Подготовила Лариса Васкан

Назарова Лариса Геннадьевна

 О себе:

 Первые стихи сочинила в три года, ещё не умея писать.

Произведения для детей опубликованы в журналах: «Мурзилка», «Жирафовый свет», «Союз писателей», «Первый №», «Простокваша», «Формаслов».

Участник 14 Семинара молодых писателей, пишущих для детей, организованного Фондом социально-экономических и интеллектуальных программ в 2018 г. (Ясная Поляна) (семинар прозы В.М. Воскобойникова).

Победитель (I место) VII международного литературного конкурса произведений для детей и юношества «Корнейчуковская премия» 2019 в номинации «Проза для детей младшего возраста» среди зарубежных авторов.

Участник Совещания молодых литераторов СПР в г. Химки, организованного Советом молодых литераторов Союза писателей России в 2020 г. (Семинар детской литературы А.П. Торопцева).

 

Арбузовые туфли

         У Алёнки была мечта – ярко-красные туфли с жёлтыми бантами-бабочками. Вот такими, как эти порхающие лимонницы. Ещё была у Алёнки мама – строгая по вечерам. По вечерам, потому что приходила с работы, когда уже смеркалось.

         – Ты полы вымыла? – спросила она, как обычно, с порога.

         «Только полы и мою, – подумала Алёнка. – Как Золушка! Даже хуже. Золушка – та мыла ногами. Щётки наденет и – прыг-скок. – Это девочка в мультфильме видела. – А я – рученьками…

         – Слышишь меня?

         – Вымыла, – буркнула Алёнка и ушла в свой угол – на дальний конец дивана – мечтать о том, как однажды наденет на ноги щётки. То есть туфли!

         Мама устало разделась и поставила на пол сумки.

«Пум!»

         Алёнка вытянула шею. Что это так глухо стукнуло?

         – Арбузы, – сказала мама, будто отвечая на молчаливый вопрос. – Сезон начался. Теперь ими торговать будем.

         – А можно мне… – начала Алёнка, но не услышала своего голоса: пропал от волнения.

         – Хорошо идут! – радостно объявила мама и впервые за вечер глянула на Алёнку. – Глядишь, так и мороженое скоро покупать будем. Не только кашу есть. А?

         – Можно-мне-с-тобой-завтра-пойти-продавать-я-туфли-хочу-купить, – быстро проговорила девочка. «Как будто одно слово получилось. Но лучше уж так, чем не сказать».

         – Чего говоришь? – переспросила мать и нахмурилась.

         – Можно мне с тобой?

         – Ишь чего надумала! Тебе по дому дел мало?

         – Я продавать буду, – громко сказала Алёнка. Ей показалось, что на эту громкость и на эти слова ушли последние силы.

         – Туфли хочешь? – мама задумчиво прошла на кухню. Девочка – хвостиком. – Ну, попробуй. День на жаре постоишь, так и туфель не надо будет.

         «Можно! Можно! Можно!» – в голове Алёнки что-то звонкое запело и запрыгало.

         На следующий день девочка торговала вместе с мамой. Чтобы очередь за южными ягодами продвигалась быстрее, Алёнкина мама разделила обязанности. Она взвешивала арбузы и называла итоговую цену, а девочка рассчитывалась с покупателями. Мужчины в деловых костюмах брали по две, а то и по три штуки, бабушки с авоськами просили выбрать арбуз поменьше, один дяденька с сединами приходил аж трижды, всякий раз – с новенькой тысячерублёвой купюрой, а мальчишки, которые с утра прибегали лишь поинтересоваться, после обеда пришли с родителями.

         – Десять кило, – сказала мама, – взвесив для них последний оставшийся арбуз. – Двести двадцать рублей.

         – Ваши пятьсот. И сдача, – Алёнка зашуршала сторублёвками. – Сто, двести, триста. И вот – восемьдесят.

         – Как интересно ты считаешь, – сказал папа мальчишек. И с улыбкой добавил: – Наверно, у тебя по математике пятёрка?

         Алёнка повернула голову. Мама неподвижно стояла сзади. Так же неподвижно застыли на её лбу яростно поднятые брови.

         Мальчишки окружили отца.

         – Что там? Сколько там?

         У Алёнки заложило уши. Она будто услышала громкую тишину. Настолько громкую, что через неё еле удавливался смех мальчишек, какие-то непонятные успокаивания-улюлюкивания их родителей и крик матери.

         Только дома, уже вечером, Алёнка осознала, что весь день давала сдачу неправильно, и продала все арбузы почти вдвое дешевле.

         – Как же ты так? – услышала девочка. Это она сама себе сказала? Нет, это мама. Уже спокойно, хотя и с досадой. – И я тоже хороша – куда смотрела?

         Алёнка почувствовала, что мама улыбнулась.

         – Ну, иди обниму. Горе ты моё. Арбузовое.

         Мама уже обнимала её – своим взглядом. И Алёнка с разбегу прыгнула в объятия.

         – Я всё исправлю, мамочка! Я буду всё проверять. Прости меня, пожалуйста. Я не хотела.

         – Да я уж поняла, что не хотела. – Мама погладила Алёнку по голове. – Туфли ты хотела. Ладно. Что поделаешь! Это нам обеим наука.

         Алёнка так и заснула – в маминых объятиях. А на следующий день вместо половой тряпки взяла учебник по математике и просидела над ним до темноты. Вернувшись домой, мама проверила, хорошо ли девочка усвоила вычитание, поспрашивала таблицу умножения, позадавала примеры.

         – Завтра можно за прилавок, – довольно сказала она. – Только под моим контролем.

         Это «завтра» стало для Алёнки чудесным и радостным: солнце и арбузы, деньги и счастливые улыбки покупателей, а главное – добрые глаза мамы, смотрящие только на неё.

         Спустя пару дней Алёнка покрыла убыток, а через месяц скопила нужную сумму на туфли.

         – Ваш размер уже разобрали, – сказала им с мамой продавщица. – Но можно заказать доставку на дом – со склада.

         – Ура! – запрыгала девочка.

         Тем же веером она нетерпеливо, но грациозно засунула ноги в ярко-красные, такие блестящие и такие… арбузовые туфли. С жёлтыми бантиками. Закружилась в них перед улыбающейся мамой. И почувствовала себя принцессой.

 

Бьющиеся растения

 Два последних летних месяца Васька ходил за мной как приклеенный. Даром что лето. То на автобусной остановке ждёт – знает, когда я с занятий по гитаре возвращаюсь, то увидит из окна да как заорёт на всю улицу: «Рая, Рая!», а чего «Рая»? – и сам не знает. А то ещё было: на пути в магазин пристал. Давай, говорит, фотки моего племянника смотреть. А зачем мне этот его карапуз? Вот лет через двенадцать – можно и посмотреть будет. Может, и на Ваську похожим вырастут. Сам-то он ничего: симпатичный, хоть и худой. И учится так нормально. Физичка – та вообще без ума от него. В пример ставит. Мол, предмет только начался, а мы уже не понимаем, один только Шомов тянет руку. Вот и пусть со своей физичкой романы крутит. Мямля! Леру вон Толик на первом свидании поцеловал. А это этого разве дождешься, чтобы позвал куда-то?

Радовалась, что наконец-то сентябрь наступил: теперь Шомову занятие будет – учёба. Да, видно, зря. Всё по пути из школы догоняет и плетётся сзади. Когда мы с девчонками ходили, мне как-то до этого дела особо не было, а теперь меня вот уже два дня как Макс провожает. Вчера предложил быть его девушкой. «Подумай, – говорит, – а я завтра за тобой после биологии зайду». И что? Вот сейчас закончится урок, соглашусь я… А я соглашусь, потому что Макс высоченный, спортивный, правда, напористый слишком и порой грубоват, но он же старше – на целых два года – из тех, при взгляде на кого наши девчонки слюнки пускают. В общем, что надо… И тут Васька за нами по пятам – ну что за картина! Хорошо, кажется, он услышал, как я Лерке про Макса рассказывала – может, отстанет.

Вот и звонок! Макс, наверно, уже заждался. Задержусь немного, чтобы Шомов ушёл, а то неудобно как-то получится.

Медленно складываю тетрадь, учебник, убираю ручку. Ну, всё. Нет, ещё с доски сотру, чтобы уж точно Васька ушёл.

– До свиданья, Анна Ивановна.

– До свидания, Рая! Дома пройдитесь ещё раз по теории – повторите всю ботанику. Больше мы к ней не вернёмся. Только перед экзаменом. А с понедельника начнётся биология.

И как она не устаёт всё время одно и то же говорить? Ботаника, биология…

– Ой! Шомов, ты что, не ушёл ещё?

– Рая, мы с тобой, как бьющиеся растения. Ты мне очень нравишься. Давай встречаться.

Смотрю: Васька еле на ногах стоит. Нервничает. Вроде встречаться предложил, а белиберду какую-то несёт. От ботаники не отошёл, что ли?

– Чего? Какие растения?

– Бьющиеся.

– Это как?

– Ты будешь со мной встречаться? – почти умоляет Васька, и, кажется, чуть не плачет.

И тут он как крикнет:

– Тогда и расскажу!

Я чуть не отскочила от внезапности. Так он это бодро произнёс. И одновременно заманчиво.

Я огляделась – Макса нет.

– Отойдём в сторону, – говорю. – Рассказывай давай, что за растения такие!

– Я имею в виду, что мы с тобой похожи...

– А при чём тут растения? И почему бьющиеся?

– Растения, – говорит, – стремятся к свету, потому что без света не выживут. Иногда даже сквозь асфальт пробиваются. Бьются с асфальтом. И тот трескается. И друг с другом бьются за свет, за путь к счастью. Я вот на уроке представлял, как буду с Максом за тебя биться. Как я его...

– То есть я по-твоему тоже растение? – перебиваю его, а сама не знаю, то ли сердиться, то ли рассмеяться.

– И нет, и да. Вот ты тоже бьёшься за оценки…

– Я? – недоумеваю.

– Но не так, как некоторые, – уточняет Васька. – Тебе ещё и знания важны. И мне тоже. Но учёба – это одно, а личная жизнь – другое. И хорошо, если эта личная жизнь будет с тем, к кому есть чувства. А у меня к тебе чувства.

Хочется спросить: «Как?», «Почему раньше не…»

– Я тебя люблю, – признаётся.

Тихо, вкрадчиво так. Но отчётливо.

Тут появляется Макс.

– Приве-е-ет, – протягивает, как обычно, немного нагловато, будто и не замечая Ваську. – Что решила?

Я как в тумане: Вася, Макс, люблю. В голове всё плывёт.

– Я... Нет, извини.

Макс кривится

– Ты что, с этим? – кивает на Шомова. Мне хочется заслонить его, худенького – вдруг ударит?

«Ну я и даю! – думаю. – Как такое только в голову могло прийти?» Тут понимаю, что улыбаюсь. Закусываю губы.

Макс ждёт ответа.

– Мы с ним, как бьющиеся растения, – как можно увереннее произношу то, что плавает в мозгах.

– Растения, – ухмыляется Макс. – Ладно, не больно надо.

Он делает несколько шагов прочь, но вдруг резко оборачивается к нам и как-то отчаянно-злобно бросает:

– Овощи!

Мы с Васей смотрим друг на друга и беззвучно смеёмся.

 

Голову оторву!

          Есть у нас во дворе злая старушка. Ну, как старушка? Старушки, в моём понимании дряхлые, слабые. А эта – полная, розовощёкая, горластая. Чуть что – сразу кричать.

Вот забрались мы вчера с ребятами на крышу гаража, а она:

         – Ремень по вам плачет! Головы бы вам поотрывать!

         Или мой сосед по парте, Димка, на прошлой неделе палкой по луже бил… Кто его знает, зачем бил. Наверное, интересно – звук шлёпающий, брызги во все стороны. Так вот – бил Димка по луже, а тут эта старушка появилась. И сразу орать:

         – На тебя на самого палки нету! – подняла трость и потрясла в воздухе. – Поймаю – голову оторву!

Хорошо, Димка сразу от неё побежал. Эта старушка кого хочешь догонит. Когда в автобус заходит, то трость всем под ноги суёт, чтобы место уступили, а на улице всегда трость под мышкой носит.

Так о чём это я… Вчера, значит, она на нас накричала, а сегодня я шёл из школы, задумался. И вдруг из-за угла – старушка эта. Я остолбенел. Мне бы дёру дать, а ноги будто ватные стали, не слушаются. Ну, думаю, запомнила она меня, сейчас голову и оторвёт. Но старушка только посмотрела… ух, как посмотрела! Тяжело так, как будто к земле придавила.

Когда я оправился, сразу домой побежал. К папе.

– Папа, а что будет, если голову оторвать?

Папа у меня биолог. Он рассуждать начал:

– Ну, это смотря кому. Если человеку, то человек, конечно, умрёт. А вот кроты, например, как себе корм на зиму запасают? Червям переднюю, головную, часть откусывают и съедают, а остальное складывают в подземных хранилищах. Так червь и живым остаётся, и уползти далеко не может. Крот всю зиму такими маринадами питается.

Хорошо, стул рядом стоял – я на него так и плюхнулся. Это уж лучше сразу умереть, чем так мучиться. А что если эта старушка – кротиха? Если она нас, мальчишек, переловит, головы поотрывает, а тела в подвал сложит? Никто не узнает даже…

– Но крот и сам может хищнику в пасть угодить, – продолжал папа, –кунице или волку голодному, лисице той же. Или чаще в клюв – орлу или сове, например. Знаешь, сколько на него охотников? Собака – и та слопать может.

«Собака! – подумал я, – вот мой выход. Буду везде с Терзаром ходить. А как же в школу? Его туда не пустят». В грустных мыслях я пробыл до вечера. А вечером приехал дядя – папин брат. Я как его увидел – так мне сразу полегчало – высокий, плечистый, а на нашивке…

– Дядя, это орёл! – закричал я, и подумал: «Вот кто меня защитит от старушки! Дядя. Сейчас всё ему расскажу».

– Не орёл, – поправил дядя, – а сокол – символ внутренних войск Московского округа.

– А соколы кротов едят? – поинтересовался я.

– Кротов… – начал было дядя, но папа прервал нас:

– Сын, да хватит уже про кротов, про червей. Садитесь-ка все за стол.

После ужина дядя подошёл ко мне и, хитро щурясь, спросил:

– Ну, плямянничек, что с кротом-то? Съесть кого надо? Так ты скажи – я это в один раз – хвать – и нету. Что за крот у тебя там завёлся?

Мне вдруг стало стыдно, что я хотел жаловаться.

– Да нет, это я так, – промямлил я.

– Ну, ладно, – засмеялся дядя. – Если что – только свистни.

Пока я смотрел на дядю за ужином, понял: если не быть червяком, то и крот не страшен!

На следующий день я встретил старушку из нашего двора в автобусе. Она смотрела вниз и опиралась на трость. Я поднялся и жестом предложил старушке сесть. Она пробралась к месту и обыкновенно зычным голосом произнесла:

– Орёл!

 

Комариное царство

Добро пожаловать в комариное царство! В России чувствуется, что комаров, по сравнению с прошлым годом, стало намного больше. И не помогают ни спреи, ни пластинки, ни жидкости разные. Эффективным остаётся так называемый бабушкин, иначе деревенский или механический способ. Вот тем летом этих кровососущих гадов совсем не было, а вчера я посмотрела на свой потолок и поняла, что он уже порядком разукрашен. Где – кляксы, где размазанные кривые полоски, где едва заметные точки, но все они отчётливо выделяются на фоне не больше года назад нанесённой белой краски. Да, такое средство борьбы с комарами, как тапок, оставляет грубые следы. Но зато там, где комара аккуратно придавили рукой, получается истинно художественное подобие нежного цветка с тоненькими лепестками – как у садовой маргаритки, только пореже.

А ещё актуально в этом году дарить комара. Куда бы ни поехал – комар в банке – вместо сувенира. А если парочка – так лучше и не надо: можно селекцией заниматься. Скрещивать, к примеру, ейских комаров с брянскими, потом отбирать самых сильных, самых красивых, самых морозоустойчивых, долгоносых, кровососущих – на любой случай! Потом, смотришь, и продажи наладить можно. Редкие экземпляры должны непременно стоить не меньше состояния.

Так что следы на потолке – не катастрофа. При желании можно всегда перейти от тапка к пылесосу. Только вот никто не спешит. Если редкостных эстетов останавливает предвкушение наслаждения эксклюзивной картиной вокруг люстры, то для большинства убийство тапком – далеко не удовлетворение от вклада в современное искусство. У одних оно уже превратилось в вид спорта: кто больше пришлёпнет; у других – в идею фикс: они уже не могут уснуть, если не попадут по цели хотя бы раз. Заядлые истребители рода комариного уверяют, что затягивает серьёзно – как компьютерная игра. Для мастеров есть уровень сложнее: попасть одним тапком по двум насекомым сразу. Сначала кажется, что проще тем, у кого размер ноги большой, но только после долгих и изнурительных тренировок открывается, что главное здесь – хороший глазомер.

Только вот комары, как оказалось, тоже хитрят. Раньше, бывало, лежишь тихо-тихо поздно ночью в темноте, прислушиваешься: если гудит, значит, не сел ещё, бить рано. Как только замолк – хлоп! Чувствуешь: попал – радость неимоверная! А теперь ты их тапком – по двое, а они начали парами за твоей кровушкой охотиться: один летает-гудит, внимание отвлекает, а другой в это время уже впился! Так многие у нас в Подмосковье нервными стали, а некоторые даже к психиатру обращались – он им медикаментозное лечение назначил. Сами представьте: лежит человек, слышит: комар гудит, ну, этот человек и ждёт, пока противный звук затихнет, чтобы прихлопнуть, а тут чувствует – кто-то его за ногу (или того хуже за нос) – кусь! Этак и сума сойти можно.

А если посмотреть на всё это в глобальном масштабе, то не останется и тени сомнения в том, что они замечательные – эти комары: без книги, без тетрадки, без доски с мелом всего за одно лето научили нас быть оптимистами!

 

Лесная река

Парк полон народу. Нет, кажется, мама говорила, что парк Горького рядом, а это сад. Нескучный. Вовке, моему младшему брату, тогда ещё послышалось «кукушный», а я придумал: для тех, кто ку-ку: для психов. Психушный сад. И мы долго не могли успокоиться.

Теперь я шёл от ларька у дороги – с мороженым – маме, Вовке и себе. Мороженое было крепкое, и я решил не торопиться, а пройтись по незнакомой тропке. Её пересекала аллея со скамейками.

– Хочешь кушать? – спросил женский голос.

– Дай! – ответил маме маленький мальчик.

Я бы тоже сейчас не отказался поесть.

– Не «дай», а «да», – поправила его мама.

«Устами младенца глаголет истина», – почему-то вспомнилось мне, и подумал: пусть этот мальчик будет моим Иваном Сусаниным. Нет же! Просто проводником. В какую сторону он с родителями – туда и я пойду. Недалеко. Чтобы мама с братом долго не ждали. Но как назло семья остановилась, чтобы перекусить.

– Мамай! – крикнул мальчик. Я оглянулся. Это же он маму так позвал! А я уже представил за своей спиной длинноусого монголо-татарина в шлеме – с картинки из учебника.

Может быть, если семья мальчика остановилась, то знак мне оставаться на месте? Я сел на свободную скамейку, запрокинул голову. Высоко вверху текла голубая-голубая река.

– Неправда! – раздался слева хриплый женский голос. Наверно, чьей-то бабушки. Я хотел посмотреть, но был настолько поражён цветом воды, что смог только перевести взгляд чуть левее по течению. Там в небесную реку впадала ещё одна. Более бледная и узкая. Непрядва. Значит, Мамай действительно где-то рядом. Вот уже вороной конь Челубея. Несёт ордынского богатыря с длинным копьём на нашего Пересвета.

– Дима! Дмитрий!

– Это мне? Я и есть Московский князь?

Сел глубже в седло.

– Дима! Что ты здесь сидишь прохлаждаешься? – говорит мама и широкими шагами приближается ко мне. – Я тебя за мороженым отпустила, а ты пошёл по парку гулять.

Вдруг обнаруживаю, что сидел всё это время на коне-скамейке боком. По-женски. Тюфу!

– Ты меня слышишь? – продолжает мама. – Мы уже и в киоске были! Где только не были!

– Мама, там Непрядва в Дон впадает! – пытаюсь объяснить я и показываю вверх.

– Ты что, псих? – недоумевает Вовка.

Я поднимаю глаза. Между высокими зелёными кронами голубеет полоса безоблачного неба.

– Каррр! – противно ржёт вражеский конь. Надо мной.