Подготовила Лариса Васкан

Татьяна Владимировна Шипошина

Поздравляем с юбилеем!!!

14 марта 2023 г. поздравляем с юбилеем Татьяну Владимировну Шипошину – председателя Творческого объединения детских авторов России (ТО ДАР), талантливую писательницу, автора более шестидесяти книг, доброго и отзывчивого человека!

Татьяна Владимировна, мы желаем Вам крепкого здоровья, неиссякаемого запаса жизненных сил, хорошего настроения, творческого вдохновения и, конечно же, с нетерпением ждём новых книг!

Татьяна Владимировна является руководителем ТО ДАР. В трудное время она возглавила находящееся на грани исчезновения сообщество авторов, пишущих для детей, и на протяжении нескольких лет продолжает вести ответственную и непростую работу по развитию объединения, сотрудничеству с журналами и издательствами, продвижению в социальных сетях и рекламе книг членов организации.

Огромная благодарность ей за это и выражение искреннего признания от коллег по перу!

Татьяна Владимировна о себе:

 Член МГО СПР. Председатель ТО ДАР.  Главный литературный редактор сайта ТО ДАР «Дети и книги».

Автор более шестидесяти книг для взрослых, детей и подростков. Многие книги переизданы издательствами.

Печаталась в журналах "Мурзилка", "Костёр", " Шишкин лес", "Кукумбер" «Фома», «Полдень 21 век» и др.
Автор и автор-составитель многочисленных альманахов и сборников.

Лауреат и дипломант разного уровня литературных конкурсов, в том числе:
«Новая детская книга» РОСМЭН, 2012 – финалист, много раз полуфиналист;
«Лучезарный ангел» – два сценария-финалиста, 2012;
«Добрая Лира», Санкт-Петербург, 2016 – победитель;
«Новая сказка» «Аквилегия-М», 2016 – финалист;
«Золотое перо Руси», многократно;
Крапивинская литературная премия, 2016, 2021 – полуфиналист;
Корнейчуковская премия, 2017 и др. годы – в числе победителей, финалист;
Лауреат Международного литературного конкурса им. С. Михалкова, 2014 и 2016, в 2020 – 3 место (в издательстве «Детская литература» изданы три книги «Ангелы не бросают своих», 2015; «Тайна горы», 2017; «Не ныряйте с незнакомых скал», 2021);
1 место литературного конкурса «Алиса», 2020;
Лауреат Премии «Просвещение через книгу» Московской Патриархии за книгу «Укажи мне путь» издательства Московской Патриархии о нмч. митрополите Серафиме Чичагове, 2018;
КОРА, 2021 – финалист, под псевдонимом Татьяна Ромашкина;
Конкурс перевода им. М. Яснова, 2022 – победитель, под псевдонимом Татьяна Ромашкина и многих других конкурсов.

В 2017 книга «Стена с ангелами» издательства «Символик» вошла в двадцатку конкурса «Книга года – выбирают дети».
Обладатель знака «Золотое перо Руси», ордена В.В. Маяковского и других литературных наград. 

Интервью с Татьяной Владимировной Шипошиной

 Татьяна Владимировна, в каком возрасте Вы начали писать? Это были стихи или проза? Произведения для взрослых или для детей?

 Первые стихи я написала в шестом классе. Стихи посвящались маме –учительнице. Мне было её очень жаль, потому что она всегда ходила со стопкой детских тетрадей, а дома всё проверяла, проверяла…

Ты каждый день, и в дождь, и в зной,
Усталая, идёшь домой (дальше забыла)

Ещё сочиняла сказки. Помню один сюжет, про цветок в концлагере. Так и не решилась впоследствии возобновить сказку с таким сюжетом.
Все блокноты и блокнотики с детскими писаниями утеряны. Утеряны также многие стихи, которые писались во время болезней, даже в реанимации.

Часто писала я их на клочках бумаги, потом меня переводили в другие палаты и отделения, и клочки оставались в тумбочках и под подушками.
Было среди них и «предсмертное» стихотворение. Может, и верно, что оно потеряно.

Кем мечтали стать в детстве?

 В детстве мечтала стать художником, стоять у холста. Мой отец преподавал в художественной школе, я художественную школу закончила. Даже победила на каком-то большом детском конкурсе. Но в 14 лет тяжело заболела, полгода провела в больницах, увидела страдающих детей и решение поменялось.

Я решила стать врачом, именно детским. Болезнь повторилась на пятом курсе института, в ещё более тяжёлом варианте. Я была год прикована к постели и шестой курс заканчивала на костылях.

Однако мой врачебный стаж 40 лет, на пенсию я ушла в 63 года (у медиков институт не идёт в стаж).

Есть ли любимое место в доме или на природе, где лучше всего пишется?

 Нет, мне всё равно, где стоит мой стол, какое время года и суток. Более того, я могу писать при включённом телевизоре, среди шума-гама. Могу на больничной койке. Была в санатории – писала в кафе. Если пишется, я ничего не слышу.

К этому приучилась, так как работала врачом. На приёмах никогда не думала ни о каком писательстве или сюжете. Врачебная и писательская работа для меня строго разделялись всегда. На приёме следует думать только о больном.
Писала я или рано утром, или поздно вечером, если оставались силы, или в выходные-праздники, если не было дежурств.

У Вас много произведений на православную тематику. Откуда черпаете сюжеты? Есть ли в Ваших произведениях истории из жизни?

 Да, конечно. Все мои произведения, осмелюсь так сказать, взяты из жизни, даже фантазийные детские сказки. Что касается веры, то каждый православный знает, что такое «призывающая благодать». Рано или поздно она уходит, и человек оказывается наедине с жизнью. Теперь он не может жить по-старому, но не всегда умеет жить по-новому. В своих книгах, вместе с героями, я училась жить по-христиански.

До православия меня бросало по йоге, индуизму, буддизму. Я человек довольно въедливый, разбиралась не на уровне «просто упражнения», старалась проникнуть в учения как можно глубже (это касается и христианства).

Поэтому во многих книгах мне ясны скрытые постулаты автора, видно, «откуда ноги растут». Таким авторам я от всей души желаю разобраться, ну, хотя бы начать с ответа на вопрос, почему Христос пришёл после Будды. И не скользить по блестящей поверхности, а стараться смотреть в глубину.
Конечно, не в рамках нашего интервью)))

Как помогает в творчестве работа детским врачом?

 В творчестве помогает всё. Весь внутренний багаж человека может отразиться и в романе, и в детском стихе.

Кто Ваши любимые авторы? Классики, современники?

 В юности – между Пушкиным и Лермонтовым выбрала бы Лермонтова. С удовольствием читала статьи Белинского, например, о «Герое нашего времени».

Гоголя люблю. «Мёртвые души» читала с удовольствием. Затем – Чехов. В 15 лет, находясь на лечении, прочла всё собрание сочинений, сдалась только на письмах)).

В изоляторе лежала – выучила наизусть «Маленького принца», детский вариант. Мама случайно купила мне 3 тома Маяковского, так я в после операции просто «балдела» от этих строк, лесенок, образов.

А вот позже – «Сто лет одиночества» и «Мастер и Маргарита».

Читала Пелевина, но не выдерживала, пропускала куски. Тем более, когда автор пытался выдавать за открытия известные буддийские положения. Некоторые сексуальные сцены тоже пропускала)). Прочтя три книги подряд, поняла, что автор повторяется. Но некоторые отрывки написаны с блеском, читаешь их легко. Считаю, что мне был полезен этот опыт. Но пока больше не хочу))

Вы много сил и энергии тратите на работу в ТО ДАР. Поддерживаете авторов, помогаете им. А какой главный совет Вы могли бы дать начинающим авторам?

У меня есть гротескная повесть, в которой одна из героинь, бабка такая, всем давала советы. Так, с определённого возраста, после каждого совета у неё вылетал один зуб. Поэтому иногда лучше воздержаться от советов)))

А если серьёзно, то, учитывая, что у меня нет литературного образования, я пользуюсь исключительно опытом, интуицией и внутренним чутьём. И каждый раз, каждому автору, говорю по принципу доктора: лечить не болезнь, а больного. Все разные. И советы будут разные. Но есть одно условие писательства: не врать.

О чем пишете сейчас и есть ли задумки на будущее?

 Сейчас пишу повесть для взрослых. О нашем современнике, военном, прошедшем через горячие точки.

Всё-таки писатель – в какой-то мере человек свободный. «Что вижу – о том пою». Вопрос – как пою? А второй вопрос – кто издаст. Но этот вопрос для меня – всегда второй. Стараюсь не врать, пою, как поётся. Даст Бог – будет издание.

На очереди – книга стихов к праздникам, для детей. Буду работать над ней. Кстати, не считаю чем-то второсортным работать над такой книгой. Вот подумайте, сколько художников писали пейзажи? А мы помним Шишкина, Саврасова, Левитана. Ван-Гога, наконец! Так работайте, как Левитан и Ван-Гог!))

Есть ли у Вас мечта, которая ещё не осуществилась?

 Мечта, это нечто большое и детско-юношеское, как я понимаю. Так что назвать свои мысли «мечтами» я не решусь.

Есть желание, чтобы скорее завершилась СВО, чтоб не гибли наши солдаты. И украинские солдаты тоже, ибо эта война – очень похожа на гражданскую. Наши корни и связи так переплетены с Украиной, что их не разорвать. Каждая смерть отзывается в сердце.

Есть желание добра моим близким.
Есть желание добра всем друзьям. Есть желание добра тем, кто не считает себя моим другом. Есть желание добра всем людям и миру.
Есть желание, чтобы те рукописи, которые не изданы, нашли своего издателя. Многие из них просто плачут, так им хочется стать книгами)))
Есть желание, чтоб наше ТО ДАР продолжало быть. Чтобы здесь всё было с добром и талантом, и чтоб от нас выходили на большую литературную дорогу новые авторы.

Т. Шипошина

Кто витает в облаках (отрывок)

ГЛАВА 1
Ехала деревня мимо мужика

– Это возмутительно! – воскликнула Лидия Петровна.
– Это не лезет ни в какие ворота! – развела руками она же.
Тут надо сделать небольшую паузу, потому, что Еремей Новослободский сейчас же представил себе, как цифры, толпой, лезут в новые ворота. Ворота деревянные и выкрашенные в ядовито-зелёный цвет.
Сбоку сидит собака. Дворняга.
Тут, сама собой, звучит песенка о том, что:

Ехала деревня мимо мужика,
Вдруг из-под собаки лают ворота!

Воротам сразу же захотелось залаять, но они не смогли – их пасть была забита цифрами. Цифры лезли одна на другую и толкали друг друга. В давке даже отрывались некоторые детали – например, к ногам Еремея уже свалилось несколько чёрточек. А под воротами сидел помятый ноль и вытирал слёзы.
Интересно, а что там, за зелёными воротами? Куда цифры лезут? Еремей даже встал пару раз на цыпочки, чтоб разглядеть – что там, за новыми воротами? Но цифры толпились и пинались! Их было так много, что разглядеть ничего не удалось.
– Новослободский! Ты почему пляшешь? Я с тобой разговариваю, или не с тобой? Или ты опять куда-то «улетел»?
Еремей Новослободский, ученик второго класса, стоял около парты. Но это только так казалось. Потому, что около парты стояла внешняя часть Еремея. А его мыслительная часть только что ломилась в новые ворота. Но в ворота пролезть не удалось.
– А? – спросил Еремей. – Чего?
В классе сразу стало шумно. От смеха.
– Прекратите! – повысила голос Лидия Петровна. – Садись, Новослободский. – Наверно, мне придётся вызвать в школу твоих родителей. Итак, вычитание в столбик. К доске пойдёт… пойдёт… Ну, давай, Полякова. Давай! Хоть один человек в классе…
Лидия Петровна не договорила. Но все поняли.
Хоть один человек в классе не только разобрался с вычитанием в столбик, но и сможет спокойно провести эту манипуляцию у доски.
Света Полякова! Светочка! Поляковочка! Две тугие косички. Заплетены сверху, от самого лба. Кажется, что брови у Поляковой подняты из-за этого в вечном вопросе: «Кто тут ещё сомневается, что я в этом классе – первая ученица?»
Всё у этой Поляковой так ровно и чисто, так правильно, что прямо так и хочется…
Не подумайте, что хочется помять ей тетрадку или подкинуть лягушку. Нет!
Хочется прокричать: «Слава Поляковой!»
– Слава Поляковой! – совершенно искренне почти прокричал Еремей Новослободский.
Лидии Петровне ничего не оставалось, как только метнуть в сторону Еремея пару молний. Но Лидия Петровна была учительницей начальных классов, а не древнегреческим богом Зевсом-Громовержцем. Настоящих молний не получилось. Если бы Лидия Петровна оказалась вдруг настоящим Зевсом-Громовержцем, то тетрадь Еремея Новослободского – точно бы воспламенилась.
А так – нет, ничего.
Еремей даже понюхал тетрадь. Гарью не пахло.
– Молодец, Света. Садись. Может, кто-то ещё хочет к доске?
Голос Лидии Петровны звучал очень грозно, и Еремей превратился в человека невидимку. К сожалению, в невидимку могла превратиться только его мыслительная часть. А вот наружная, как назло, продолжала сидеть за партой и отсвечивать радугой в глазах Лидии Петровны.
– Послушаем-ка мы Петрова! – вынесла приговор Лидия Петровна. – Петров, к доске!
Проходя мимо парты Еремея, Толик Петров успел пнуть товарища в бок. «Товарища» – скорее по несчастью, а не по дружбе. Потому, что в классе их было двое – таких вот, выдающихся учеников.
Петров и Новослободский!
Как у каждого из выдающихся людей, у Петрова и Новослободского имелись свои особенности. Но об этом – позже. А пока Петров толкнул Новослободского в бок, и от этого в тетради Новослободского провелась дугообразная линия через половину листа.
Что отнюдь не добавило этой многострадальной и видавшей виды тетради чистоты и красоты.
«Это – мост! – подумал Еремей Новослободский, глядя на дугообразную черту. – Только куда?»

ГЛАВА 2
Ерёма-Ерёма, сидел бы ты дома!

О! О!
Петров!
Петров «плавал у доски», но проблема заключалась в том, что и плавать Петров толком не умел – так, барахтался по-собачьи.
– Ну… берём пятёрку… и туда её…
– Смелее, Петров. Сколько будет от двенадцати отнять пять? Детский сад, ясельная группа.
– Берём десяток... Раскладываем…
– Раскладывай, Петров. Что будем раскладывать?
– Пятёрку… Нет, десятку...
– Петров! Думай, Петров!
Тут Лидия Петровна, как всегда, выдавала желаемое за действительное. Два понятия: «Петров» и «Думай» – никак не сочетались.
Еремею стало жалко Толика Петрова. Как ни странно, он уже давно решил пример. То есть, он решил пример не в столбик – он просто увидел, сколько получится. Там, в уме. Поэтому он взял Петрова за руку, прицепился вместе с Петровым к столбику с примером, и унесся в высокое звёздное небо.
Можно сказать, в Космос.
Без скафандров. Потому, что мыслительной части человека не нужен скафандр.
Для Еремея лететь – дело привычное, а вот мыслительная часть Петрова испугано озиралась, и даже попыталась спрятаться.
Прятаться в Космосе – бесполезно. Там – все мысли видны, всё нараспашку. Каждый передвигается со скоростью своих мыслей. Может, поэтому Петрову немножко неуютно, так как Еремей тащит его за руку. Вместе со столбиком нерешённого примера. Петров – не успевает ориентироваться, хватает ртом воздух и через некоторое время просит:
– Ерёма, подожди!
Толик совершенно не замечает, что мимо них уже два раза проплыл ответ на пример. На тот самый, ранее написанный им на доске.

В Космосе – хорошо. Простор. Тёмное небо, сияющие звёзды. Сколько их?
Ага… В столбик!
Одна звезда, вторая звезда…
– Полетели назад! – канючил Толик Петров, не выпуская из рук столбика с примером.
– Петров, хватит дрожать! Отпусти пример на волю и давай складывать в столбик звёзды!
Пример улетел, а вместе с примером улетел и ответ на него. Толик так и не понял, что это был ответ…
Петров испугано озирается, берёт одну звезду и с трудом взгромождает её на другую.
– Ну, и столбище! А до обеда успеем?
– Только о своём животе и думаешь! В Космосе всё по-другому. Мы можем здесь гулять бесконечно!
– Не, – отвечает Петров. – Я не хочу – бесконечно. Я хочу в столовую. Пюре с сосиской, пирожок. Компот!
– Звёзды! В столбик!
– Пирожок!
– Звёзды!
– Ща, как вмажу – будут тебе и звёзды, и столбики! – не выдерживает Петров. – Сейчас же опусти меня обратно! А то… А то…
Еремей, конечно, понимает, что здесь, в Космосе, Толик Петров ему совершенно не страшен. Космос – это не столовая, где Петров силой может присвоить чужую сосиску, или пирожок соседа.
Космос – это не школьный двор, где Петров может «дать по шее», «накостылять» и «припечатать».
Здесь, в Космосе, можно переместиться в такие дали… Правда, в самые далёкие дали Еремей ещё не летал. Страшновато. А вдруг там – чёрная дыра? Или страшная звезда – «Красный карлик», который всех к себе притягивает, и никого не отпускает?
Только Еремей подумал, что, и вправду, пора возвращать Петрова на место, как очнулся.
Его трясла за плечо Лидия Петровна:
– Новослободский! Ты где? Ау, Новослободский!
– Ау, – ответил Еремей. – Я тут.
Как только стены в классе не рухнули – не понятно. От смеха, конечно.
– Прекратите смеяться! – прикрикнула Лидия Петровна. – Ты, Еремей, решил пример?
– Решил, – промямлил Еремей.
– Сколько получилось?
– 47.
– Хорошо. Правильно. А как ты решал? Где столбик? Столбик где?
Тут Еремею показалось, что на него надвигается чёрная дыра и спрашивает: «Где столбик? Столбик где?»
– В Космосе, – ответил Еремей. – Он там летает.
Еремея и школу спас звонок. А то школа бы обрушилась, а вместе с ней – и Еремей – распался бы на мелкие звенящие осколки.

(повесть ещё не издана)))))

Скала

Легенда

 Случилось это в некотором царстве, в некотором государстве, в одном древнем городе. Удивительно процветал раньше этот город!

Жители его почти не болели. Если и заболевали, то очень быстро выздоравливали. Люди не имели недостатка ни в еде, ни в одежде. Рождались легко и умирали в ясном уме и твёрдой памяти, в окружении любящих детей и внуков.
С незапамятных времён в городе соблюдалась одна важная традиция.
На окраине, почти за городом, около леса, стояла высокая скала. Каждый сознательный житель, начиная с семи лет, один раз в год должен был подняться на вершину скалы и выбросить самое дорогое, самое достойное или самое прекрасное, что он смог сделать, составить, сочинить или сотворить в этом году. А если он не смог за год ничего сотворить, он выбрасывал частицу самого хорошего или доброго, из того, что приобрёл, нашёл, или получил в этом году.
Например, сапожник мог выбросить пару обуви, портной – удачно сшитое платье. Ювелир – перстень или колье.
Платье и туфельки могла выбросить модница! Банкир мог выбросить акции, которые принесли ему в этом году неожиданный доход.
Поэт выбрасывал рукопись стихотворения, прозаик – что-нибудь из написанного. Музыкант мог выбросить и ноты, и даже любимый инструмент.
Можно было выбросить письмо от любимого, или его фотографию. И некоторые выбрасывали!
А маленький школяр мог выбросить коньки. Или – тетрадку с пятёрками. Или (даже!) набор солдатиков!
Дело в том, что над вершиной скалы постоянно скапливались мощные воздушные потоки. Там дули странные ветры.
Любой выброшенный предмет подхватывался этими потоками ветров. Какое-то время предмет кружил над скалой. Сделав пару кругов, предмет навечно исчезал неизвестно где.
Никто и никогда не находил однажды выброшенных предметов. Хотя во все времена находились люди, которые пытались их отыскать.
В городе ходила легенда о том, что всё это улетает не просто так, а летит именно туда и именно к тому, кто более всего, на данный момент, в этом нуждается. Никаких подтверждений этой легенды, как вы понимаете, ни у кого не было.
Вот такой существовал обычай в этом городе.
Может, кому-то этот обычай мог показаться странным, или даже жестоким, но мы ведь не можем выбрать, в каком месте нам родиться.
Жители этого города – тоже не могли. Вот и соблюдали свой обычай.
Время шло. Старики, хранящие тайны, умерли. Умерли их дети и даже внуки.
И обычай… Не то, чтобы совсем заглох, а стал соблюдаться не так строго.
Например, ювелир мог кинуть со скалы перстень, но не из драгоценного металла. Сапожник мог бросить пару туфелек, но не из кожи, а из полотна. А портной мог вообще выкинуть испорченное платье, которое не захотел забрать заказчик.
Поэт, конечно, выбрасывал стихотворение, только предварительно переписывал себе копию.
А музыкант выбрасывал скрипку, по которой сапогами прошлись гости на очередной свадьбе.
Дальше – больше. Стали находиться такие смельчаки, которые начали смеяться над обычаем, и бросали со скалы совершенно не дорогие их сердцу, или даже совсем посторонние для них вещи.
Наконец, нашёлся один подвыпивший безобразник, который, под одобрительные крики пьяных друзей, выбросил со скалы мусор из мусорного ведра.
Мне бы не хотелось рассказывать о том, что произошло дальше. Но из песни слов не выкинешь!
Однажды, рядом со скалой веселилась пьяная компания. Ночью, когда уже стало совсем темно, один из гуляк притопал на вершину скалы и справил с вершины свою естественную нужду. (Может быть, бедняга просто перепутал направление движения? Однако очевидцы рассказывали, что он сделал это сознательно).
Потоки ветра над скалой взметнулись вверх, увлекая за собой беднягу. Бедняга взмахнул руками, закричал, на секунду задержался в воздухе и свалился вниз…

С этих пор всё, что ни пытались люди сбросить со скалы – просто падало на землю, под скалу. Чудесные потоки ветра исчезли.
Кстати, бедняга остался жив, и, в принципе, совершенно здоров. Он только повредился умом. Перестал узнавать близких и всё происходящее. Бедняга стал местным дурачком.
Он и сейчас сидит под городской ратушей и просит милостыню.
С тех пор жизнь в городе изменилась. В принципе, этот город просто перестал отличаться от всех других городов.
В нём появились воры и разбойники, ненавистники и завистники. Мужья стали изменять своим жёнам, а жёны начали обманывать мужей. Дети перестали слушаться родителей. Люди начали тяжело болеть и рано умирать, причём иногда – в муках, покинутые близкими.
В городе появились люди, которые ели из золотых тарелок, и люди, которые копались в отбросах, выискивая что-нибудь, чтобы не умереть с голоду.
Вот такая грустная история.
«Что же делать?» – спросите вы.
Я не знаю…

Ладно, так и быть! Всё это случилось в нашем городе! В нашем!
Нас несколько человек… немного, поверьте…
Каждый год, в определённое число определённого месяца, поближе к ночи, мы по-прежнему приходим к скале и забираемся на неё. Мы бросаем со скалы самое дорогое.
Правда, пока всё падает под скалу. Но мы не отчаиваемся. По крайней мере, завтра кто-нибудь из нищих порадуется находке.

(Сегодня вечером мы собираемся на скалу. Приходите. Если хотите…)

Несогреваемое 

Она заглянула в комнату отдыха. Он лежал на диване, положив под голову одну из казённых подушек. В наволочке из вишнёвого бархата. Вторая подушка валялась на полу. На ней – отпечатанные скреплённые листы. Текст пьесы.
Такого же тона и цвета, как подушки – тяжёлые бархатные театральные шторы на окнах. Шторы сдвинуты. В щель меж штор – вечерний свет с отблесками заката.
Его глаза закрыты. Бледный высокий лоб, тонкий нос, круги под глазами. Волосы с проседью.
В её руках – клетчатый плед. Увидев, что он дремлет, она произнесла:
– Ой! – и стала тихонько закрывать двери.
Он открыл глаза. Глаза спросили её: «Чего тебе?»
– Я хотела... хотела... вы отдыхаете... можно, я согрею вам ноги?
– Откуда тебе известно, что у меня ноги холодные? – усмехнулся он, не отрывая головы от подушки.
– Помните, на репетиции сегодня вазу разбили? Я убирала осколки и случайно... я случайно оказалась рядом с вами... я дотронулась...
– Понятно. Ты уборщица?
– Да. В институт не поступила, вот... устроилась сюда. А вы... вы к нам приехали... Вы... а ноги... холодные такие... я принесла плед. Извините.
– Ну, согревай, – усмехнулся он. – Согревай, девочка. Согревай несогреваемое. Постоянный холод. Да.
Она робко подошла к дивану.
– Подожди. Ты знаешь, кто я? Что-нибудь знаешь обо мне?
– Сказали – режиссёр знаменитый, из Москвы. Ставить будете пьесу в нашем театре. И всё... я болтовню не слушаю. Сама себе хозяйка. Я фамилию вашу забыла, извините.
– Ты поступала в театральный?
– Нет. В медицинский. Здесь моя мама работает, в кассе. Она меня сюда уборщицей устроила. Мама болеет сильно. Иногда я днём за неё в кассе сижу, а убирать прибегаю вечером. Вы репетируете как раз. Наши-то больше днём.
– Значит, не в театральный?
– Нет.
– А тебе нравится театр?
– Да так, не очень... бывает фальшиво.
– Ты не мечтаешь стать актрисой?
– Нет. Давайте, я вам ноги укрою.
Она набросила плед на его ноги. Стала укутывать их, как укутывала бы мама. Или бабушка. И вдруг опустила руки, разогнулась, и на него устремился пронзительный взгляд каких-то аметистово-серых, бездонных глаз.
На него надвинулась параллельная Вселенная.
Он пару раз быстро повернул голову на подушке, чтоб стряхнуть наваждение.
– Да, да, – сказал он. – Ног нет. Это протезы. Ниже колен. Одна – по самое колено, другая – ниже. Но, почему-то, она больше болит.
– Простите... – прошептала она. – Я не знала.
– А я не афиширую, – снова усмехнулся он. – Я афиширую только спектакли. Хотя в театральном мире – это не тайна. Но ты же – из другого мира.
– Наверно, у вас хорошие спектакли, – очень тихо произнесла она. – Иначе вас не пригласили бы к нам.
– Да. Я в театре, я в кино. Но ты же не любишь театр!
– Если я полюблю человека, я полюблю всё, что он делает.
– Почему ты говоришь об этом?
– Я могу... могу полюбить... театр.
– К чему такие жертвы.
– Это не жертва. Это... ну, так, как есть. Разве бывает иначе?
– Посиди со мной, – попросил он. – Здесь, на стуле.
Она присела.
Он снова закрыл глаза. Казалось, он заснул. Она осмелилась взглянуть в его лицо ещё раз. Такие лица приходят во снах.
Наяву в такие лица глядеть больно. Страшно. Это как конфетка «Взлётная». Сладкая, но ты в самолёте, а впереди – взлёт. И все, какие только возможно, вероятности аварий и падений.
Она сидела, он лежал.
Наконец, он открыл глаза.
– Спасибо. Я не держу тебя, иди.
– Мне никуда не надо идти, – сказала она. – Я могу остаться.
– Я старше тебя вдвое, – произнёс он. – Может, и больше. Только не придумывай себе сказок.
– Мне кажется... вы тоже...
– Что – «тоже»?
– Вы придумываете сказку.
– И ты играешь в ней роль принцессы, – усмехнулся он.
– Я не хочу играть роль. Но я...
– Знаешь, мой жизненный опыт...
Он почувствовал, что его слова повисли в воздухе. Жизненный опыт – не обёртка от конфеты. Его нельзя просто так отбросить.
Попал в урну, не попал в урну...
Обёртка зависла в воздухе.
И тут... Тут он почувствовал, что у него согрелись ноги. Впервые за те пять лет, с тех пор, как он потерял их в тяжёлой автомобильной аварии. Впервые за те пять лет, как от него ушла его вторая жена.
Впервые за те пять лет, которые... которые...

Мечта

Мадмуазель преклонных лет
Хранила свой большой секрет
В шкатулочке хрустальной,
И любовалась тайной.

В шкатулке, как слеза, чиста,
Лежала детская мечта.
Лежала так, без дела,
Тихонько голубела.

Но рыжий кот преклонных лет
Столкнул шкатулку на паркет...
И брызнули осколки!
Да, тут рыдать – без толку.

Мечта взлетела в небеса...
На том была бы сказка вся,
Подумаешь, игрушка!
Но очень жаль старушку...

Коль просто так лежит мечта,
Не стоит нам ругать кота,
Была мечта без дела –
Ну, вот, и улетела...

Мысли

1.
Жил человек.
У него были мысли.
Но однажды мысли у человека
Скисли.
А если мысли скисли,
Как молоко,
То жить человеку становится нелегко.
Морщинки тучатся,
Глаза пучатся,
Падает слух.
Падает зрение.
Ухудшается
Настроение.
Ну, и пищеварение – куда без него!
Все беды на одного...

2.
Жил человек.
У него были мысли.
И эти мысли человека грызли.
То руку куснут, то ногу.
Чуть совсем не сгрызли, понемногу.
Терпел человек, терпел...
Громко пел,
Ругался,
Дрался.
Короче, сопротивлялся.
Нелегко внутри
Быть изгрызанным,
Хоть снаружи-то –
Быть прилизанным...

3.
Жил человек.
У него были мысли.
И затеяли мысли игру в коромысло.
То вправо тянут,
То влево.
То – в небеса,
То – где колбаса?
То от себя, то к себе.
То для человечества,
То бе-е-е-е...
Гнули беднягу, днём и ночью.
Пока не отказал позвоночник.
Стал бедняга белым, как мел.
И одеревенел.

4.
Жил человек.
У него были мысли.
И однажды мысли у человека
Зависли.
Он и поел,
И попил,
И выпил,
И голову вымыл.
И по голове постучал.
Но мозг молчал...
Он почти совсем облысел...
Нет!
Не думается, от слова «совсем».
И тут человеку стало невмоготу.
А вы сами попробуйте пережить пустоту!

5.
Очень, очень человека жалко!
Эй «Скорая», включай мигалку!
Подключай аппараты,
Вливай препараты
Самые свежие:
Небо бескрайнее
Море безбрежное,
Любовь – огромную, до облаков!
(И что-нибудь про котят и щенков...)

Почему?

Мне с мамой прогулки –
одно беспокойство!
Я чувствую –
в маме волшебное свойство!
И мама
на небо
глядит неспроста!
Я чувствую –
мама умеет летать!
Боюсь, мама скажет:
– Сыночек, мне душно...
И в небо умчится, как шарик воздушный.
Поэтому я
рядом с мамой хожу,
и мамочку крепко
за ручку держу.

Ангельские песни

Песен ангельских – не слышно
Ни в домах, ни средь полей...
Славят Бога, славят «в вышних»,
Эхо тает на земле.

День и ночь. Светло и строго.
Каждый миг, и каждый час –
Хор крылатый славит Бога!
Хоть немного –
И за нас.

ПОЗДРАВЛЯЕМ!