Ну и дорожку мы вчера раскатали! Несколько метров. Думаете, это так легко и просто ? Неа. Снег ведь валил и валил. А мы не давали ему замести нашу чёрную полоску льда, и она всё росла, удлинялась. Я даже пальто сняла и бросила на скамейку. Его так мило запорошило, будто оно спит, как живое существо какое–то. Ну спи.

     Домой пришла поздно, вся мокрая, усталая. И спать. Хорошо, что завтра выходной.

    А утром у меня голос пропал. 

– Простыла? Я так и знала. На градусник. 

   Мама подоткнула мне одеяло  со всех сторон и папину дублёнку ещё сверху кинула. – Потей.

    Люблю я эту шубу его меховую. Папа  зовёт её по–разному, когда как: дубленкой, тулупом, дохой и зипуном. Он привёз её из командировки, из холодного загадочного северного города. Мурманск. Мур–манск…Мур–мур–манск. Кс–кс! Вот и кошке нравится. Иди сюда... А для меня это медвежья шкура. А я как будто Маугли…. 

– Ка-тя! – это Галька. – Ка… 

   Но мама резко отдернула штору, открыла форточку:

– Катя не выйдет! – и хлоп! Закрыла окно на обе ручки.

         Она взяла у меня градусник. Взглянула, покачала головой и говорит:

– Я к бабушке туда и обратно. Лежи, болей. А я на обратном пути принесу тебе эклерчик из кулинарии, корзиночку и безе. Только не скачи! Она встряхнула градусник, потом принесла мне чай, поставила рядом на стул и уехала.

    Я вынула из–под чая горячего Бианки, начала читать. Но слышу:  шо–о–рх!..Топ–топ–топ. Шо–о–о–орх!.. Галька продолжает наше чёрное дело раскатывания. Я вскочила, натянула свитер, напялила пижамные штаны, носки колючие, и к окну. Там на Ткачёву ругался незнакомый дядька. Пальто у него сзади и рукав были в снегу. Упал, видно. Я перетащила на подоконник чай, стул, села по–турецки и смотрю кино. Открылось окошко у Ткачевых, и папа Галькин прикрикнул на этого прохожего. Ушёл дядька. Молодец папа. Галька мне машет–загребает: давай сюда! Я головой отнекиваюсь, на горло пальцем показываю и кричу беззвучно: 

– Болею! Не выйду.

     Галька стала заманчивые прокатушки показывать, просто балет на льду какой–то! И стали мы так играть, как будто у нас фигурное катание на ногах. Она фигуристка, а я судья.

       Вот она разбегается, толкается, едет и ручками машет, а в конце – ласточка. Ну, это шестёрка.  Я чай прихлёбываю, хлопаю, показываю на пальцах – высший бал. Пятерня плюс пальчик.

     Она опять разбегается, скользит. В конце на корточки, и ножку вперед пистолетиком – раз! Эх! Упала на попу. Это минус три балла у нас будет. Но за сложность накинем мизинец, конечно. Четыре! Галька кивает, пожимает плечами, мол, согласна с мнением жюри.

    Следующая попытка была по сложности вообще невероятная. Самолетик. Это так. Разбежалась. Уже на льду – брык на пузо, и едет, ручки в стороны. Умно. И не упадешь, и красиво. 

     И тут на неё что–то нашло. Не встает. Наоборот! Приникла ко льду и с ним целуется. Варежки сняла…Когтит, бьет кулаком со всей мочи. Я ей махать – да она на меня уж и не смотрит. Дышит на лед, только пар изо рта клубами. Потом вскочила и побежала домой. Очень странное и неспортивное поведение. За самовольное покидание стадиона сниму–ка я с неё два балла…

     Через минуту выбегает. Что это у неё в руках? Молоток? Точно. И давай им махать, бить по нашей прекрасной дорожке! Совсем ку–ку? Вот что слава с людьми делает! Опять убежала. Посмотрела мельком на меня, и я успела ей у виска покрутить, мол, ты дура, что ль, совсем?

      А я смотрю, чай прихлёбываю и на окно дышу. Оно туманится и можно рисовать баллы. Через какое–то время бежит уже с чайником. Во кино! Кипятком наш труд великий уничтожает! Наш лёд! Нашу гордость! Вся в облаках пара. Ну и представление она мне устраивает, шоу целое! Весь вечер на арене… Циркачка. 

     А тут ещё папа её выбежал. С Топором. Да, с ними не соскучишься. Хрясь! Трах! Ба-бах! Схватил он льдышку здоровенную и побежал в подъезд. Галька с чайником за ним следом. И всё. Больше она не вышла. А я забралась под шкуру читать Бианки, болеть дальше и ждать маму.

    Конечно она не забыла и зашла в кулинарию. С этими пирожными я совсем забыла про это ткачёвское семейное помешательство. 

    В понедельник врач была, прописала микстуры всякие. Ура! В школу не ходить целую неделю! Можно наслаждаться жизнью, телек смотреть, играть, можно вязать, можно жженый сахар делать, а что? От кашля помогает. «И вкусно, и пользительно», – так деда наш говорит.

    А в среду вечером – ух-ты – бух-ты! Заходит Ткачёва. Вся в новом! Сапоги с меховыми бомбошками – блестят, шапка белая пушистая с ушами, новые варежки красненькие, колготочки теплые эластичненькие. 

– Гэ–дэ–эровские,– похвасталась Галька и ножку на каблучок отставила.

   Протягивает мне бумажный пакет, а там апельсины! Конфеты огромные шоколадные «Гулливер»!

– Поправляйся, это от папы.

– Ух ты, спасибо, Галька! Ты настоящий друг.

 Она так разделась не спеша, и говорит:

– Да это… Мы же вместе, всё–таки, делали лёд… А там…

– Что?

– Были деньги. 

– Да ну? Много?

– Одна бумажка. Пятьдесят рублей.

– Обалде–е–еть!

– Ага. Мы её в раковине оттаяли, утюгом прогладили, как новенькая стала. Папа заплатил за прокат телека за год вперед, а мы с тобой…   –  Галька медленно достала из варежки голубоватую книжечку, –… идем в кино, Катька! Папа купил нам абонементы на мультики! В «Урал»! Целую неделю будем ходить, все каникулы. Представляешь? 

    Мы вскочили на кровать, ухватились с ней за руки, и давай прыгать. От счастья: 

– Ура–а–а!!!