Всё произошло так неожиданно, но тут же нашёлся и принялся вслух отсчитывать секунды. На цифре тридцать, Кеша  выскочил из воды, судорожно хватая воздух ртом. Поплыл к берегу, выбрался, отдышался, и, не глядя на друга, собрался снова нырять.

 –  Подожди, давай вместе, у меня-то часов нет. Я только разденусь.

 –  Захватило!

 –  Я, да отставать от друга! Не дождешься. Давай начнем с тридцати секунд.

Кеша поставил бой часов на полминуты, и друзья вместе прыгнули в омут.

 Укрепилась ли у Кеши и Вовы воля к  школьным занятиям, сказать трудно. Учеба покажет, но к концу лета мальчишки могли находиться под водой, не дыша, как заправские ныряльщики за жемчугом – минуту! Труд их не пропал даром. Как-то уже в конце августа друзья шагали по деревянному пешеходному мосту  через Красноярку и увидели плачущую незнакомую девочку.

 –  Что случилось? –  спросил Кеша.

 –  Ключи от тетиного дома уронила в речку.

 –  Вот на этом месте?

 –  Да.

Друзья переглянулись.

 –  Нырнем?

 –  Запросто!

Нырять пришлось несколько раз.

 –  Напрасно, тут такая глубина, –  разочарованно сказала  девочка.

 –  Не знаешь наших!

На пятый раз – удача. Друзья не появлялись из воды целую минуту, а когда девочка не на шутку заволновалась, то увидела, сначала высунувшиеся из воды две руки, а в них – связку  из трех ключей.

 –  Ой, мальчишки, я думала, вы утонули! Так долго не выныривали!

 –  Мы утонули! Ха-ха! Держи свои ключи.

 –  Ой, спасибо, мальчишки,.. –  девочка не договорила и обернулась на сочный голос стройного дяденьки.

 –  Откуда такие классные ныряльщики? Я тренер городской сборной команды пловцов, давайте знакомиться, –  незнакомец солидно протянул руку для пожатия. –  Тот, кто может минуту не дышать под водой, способен вырасти в чемпиона по плаванию.

Мальчишки снова переглянулись.

 – Вот, что я говорил! –  радостно сказал Кеша и многозначительно выбросил вверх указательный палец правой руки.