Жили-были два волшебника – мрачный Злюка и легкомысленный Добряк.

    

     Однажды аист с длинным, крючковатым, загнутым вверх клювом принес в дом Злюки колыбель с малышом. Разумеется, Злюка пришел в бешенство! Начал читать заклинания, чтобы разорвать аиста на мелкие клочья. Только ничего не получилось: на аистов с загнутым вверх клювом никакое волшебство не действует – ни доброе, ни злое. 

   

      А через день тот же аист принес младенца-девочку Добряку.

      – Спасибо! – сказал аисту Добряк. – Как я рад. Теперь у меня есть дочка. 

   

     Злюка звал сына Тарарамом. Мальчик подрастал на удивление сообразительным, смешливым и совершенно неспособным обижаться на многочисленные козни и выходки. Когда Злюка пытался стращать и даже злить Тарарашу, малыш так заразительно хохотал, что Злюка впервые за многие годы, кривил в ответ узенькие губы.

     – Бедный папочка! – говорил Тарараша, научившись произносить слова. – Опять придумал вредоносную гадость! Позволь обнять тебя!

     – Зачем это? – вне себя от возмущения интересовался Злюка.

     – Чтобы прижать к любящему сердцу. Поверь, тебе сразу полегчает!    

    

     Между прочим, девочка Ластюша, доставшаяся Добряку, наоборот, была существом капризным и обидчивым. Раздражалась из-за пустяков и просто так, без всякой причины. Дерзила, спорила.

     – С добрым утром! – говорил Добряк. – Пора вставать.

     – Спокойной ночи! – отвечала Ластюша и, повернувшись на другой бок, продолжала лежать в колыбели.

     – Спи… – соглашался Добряк.

     – Не желаю! – кривила губы Ластюша. – Надоело валяться!

     – Поступай, как захочется, – предлагал Добряк.

     Безобидные слова эти возмущали Ластюшу чрезвычайно.

     – А как мне захочется?! – кричала она, сжимая кулачки. – Угадай-ка?!   

     Добряк был искренне удивлен и растерян. Что он сделал не так? Чем провинился?

      – Ни за что не угадаешь! – усмехалась Ластюша. – С такой, как у тебя неповоротливой «соображалкой»…  

    

     И вот наступило время, когда все мальчишки и девчонки отправляются в первый класс школы.

     – Наконец-то! – обрадовался Злюка. – С завтрашнего дня будешь учиться в частной школе профессора Приду-Думского, – объявил он Тарараше. – Жить, между прочим, будешь у него в доме. Так положено.

     – Я буду скучать по тебе, папочка! – вздохнул Тарараша.

     «А я – нет!» – усмехнувшись, подумал Злюка. Но вслух говорить об этом не стал. Почему-то сдержался.

    

     – Жаль расставаться! – огорчался Добряк. – Но учиться должны все, даже дети волшебника. Утром отправишься к профессору Приду-Думскому, в его частную школу… – сообщил он Ластюше. 

      – Скучно с тобой… – ответила Ластюша. – А профессор очень пожалеет, что согласился чему-то обучать меня в этой жизни…  

    

     Начал профессор Приду-Думский учить уму-разуму Тарарашу с Ластюшей и скоро убедился, оба они – самые обыкновенные дети, каких вокруг – без счету. Не обладают магическим чутьем, колдовским талантом, способностями к целительству, ворожбе и предсказаниям. Впрочем, Тарараша с удовольствием гонял в футбол, а у Ластюши оказался безупречный почерк.

     

     – Талантливо пинать кожаный мяч?! – возмущался Злюка. – И это – сын могущественного волшебника... Кому же я передам в наследство бесценный опыт коварного мага и безжалостного колдуна?

   

     Зато Добряк искренне радовался.

     – Хороший почерк – редкое качество! Ластюша будет писать приятные для глаза поздравительные записочки и праздничные открытки.

    

     Между тем, Ластюша, в свободное от уроков время, развлекалась самым неподобающим образом! Она научила любимого попугая профессора Приду-Думского, время от времени, кричать истошным птичьим голосом:

     – Дважды два – пять!

     А еще – подменила обложки Тарарашиных учебников. В букваре разместились примеры на умножение и деление. И ответы – с ошибками. В задачнике – пересказы бродячих ночных кошмаров и жуткие истории с необъяснимыми событиями. В словаре – ноты песен для дискотек и вечеринок, а в школьном дневнике – модные картинки и прикольные фотки для девушек.

     Наконец, однажды ночью, Ластюша зашила рукава пальто профессора и прибила гвоздями к полу новые башмаки Тарараши.

     

     – Трудолюбивое дитя! – восхищался Добряк (а профессор Приду-Думский был в недоумении). – Со временем станет первоклассной портнихой. Или дрессировщицей попугаев!  

   

     Прошло несколько лет, дети волшебников подрастали.

    Тарараша мужал, Ластюша хорошела.

    Однажды весной профессор отменил урок математики из-за внезапной простуды. Молодые люди вышли из классной комнаты в парк, который начинался за порогом профессорского дома. Теплый весенний воздух можно было, кажется, раздвинуть руками.

    – Вот странно…– сказал Тарараша, – утро пахнет разрезанным арбузом.

    – Пахнет землей и свежестью! – строго поправила Ластюша. – Если быть точным, конечно.

     Солнечные зайцы прыгнули на Ластюшины лоб, шею.

     – Кажется, сейчас у нас на глазах начнут распускаться цветы, – заметил Тарараша,  пытаясь не смотреть на Ластюшину шею и зайцев, которые слепили.

     – Разве вокруг мало цветов? – жмурилась она от солнца.

     – Одуванчики не в счет! – вздохнул он. – Птицы щебечут…

     – Какие? То есть, какие виды, и подвиды птиц ты можешь определить?

     – Затрудняюсь, – честно признался Тарараша. – Спрошу у профессора.

     Налетел легкий ветер. У самой земли было еще прохладно, хотя весеннее солнце припекало, ого как!

     – Зябко… – поежилась Ластюша.

     – Зато нету мух, – произнес Тарараша, снимая куртку, чтобы накрыть ее плечи.

     – Нету-мух! Мух-нету! – насмешливо кричала Ластюша, убегая, прячась среди деревьев.

     – В самом деле! – хохотал Тарараша, пытаясь догнать ее. – Нету! Мух-нету!

     Было на удивление беззаботно и радостно. 

   

       – Этого еще не хватало! Сын могущественного волшебника, кажется, готов влюбиться… – соображал Злюка. – Дружба, сочувствие чужому горю, жалость и любовь – старинные предрассудки, отказавшись от которых, рассудительный молодой человек может получить множество ценных преимуществ в реальной жизни!

    И стал колдовать, чтобы навести порчу на Ластюшу. Но так торопился произнести заклинания, что, промахнувшись, ошибся адресом: несчастья свалились на голову профессора Приду-Думского!

     Раз-два! И у профессора выросли пышные усы зеленого цвета! Уши стали как у слона, голова облысела, ноги загнулись крючьями, на спине – горб!  

    Профессор был опытный ученый и сразу понял, что его заколдовали. Сначала-то он, конечно, обиделся. Но потом, с любопытством исследователя стал изучать свойства своего новенького организма.  

     Впрочем, Добряк легко расколдовал его (так, что профессор едва успел набросать заметки для будущей статьи: «Порча: неудобства и преимущества»).

    

     Между прочим, Тарараша сделался не в меру рассеян и задумчив.

     Еще бы!

     Свободное время молодой человек тратил на то, чтобы сообразить, как заслужить внимание Ластюши. С осторожностью и почтением он носил рюкзачок с ее учебниками, успевая распахнуть перед девушкой входную дверь, и, если дело происходило на улице, с радостью открывал над головой Ластюши цветастый зонтик от чересчур яркого солнца, или зонт темного цвета, как защиту от дождя.

     По ночам он пытался нарисовать портрет Ластюши. Или изобретал для нее самоходное кресло – летучее, прыгучее и плавучее, на солнечных батареях.  Портреты – один за другим – получались неудачными. Глаза, губы, нос и уши были Ластюшиными, а все вместе на холсте почему-то не складывалось. С креслом тоже пока не ладилось, солнечные батареи оказались слишком тяжеловесными.

    Ничего этого Ластюша замечать не желала, воспринимая происходящее как должное. Правда, глаза ее сияли, или казались особенно бездонными, улыбка становилась все более ослепительной, но, конечно, из-за того, что лето в том году изволило припожаловать солнечным и теплым.

  

     Про шестнадцатилетие Тарараши никто и не вспомнил! Но на следующее утро шестнадцатый день рожденья праздновала Ластюша.

      – Это Дарья, – объявил Тарараша, – говорящая ворона, мой подарок! Крылатый друг, с которым не соскучишься. Я подобрал Дарью птенцом. Она сочиняет стихи и поет песни на птичьем языке.

      – Терпеть не могу ворон! – поморщилась Ластюша (а ворона Дарья растерянно нахохлилась и сверкнула глазами).

     – Ладно, – пожал плечами Тарараша. – Отпускаю в небо твой подарок. Пусть летает.

     С этого дня ворона Дарья поджидала девушку на улице, встречая радостными «кар-карами». Пыталась угостить птичьими лакомствами: червячками, личинками насекомых, растительной пищей. Принесла корочку свежего хлеба, в другой раз – дохлую рыбку. Сочиняла вслух стихи и песни на вороньем языке. Однажды подняла такой шум, что Ластюша… расплакалась!

    

       – Ничего страшного, – успокаивал Добряк растерянную ворону (она готова была умереть на месте от смущения и беспокойства!). – Слезы защищают глаза человека  от грязи и пыли. Окажите честь, уважаемая ворона, будьте гостьей, поживите в моем доме! – предложил волшебник (который был известным знатоком и собирателем стихов и песен на птичьем языке).

     Разумеется, ворона согласилась. А через некоторое время волшебник Добряк и ворона Дарья распевали сочинения на птичьем языке в два голоса! Каркали, ворковали, пробовали крякать и куковать в рифму, посвистывать и чирикать на разные лады. Но об этом в другой истории…  

    

     А в нашем повествовании профессор Приду-Думский начал обучать Тарарашу и Ластюшу игре на лире, кифаре, арфе и скрипочке. А также – пению.

     Оказалось, что тишина благозвучна. В ее глубинах – несчитанное количество музыкальных фрагментов, которые ищут подходящего молодого человека или девушку, чтобы подступить к самому сердцу (а еще на территории тишины хранятся слова, дожидаясь того, кто захочет их огласить). 

     Ластюша старанием не отличалась, зато с удовольствием слушала, как Тарараша играет на скрипочке и поет. Иногда голос его становился таким чистым и проникновенным, что окружающие изумлялись, всплеснув руками, таращась во все глаза на юного музыканта. Почтительно замолкали птицы, стихал легкий ветерок, мухи, и те, кажется, замирали на лету от восхищения.

     Ластюша жмурилась от незнакомого прежде, головокружительного ощущения счастья, светлела лицом. Впрочем, ненадолго. До конца мелодии. Случайные зрители возвращались к своим делам, налетал повеселевший ветерок.

     – Браво! – кричала говорящая ворона Дарья. – Брависсимо! 

     – Терпеть не могу ворон, – напомнила Ластюша. – Вот если бы…

     – Чем бы я мог порадовать тебя? – насторожился Тарарараша.

     – Перо жар-птицы… Отчего бы не подарить его мне?

    

     – Какое безрассудство! – нахмурился Злюка. – Даже мне, умудренному опытом волшебнику такое вряд ли под силу.

     – В самом деле… – впервые в жизни согласился  с ним Добряк. – Опасная затея.

     – Как только это могло прийти в голову молоденькой девчонке?

     – Слыхал я, что Пламенная госпожа Птица может явиться во сне кому-нибудь из живущих. 

     – Но в таком случае… – разом ужаснулись волшебники Добряк и Злюка, – …это означает…  

    

     – Я ждала тебя! – произнесла прекрасная Птица неприятным скрипучим и на удивление  писклявым голосом, когда Тарараша после долгих приключений добрался, наконец, до райского сада в сказочной стране Ирии, где Лучезарная госпожа Птица изволила проживать в просторной огненной башне с узорчатыми стенами.

     – Ждала? – удивился Тарараша. – Неужели? 

     – Можешь называть меня Ваше Лучезарное Величество.

     Побежали слезы: птица – в два человеческих роста – блистала всеми цветами радуги, нестерпимо для глаз.

     – Не желаешь ли откушать золотого яблочка? – проскрипела Птица, слегка померкнув. Так, что можно было рассмотреть массивный и хищный клюв, сильные лапы с крупными загнутыми когтями, заглянуть в полные солнца, сияющие, как драгоценные камни, глаза.     

    – Спасибо, Ваше Лучезарное Величество, я не голоден, – ответил Тарараша, косясь на кругляки, которые в этих сказочных местах именовались яблоками: румяные, пышущие жаром, как уголья догорающего костра.

    – Вот как? – усмехнулась птица. – Ты – первый и единственный из людей, кому было предложено угощение, дарующее бессмертие, и кто от него отказался. Знаю, зачем ты пришел ко мне. Но хочу, чтобы произнес вслух свою просьбу. Так будет справедливо.

    – Не найдется ли у Вашего Величества лишнего лучезарного перышка?

     Птица визгливо рассмеялась.

     – Да… – сквозь смех выговорила она, – если ты предложишь взамен ценность, достойную внимания.

     Глядя, как  Тарараша достал из-за пазухи тряпицу с ломтем хлеба и луковицей, как в растерянности от ее предложения, копается в карманах, Птица вдоволь нахохоталась, хрипя и всхлипывая от удовольствия.

    – Ты отдашь мне умение петь и проникновенный человеческий голос! – объявила она, отсмеявшись. – В обмен на перо жар-птицы. 

    

      – Тоже мне редкость, перо жар-птицы! – возмутился Злюка. – Думаю, пора мне, как родителю, вмешаться.

     – Ни в коем случае… События должны идти своим чередом! – остановил его Добряк (и, как это ни странно, Злюка возражать не стал: со сказочными историями необходимо быть крайне деликатным, если хочешь дождаться счастливого конца). – Да и поздно уже что-либо предпринимать… – печально заметил Добряк, –  …обмен состоялся.

    

     – Похоже на язык пламени… – радовалась Ластюша, любуясь пером жар-птицы, – но это пламя холодное. Не обжигает. Говорят, что перо приносит владельцу удачу и счастье. А еще – помогает искать клады. Притягивает золото. Попробуем проверить, так ли это?

    Тарараша растеряно пожал плечами.

    –  Что ты молчишь? Хочешь, сегодня ночью отправимся на поиски клада?

    Тарараша кивнул головой. Впрочем, без особой радости.

     – Можешь не беспокоиться, если нет желания! – надула губы Ластюша. – Я и одна справлюсь.  

    – Нет… – с трудом выговорил он незнакомым скрипучим и каким-то писклявым голосом, – конечно, я помогу тебе!

     – Что случилось с твоим голосом!? – ужаснулась Ластюша.   

     Тарараша (делать нечего!) выложил все, как было.

     Сказать, что Ластюша расстроилась, ничего не сказать! Никто до сих пор не видел ее настолько растерянной и огорченной. Обняв Тарарашу (который замер от неожиданности!),  девушка надолго задумалась.

    

     – Раньше нужно было думать! – раздраженно цедил Злюка. – Что теперь будет? – вздыхал он.

      – Ни за что не угадаешь! – откликнулся Добряк (и, вот так штука! – улыбнулся… но почти незаметно, самыми уголками губ).

    

     А еще через некоторое время Ластюша оказалась в тридесятом царстве, в сказочной стране Ирии, где проживала жар-птица. 

     – Я ждала тебя! – произнесла Сиятельная Птица голосом Тарараши. Таким мелодичным и проникновенным, что простые птицы почтительно смолкли, затих легкий ветерок, мухи, и те, кажется, замерли на лету от восхищения. – Знаю, зачем ты пришла. Но хочу, чтобы произнесла вслух свою просьбу. Так будет справедливо. Можешь называть меня Ваше Лучезарное Величество!

     – Возвращаю твое перо, Лучезарное Величество. И прошу вернуть человеческий голос его владельцу! – выпалила Ластюша, с трудом сдерживая гнев и обиду.

     Птица рассмеялась добродушным, искренним смехом.

     – Не желаешь ли откушать яблочка? – сочувственно поинтересовалась она голосом Тарараши. – А в перьях я не нуждаюсь. Тем более, в мусоре, бывшем в употреблении у кого-то из бескрылых… – задушевно объявила Птица. – Перьев у меня – без счету. Новеньких и самых стильных…

     Птица развернула сиятельный хвост (как распахивают его павлины). Брызнули ослепительные лучи, глазам стало больно. Размахнувшись, Ластюша швырнула румяным яблоком в самые глубины пыла и жара сиятельного хвоста. Полетели огненные искры.

     – Ах ты, негодная девчонка! – писклявым голосом проскрипело его Лучезарное Величество. – Что с моим голосом? – изумилась она, хрипя и откашливаясь.     

     Ластюша бросила второе яблоко.

     – Как ты смеешь?! – разворачивала крылья Птица, вереща и повизгивая.

     Пыхнуло жаром. Языки пламени ударили в лицо. Каким-то чудом Ластюша успела, прикрыв ладонью глаза, швырнуть третье яблоко.

    – Вот тебе, от нас с Тарарашей! – крикнула она.

    – А это вам, от меня на память! – прошипела Птица, и это было последнее, что услышала от нее Ластюша.

     

      Прошло еще несколько лет и Тарараша с Ластюшей поженились.

     Хотя волшебник Злюка изо всех сил пытался не допустить этого, и по ночам, при убывающей луне втайне читал заклинания, чтобы разлучить молодых людей, или, может быть поссорить. Но их взаимная сердечная склонность день ото дня только увеличивается.

      – Избранница Тарараши легкомысленна и своенравна, – тяжко вздыхает Злюка. – А кроме того… сказать честно, дурна собой. На лице ее – клеймо Сиятельной Птицы, которое, увы, не поддается колдовству. 

    – Обоюдная любовь, если она подлинна… – убежден волшебник Добряк, – в свою очередь, колдовству не подвластна.

    На щеке Ластюши – шрамы от ожога...

   – …которые нисколько нам не мешают! – уверяет Тарараша таким проникновенным и нежным голосом, что Ластюша безоговорочно верит ему.   

     Иногда волшебники Злюка и Добряк приходят к ним в гости. Злюка появляется регулярно: каждое тринадцатое число месяца. Добряк – наведывается реже. Наблюдает со стороны: со сказочными историями необходимо быть крайне деликатным, если хочешь дождаться счастливого конца!