На самом-то деле я мечтала о собаке. Огромной, как дорожный чемодан. Лохматой, словно бабушкина шуба. Преданной…

Только мама собаку не хотела. От неё грязь и гулять надо каждый день, в любую погоду. А папа говорил:

- Сдалась тебе собака! Какой-то преданный лохматый чемодан! У тебя же есть я!!! Я же лучше, чем собака!

Вот так же в мультфильме Карлсон говорил Малышу. Но Малышу собаку всё же подарили, на день его рождения. И я проплакала от зависти целый час.

Папа долго тёр нос, чесал в голове, вздыхал и ходил вокруг меня кругами.

- Э-э-э-э-эх, сто бед один ответ!!! – сказал он в конце концов, - Маму мы уломаем!

И пообещал подарить щенка, когда мне исполнится шесть лет.

Тот день рождения я так ждала… так ждала… впрочем, кто никогда не мечтал о собаке, всё равно не поймёт.

Я переводила у часов стрелки. Вырывала из календаря по пять листков зараз. Но время всё равно было хитрее. Оно уже не бежало и даже не шло, а как-то еле ковыляло. И однажды остановилось совсем…

В тот день маму увезли в больницу, а папа зашвырнул меня к себе на закорки и пропел:

- Кого-о-о, кого ты подарить проси-и-и-и-и-и-ила?!

Глупый вопрос! Я просила…

- Бра-а-а-а-а-ти-ка!!!

Какого братика?! Зачем?!

Я вцепилась в папино ухо. Он взвыл, затряс головой и перешёл на речитатив.

- Не-хо-чешь-бра-тика-мож-но-сес-тричку!

Я запрокинула лицо к потолку. Слёзы закатились в меня обратно, и… мне захотелось отлупить самоё себя. Поставить на горох. Высечь розгами. Всё-таки, зависть – отвратительное чувство… ладно ещё завидовать Малышу… Но Надьке! Из-за её ушастого, как Чебурашка, братца! Но ведь это давно было, ещё до мечты о собаке, как они не понимают!

- Да ладно, - пихнул меня в бок папа, - Сдалась тебе собака! У тебя вот-вот братик будет. Или сестричка. Ничем же не хуже…

…Она оказалась похожа на скрюченного, сморщенного, красного от злости гнома. Руки и ноги – связки сосисок. Свалявшийся пух на голове. Щёлки вместо глаз и приплюснутый, размазанный по щекам нос.

- Фу! – сказала я.

- Осторожно! – испугалась мама.

Потому что я нечаянно ткнула гнома пальцем в живот.

Живот оказался мягкий и тёплый.

Мама сказала:

- Подай пелёнку.

И дала мне её подержать. А сама подставляла снизу руки, боялась, что уроню. Только чего её ронять? Она ж ничего не весит. Весу в ней – как у щенка сенбернара. И ещё она обслюнявила мне руку. Фу.

И я засунула ей палец в рот. А она его укусила – не больно, у неё даже зубов не было. Ни одного! А потом уцепилась за мой мизинец своим обезьяньим кулаком. Сильно так. Хотя пальцы у неё были – как спички.

А потом она зевнула, скривив набок лицо. И мне захотелось посмотреть, что у неё там - внутри. Там было тепло и розово и пахло сладким молоком.

Потом пришли девчонки со двора и из детского сада. И мама заставила всех снимать в прихожей ботинки. И загоняла в ванную – смывать с рук микробов. А они топтались вокруг неё и причитали: ах, глазки! ах, пятки! ах, то да сё! А Надька сказала, что моя сестра гораздо лучше, чем её Чебурашка. Потому что у неё вполне нормальные уши.

…Воспитательницу Елену Павловну мы встретили в парке.

-Гуляете?

Мы с мамой кивнули.

- Братик?

- Сестра! – возразила я.

Елена Павловна сделала медовое лицо:

- Ну и как тебе сестрёнка? Нравится?

Медовый вид Елены Павловны стал ещё медовее.

А у меня внутри всё обожгло и разгорелось пожаром. Ну как же можно вот так взять и ей объяснить... ну… про это про всё. Про свалявшийся пух и беззубый рот, про Чебурашку и лохматую собаку, про мокрые пелёнки и Малыша, и про молочную кухню, и что у неё по ночам болит живот, зато вполне нормальные уши… Да и надо ли? И разве она поймёт?

Елена Павловна стояла, выбивала туфлей дробь. И надо было что-то говорить. И я сказала… и лицо у Елены Павловны из сладкого сделалось кислым, и она попрощалась очень быстро, и пожелала нам всего хорошего.

А мой ответ потом стал семейным анекдотом. И папа хлопал себя по коленкам:

-Ха-ха-ха… лучше, чем… ха-ха-ха!!!

Не понимаю, что здесь смешного. Я на самом деле так считаю. Я так про неё Елене Павловне и сказала:

-Сестра как сестра… ну… в общем … лучше, конечно, чем собака.