Пройдут века, сотрутся в памяти людей многие события, но человечество никогда не забудет, какой ценой досталась победа в Великой Отечественной войне – Великая Победа.

Именно наши деды и прадеды остановили фашистские полчища и изгнали их с нашей земли. Такое не забывается ни через двадцать, ни через сорок, ни через восемьдесят лет. Такое нельзя забывать.

Низкий поклон и вечная память Героям! Здоровья и благополучия ветеранам, дожившим до наших дней! Спасибо авторам, которые рассказывают нашим детям и внукам о том времени, чтобы сохранить историческую правду.

 

В ПОИСКАХ НЕИЗВЕСТНОГО СОЛДАТА

Автор: Анюта Музыкантова

Артём бежал против потока машин. Он проехал три остановки. Проехал мимо, и сейчас окончательно опаздывал на урок физкультуры. Он перепрыгивал через лужи и ворчал себе под нос: «Достали со своим спортивным лагерем. Им нравится, пусть сами и едут!»

Потом остановился, чтобы отдышаться, стянул шапку и со злостью затолкал её в рюкзак. Артём стоял, а время нет. Вечно парализованная во время уроков стрелка часов, сейчас бежала как лучший из спринтеров. «Не успеть… Виктор Николаевич заставит отжиматься тридцать раз! А если…?»

Вдалеке виднелось кладбище. Артём никогда не ходил в такие места. Они наводили на него тоску и попросту казались жуткими.

Но на этот раз стрелка часов спешила установить мировой рекорд. Еще десять минут и он опоздает. Артём решил срезать путь и проскочить через кладбище с покосившимися крестами, и полуразрушенными могилами. Там, на кладбище, снег лежал небольшими почерневшими горками. В центре стоял памятник, возле которого возился парень. Пробежав еще сто метров, Артём окончательно выдохся. Он прижался к ближайшему дереву и бросил рюкзак на землю.

– В школу опоздал? – неожиданно спросил парень, который кропотливо собирал разбросанные возле памятника цветы.

– Ага… – чуть отдышавшись ответил Артём. – Да, ладно, я свою норму по физ-ре уже выполнил на сегодня.

Он присел на корточки и стал наблюдать за парнем.

– А что вы делаете? – поинтересовался Артём.

– Прибираюсь после вандалов.

– После кого…?

– Тебе сколько лет? – парень недоверчиво посмотрел на Артёма.

– Мне двенадцать, но уже скоро тринадцать будет. В июне.

– Знаешь, вандалы – это такие люди, которые разрушают памятники архитектуры, могилы, и всё то, что представляет историческую ценность и важно для любого нормального человека.

– То есть этот памятник имеет историческую ценность? – поинтересовался Артём.

– Видишь, что здесь написано – «Памятник неизвестному солдату». А вандалы написали белой краской на памятнике нецензурные слова. Понимаешь, о чём я?

– Ну, это я понимаю… – ответил Артём, – что тут непонятного.

Он еще раз взглянул на стрелки часов, которые побили мировой рекорд. Торопиться и бежать уже не было смысла.

– И что вы этот памятник здесь каждый день проверяете? – как бы с усмешкой спросил Артём.

– Не каждый день, но раз в пару недель прихожу и смотрю всё ли в порядке.

Артёму это казалось странным. Ходить на кладбище к памятнику никому неизвестного солдата, да еще следить здесь за порядком.

– Тебя как звать-то? – поинтересовался парень.

– Меня Артём зовут, а вас?

– Я – Сергей, руководитель поискового отряда «Время». Знаешь, что такое поисковые отряды?

– Это, наверное, когда люди пропадают или собаки. И потом их ищут, правильно?

– В чём-то ты прав, но не совсем. Есть такие отряды, которые ищут пропавших людей. Их называют поисково-спасательные. А мы ищем, как бы тебе сказать…уже не самих людей, а их останки: части скелета, а также предметы с войны, которые помогут нам установить личность бойца. Одним словом – мы ищем память.

Артём в первый видел человека, который ищет черепа и скелеты людей.

– Я тебя испугал? Да ты не бойся. Если бы не поисковые отряды, то и не было бы этого памятника. Вот, посмотри. Здесь перезахоронено более ста останков солдат со второй мировой войны. Мы с ребятами каждый год ходим в экспедиции. По две недели живём в поле или лесу, занимаемся раскопами.

– То есть вы – археологи? Те, которые в фильмах мумии находят?

Сергей громко рассмеялся.

– Знаешь, меня еще ни разу никто не сравнивал с археологом. Но ты прав, мы с ними в этом похожи. Вначале мы изучаем историю боёв в районе. Опрашиваем местных жителей, если они есть. Очевидцев тех событий практически не осталось, поэтому общаемся с их детьми, внуками. Потом осматриваем местность, ищем места с просевшим грунтом. Это может быть окоп или засыпанная воронка. В прошлом году мы нашли несколько десятков останков солдат в такой воронке.

Знаешь, чтобы определить личность человека иногда достаточно пуговицы от нательного белья.

Чем больше Сергей рассказывал о работе поискового отряда, тем больше Артём погружался невероятную и очень интересную жизнь поисковика. Он сам не заметил, как помог Сергею убраться возле памятника.

– А можно мне к вам, в отряд? – неожиданно для самого себя спросил Артём.

– Можно. Только мы берём тех, кто не боится трудностей. Две недели в поле или в лесу, жизнь в палатках – это не курорт. Жаркие дни и холодные ночи. Работа с утра до позднего вечера. Это не так легко, как кажется. А ты сам чем увлекаешься?

Артём не знал, как ответить. Сказать честно, что в свободное от уроков время он играет в танки на компьютере, было стыдно. Сегодня впервые ему было стыдно за своё увлечение.

– Да особо ничем… – растерявшись ответил он.

– Ничего, бывает… – понимающе похлопал его по плечу Сергей. – Я тоже раньше не знал, что жизнь может быть другой, наполненной смыслом что ли… Когда чувствуешь, что занимаешься важным делом. Потому что без памяти о прошлом, нет будущего. А еще говорят, что боец обретает покой, когда его находят.

Возьми мой телефон. Если не передумаешь, звони в конце мая.

– Я позвоню! Обязательно позвоню! – крикнул Артём, схватил рюкзак и побежал в школу.

Он представлял огромные поля, леса, вырытые блиндажи и траншеи, лопаты и миноискатели, палаточный лагерь. Людей, которые вечером, после длительных раскопов, уставшие, но счастливые сидят у костра, рассказывают истории о войне и поют песни под гитару. Артём чувствовал, что это лето навсегда изменит его жизнь.

РАЗ ОНИ ДОЛЕТЕЛИ, ТО И МЫ ДОЙТИ ОБЯЗАНЫ!

Автор: Александр Ралот

(На основе реальных событий)

Тёплый дождь превратил окопы и траншеи защитников города в песчано-глиняное месиво. Но обитатели этих укрытий не обращали на это ни малейшего внимания. Продолжавшийся с раннего утра артобстрел стих, и теперь шум падающей воды заглушали безобидные раскаты грома.

Перепачканные с ног до головы бойцы сгрудились под накатом из брёвен. Раскуривали самокрутки и ловили каждое слово старшины, читавшего вслух заметку из фронтовой газеты.

«Ночью наши самолёты совершили налёт на Берлин и сбросили зажигательные и фугасные бомбы. В городе наблюдались пожары и взрывы. Машины вернулись к местам постоянной дислокации, кроме одной, которая разыскивается».

ИЮЛЬ 1941 ГОДА. ШТАБ НАРКОМА ВОЕННО-МОРСКОГО ФЛОТА НИКОЛАЯ ГЕРАСИМОВИЧА КУЗНЕЦОВА

– Разрешите? – дежурный офицер, вытянувшись по стойке смирно, остановился в дверях.

– Что у тебя? – произнёс адмирал, не отрывая глаз от пухлой папки с бумагами.

– Сводка и переводы вражеской прессы. Как вы просили.

– Читай. Чем фашисты хвастают? Только кратко.

– «Рейхсминистр пропаганд Йозеф Геббельс: “Советская авиация полностью уничтожена!” Главнокомандующий люфтваффе Геринг: “Ни одна бомба никогда не упадёт на столицу рейха!”».

– Достаточно, – прервал офицера адмирал. – Пиши приказ: «Секретно. Разработать план…»

ТРЕТЬЯ ДЕКАДА ИЮЛЯ 1941 ГОДА. МОСКВА. СТАВКА ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

Хозяин кабинета с неизменной трубкой в руке расхаживал возле огромной карты страны.

– Советские люди ждут от нас решительного ответа на бомбардировки любимой столицы. Враг должен быть наказан. Пусть на своей шкуре почувствуют. Адмирал Кузнецов и генерал-лейтенант Жаворонков, ставка изучила ваш план. И одобрила. Выберите аэродром, с которого наши «красные соколы» дотянутся до вражеского горла, и действуйте.

АВГУСТ 1941 ГОДА. ОСТРОВ СААРЕМАА (МООНЗУНДСКИЙ АРХИПЕЛАГ)

Лётчики из полка дальней авиации, получив разрешение, закидали вопросами прибывшего аж из самой Москвы генерала.

– Мы будем первыми, или до нас кто-то уже пытался?

– Первыми были французы. Летом прошлого года. Правда один раз и всего одним самолётом. Кстати, у этой крылатой машины было имя собственное – Жюль Верн. Немцы вскорости оккупировали их страну. Какие уж тут налёты. Затем в ответ на бомбардировки Лондона до Берлина дотянулись англичане. Теперь вот настал ваш черёд. Так что готовьте расчёты.

– Уже, – вступил в разговор командир полка.

– Что уже? Поясните, полковник Преображенский.

– Наш штаб подготовил необходимые расчёты. На всякий случай. Вот он и настал. Идёмте в блиндаж. Там всё увидите.

***

– Отсюда до Берлина долетят и смогут вернуться только бомбардировщики ПЕ-8 и ЕР-2. Дальность их полёта позволяет, – докладывал начальник штаба. – Но моторы слабоваты. Мы рекомендуем использовать ДБ-3Б.

– У них меньшая дальность, – возразил гость.

– Однако моторы проверенные. Обкатанные, – горячился докладчик. – Наши «Букашки» (ДБ-3Б) могут девятьсот километров пролететь, как следует угостить фрицев и вернуться.

– А их тихоходность не смущает? Это устаревшая модель. И вообще, товарищи офицеры, вы забыли про лётный ресурс. Моторы «Букашек» изношены ещё с финской. Радионавигации нет, как, впрочем, и других авиановинок.

– Зато у нас лучшие лётчики дальней авиации. Полетим ночью. Над морем. Оттуда враг нас не ждёт.

***

Экипажи нервничали. Вылет откладывался из-за метеоусловий в точке цели. В качестве тренировки слетали к Штеттину. (Он ближе Берлина километров на сто тридцать). Сбросили бомбы там. И поняли – долетим. Дотянемся!

СЕДЬМОЕ АВГУСТА. 21-00 ПО МЕСТНОМУ ВРЕМЕНИ

Перед взлётной полосой выстроились тринадцать самолётов с максимально возможной бомбовой нагрузкой для этого класса машин. Поднимались в воздух двумя группами. Цель – Берлин. Запасная (на случай, если не удастся пробиться к вражеской столице) – Штеттин. Высота полёта – семь километров. Температура за бортом – минус сорок градусов. Очки шлемофонов и стекла кабин обледенели. Дышать разряжённым воздухом, да ещё удерживать тяжёлые машины на курсе позволяли только огромное желание мстить врагу и отличная лётная подготовка (почти все участники операции имели более трёх тысяч часов налёта). Приходилось прибегать к помощи аварийных кислородных приборов. Во всё время выполнения задания выход в эфир участникам операции был категорически запрещён.

Спустя три часа полёта группа вышла к границе Германии. Несмотря на тёмное время суток, самолёты неоднократно попадали в поле зрения вражеских наблюдательных постов. Однако зенитки молчали. Прожекторами указывали путь на ближайшие аэродромы. Их принимали за асов люфтваффе, возвращающихся с очередного задания.

На основные цели (военные заводы на северо-восточной окраине города) вышли только пять самолётов. Остальные машины отбомбились по запасной.

***

Утром немецкое радио сообщило ошарашенным горожанам: «Доблестными защитниками Берлина отбита попытка прорыва ста пятидесяти английских самолётов».

На что жители туманного Альбиона ответили: «Сообщение немецкого радио о бомбёжке столицы Рейха загадочно, так как в ночь с 7 на 8 августа английская авиация с аэродромов не поднималась, ввиду неблагоприятных метеоусловий».

СЕМЬ ЧАСОВ СПУСТЯ

Обессилевшие лётчики, приземлившись, в изнеможении опускались на взлётную полосу. Ликующие техники подхватывали их на руки, подбрасывали вверх. Но у тех было одно желание – в блиндаж, в постель!

***

Пожилой старшина дочитал заметку. Вытер мокрое то ли от капель дождя, то ли от слёз лицо. Молвил:

– Хлопцы. Значится так. Раз они долетели, то и мы дойти обязаны!

ЛУЧШИЙ ВЫСТРЕЛ

Автор: Галина Стеценко

 Дима с наушниками на шее заглянул в комнату дедушки и остановился у двери.

 – Проходи-проходи, – Виктор Васильевич сразу отложил газету. Улыбаясь через очки прищуренными глазами, с привычным задором пригласил внука, – что остановился в нерешительности?

Внук, покачивая головой с заглаженными вверх волосами в форме петушиного гребешка, прошёл и сел на диван рядом с дедушкой. Взгляд его игриво прыгал по сторонам.

– Дед, скажи, почему ты стал военным? Сейчас многие стараются откосить от армии.    Как тебе взбрело в голову поступить в военное училище? Так было модно в ваше время?

– Нет, не потому…– Виктор Васильевич, полковник авиации в отставке, пригладил облысевшую голову и пристально посмотрел в беззаботные, как безоблачное небо, глаза внука. Лицо его сделалось серьёзным, а морщинистые складки, казалось, стали более глубокими. – В те годы, когда я учился, не было компьютеров. И бизнесу  нас не учили.  Но я всё равно выбрал бы профессию военного. – Задумался, будто пытался измерить расстояние прожитых лет и подробно вспомнить всю свою жизнь.

– А почему? – И, не дожидаясь ответа, внук продолжил. – Только не говори мне, пожалуйста, о патриотизме, о любви к Родине и желании её защищать. Лучше скажи, что в детстве любил в «стрелялки» играть и не наигрался…

– Любил, как и все мальчишки с нашей округи. Да и сейчас ребятишки на детской площадке бегают с автоматами и пистолетами. Только у них они  – купленные в магазине, а мы сами делали, из дерева. В детстве я ещё любил рисовать танки и делать самолетики. В младших классах из листка бумаги выходили простые самолетики и примитивные рисунки. Но с каждым годом рисование получалось лучше и лучше, и танки становились похожими на настоящие. Потом я стал конструировать самолёты из картона – разные.  Долго хранил их, целую коллекцию, пока ты не родился и не начал их ломать. Да ты не помнишь, мал ещё был.

–  Не помню. Дедуля, ты, когда служил, наверное, много стрелял. И твои друзья на службе тоже стреляли. Расскажи, какой в твоей жизни был лучший выстрел?

– Лучший? – Дед опять задумался. Вытер платочком пот со лба. – Лучший на войне был.

–  Хэ! На войне? Да ты шутишь! – Дима скорчил недоверчивую улыбку и вскочил с дивана. – Я знаю, что ты не воевал!

Виктор Васильевич не отрицал.

– Да, не воевал. Но мне кажется, что воевал… и что был  в землянках, и в подбитых танках, и пробирался по минному полю… так на всю жизнь впитались в мою память рассказы мамы, родственников, соседей о войне. – Тихие слова выходили из глубины души его и звучали так уверенно и убедительно, что внук внимательно прислушался к ним. – И хотя далеко отодвинулось военное время, я до сих пор отчётливо вижу страшные бои. Слышу шум воздушных налётов, буханье орудий. Да, в войну я был ребёнком, но запомнил и крики, и взрывы. И как мы с мамой в окопы бежали. И как корку хлеба сосали с сёстрами по очереди. Ещё запомнил дуло пистолета, и как пристально оно на меня смотрело…

– Расскажи, – тихо попросил Дима и присел поближе к дедушке.

– Всю эту историю я сам подробно не запомнил.  Её потом, после войны, мне мама рассказала, твоя прабабушка Акулина. И снится, и вспоминается мне  этот случай до сих пор…

С первых дней войны отец, твой прадед Василий, ушёл на фронт. Мы тогда жили на Украине, в небольшом поселке. Помнишь наш дом? Когда прабабушка Акулина была жива, мы ездили к ней.

– Помню…

– Не знаю, ты обратил внимание или нет, в кирпичной кладке дома остались выбоины от пуль.  Наш дом чудом уцелел от обстрелов и бомбёжек. В саду было девять глубоких воронок от бомб! 

Фашисты рыскали по посёлку. Искали партизан и хватали в чем-либо заподозренных людей. Заглядывали в каждый дом. Не обошли и наш… Сначала мы услышали топот сапог во дворе. А потом – выстрелы! Лай нашей собаки. Много выстрелов. И настойчивый стук в дверь. В доме была мама и мы, трое детей: я шести лет и две сестры, Вера десяти лет, Лида – восьми.

– Это мои двоюродные бабушки. Помню их. И что дальше было?

– Мы все напугались. Прижались к маме. Окружили её, взявшись за руки, как дети обхватывают ствол дерева. Мама обняла нас, а потом пошла открывать. Не открыть было нельзя. Что угодно могли сделать: выбить дверь и окна, подорвать или сжечь дом.  Мама вышла за порог, а мы все побежали за ней. Увидели сразу: двор устелен куриными перьями, а все наши куры истекают кровью, убитые. Около будки, вытянув ноги, лежала моя любимица – собака Шарик. Сестры тоже её любили и сразу расплакались. Я метнулся к ней, чтобы помочь ей подняться. Я тогда не понимал, что ей уже ничем не поможешь.

Немецкий солдат что-то недовольно крикнул мне на своём. Я испуганно остановился. Повернулся – на меня смотрело дуло пистолета. Я в ужасе замер, понимая, чем это может кончиться. Не сводил с дула глаз, боялся пошевелиться. Того страха мне хватило, чтобы навсегда запомнить этот случай.  Мамочка, наша славная, добрая, она заслонила меня собой! И я уже не видел пистолет – я прятался за маминой длинной юбкой. Я не знал, как мне лучше поступить, выйти или оставаться прикрытым. Я боялся выйти. Сёстры тоже забежали за юбку, и мы сжались в один комочек.

А солдат ещё долго не опускал пистолет. Это была пытка для мамы. Мама, стянув с головы косынку, с мольбой смотрела ему в глаза. Молча кричала что есть духу: «Не убивай!», и не могла выговорить ни слова. Когда я вспоминаю этот случай, мне слышится голос мамы. И, кажется, что она кричит на весь мир: «Не убивайте! Никого и никогда не убивайте!»

Немецкий солдат, молодой, высокий, возможно, не успевший создать семью на своей родине, вынужденный на чужой земле держать в руках пистолет, смотрел в мамины глаза, молодой матери. Что он прочитал в них? Что понял в этот момент? Но пистолет опустил. Может, мама, всматриваясь в глубину его глаз, заставила вспомнить его о своей матери?

С тех пор, взрослея, я вспоминал, как мама защищала меня, а я прятался за её юбкой.  Мне захотелось всегда защищать свою маму. Я сказал себе: «Я буду защитником своей матери и нашей Родины! И никак иначе». – Виктор Васильевич помолчал, заметил, каким серьёзным сделалось лицо внука. Положил свою тяжелую руку на его плечо и добавил, – а ты подумай хорошенько и решай сам, какой путь тебе избрать и кем быть на этом пути...

– Дед, а про лучший выстрел ты обещал.

– То и был лучший выстрел – тот, который не был сделан.     

ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО

Автор: Юрий Пусов

Сегодня наш огород бомбили. Мы видели с холма, как на грядках с картошкой, морковкой и луком расцветали огненные цветы взрывов. Это было даже красиво, но страшно. Алёнка вообще уткнулась лицом в одуванчики и накрыла голову руками. А я смотрел.

Я не знаю, почему самолеты сбросили бомбы на наш огород. Может, координаты спутали или бомбы лишние остались. Не могли же они посчитать подозрительным милашку Джека?

Когда пыль улеглась, он так же и остался стоять посреди разоренного огорода. А вокруг него, гордо надув животы, лежали его подопечные: большие оранжевые тыквы.

Я толкнул Алёнку в бок:

- Всё. Улетели.

Сестренка подняла голову и посмотрела на меня на удивление сухими глазами. Потом перевела взгляд на то, что осталось от нашего огорода и из глаз её потекли слёзы.

- Ой, - сказала она. – Мы так старались… А что же мы теперь есть будем?

Её нос сморщился и я понял, что нужно принимать меры. Хватит нам и одного бедствия. Не нужен нам еще и потоп из слёз.

- Беги домой, зови маму, - скомандовал я, - и тащи мешки. Соберем то, что уцелело. Картошку теперь и выкапывать не придётся.

От удивления Алёнка шмыгнула носом, затем кивнула и убежала исполнять. А я спустился к Джеку.

Папа сделал его до того, как уйти на фронт. Набил соломой свои старые штаны и рубашку. Голову из старой наволочки соорудил. Шляпу соломенную надел, чтобы солнцем не напекло. А я улыбку Джеку нарисовал. Кривую, но озорную. Как раз из-за этой улыбки его милашкой и прозвали.

«Ну вот, теперь он за вами присмотрит, пока меня не будет», - улыбнулся папа. Он часто улыбался. Особенно после того, как повестку получил. Он хотел, чтобы мы не волновались. Алёнка вот не волнуется. Только каждое утро, открыв глаза, спрашивает: «Папа не приехал?»

Вблизи стало видно, что каждой тыкве досталось по осколку. А королеву Анастасию поразило сразу в нескольких местах, и она треснула пополам. Не удивительно. Она рисковала больше всех, потому что самая большая. Мы хотели отвезти ее на ярмарку, а теперь придется съесть. Я ещё раз оглядел нашу маленькую армию, как в шутку прозвала мама бахчу с тыквами. Почти все ранены, но смертельно только королева. Я поднял глаза на Джека и закусил губу.

Перед тем, как сесть в военный грузовик, который повёз его на фронт, папа сказал, улыбаясь: «Не волнуйтесь. Со мной ничего не случится. Пока с вами Джек, вам не о чем беспокоиться».

Когда машина с папой уехала, Алёнка посмотрела на нас с мамой и уверенно сказала: «Слышали? Пока с Джеком всё нормально, о папе нечего беспокоиться».

А сейчас я смотрел на Джека и видел небо и лес сквозь большую дыру у него в груди.

- Коля! – послышался звонкий голосок Алёнки с холма. – Мы уже идём! Как там Джек?

Следом за сестренкой спешила мама. Я представил, что сейчас будет, когда Алёнка увидит, что стало с милашкой.  «С папой всё будет нормально, пока с Джеком всё хорошо». Мысли заметались в голове. Что делать? Крикнуть, чтобы не подходили? Побежать самому и увести Алёнку, пока мама не починит пугало? А как объяснить? Как не испугать? Ну это же просто!

Уловив спасительную мысль, я принялся расстегивать жилет. Пальцы дрожали и не слушались.

Когда Алёнка наконец добежала, я как раз застегнул последнюю пуговицу и погладил Джека по животу.

- Ну вот, - сказал я и даже улыбнулся, - теперь у Джека обновка. Он не испугался, сохранил для нас тыквы.

- Заслужил, - кивнула Алёнка и обняла Джека за ноги. – Он герой! Совсем как наш папа! Скоро война кончится, и он вернется. Правда?

- Правда, - опять улыбнулся я и потрепал сестрёнку по макушке.

И мы пошли искать картошку. И морковку. И то, что от них осталось. Надо же что-то есть. А то, что «Пока с Джеком всё в порядке, с папой тоже всё хорошо» - это неправда. Это Алёнка так придумала. Просто всё будет хорошо.

 

ПЯТЬ КОПЕЕК В БЛОКАДНУЮ КОПИЛКУ ЛЕНИНГРАДА

Автор : Лидия Гусева

 Недавно мы начали заниматься капитальным ремонтом в квартире Центрального района Санкт-Петербурга. Без труда отрывая одну рассохшуюся дощечку паркета за другой, я вдруг увидела монету, потемневшую от времени.

- Смотрите, я клад нашла!

Понятное дело, все как-то обрадовались находке. Я начала рассматривать монету. Это были советские пять копеек. Пятёрочка была вырисована в виде острого месяца-серпа, обрамленная двумя колосками пшеницы. Года не было точно видно, но вроде 1944. У меня вместо радости, затряслись руки.

- Слушай, - сказала я сыну, не сведущая в нумизматике, - а, по-моему, в 44-ом не чеканились монеты. Скорее всего, не до этого было, - продолжала я, опираясь на свою женскую логику.

- Нет, мам, что-то печаталось и чеканилось. - Ответил сын.

Я начала с усердием и пемолюксом оттирать грязно-желтенький диск. И… не может быть! Год 1941. С ног до головы меня прошила необъяснимая адреналиновая молния, от чего подкосились ноги. Не думала, что цифра может сделать такое.

Да, мы уже привыкли видеть эти годы 1941-1944, 1941-1945 на открытках, по телевизору, в газетах и кино. Да, мы, «обтолераненные» современностью, как снарядами, знаем все равно и помним.  Но, когда в твоих руках оказывается предмет, с четкой принадлежностью к 1941 году, к началу войны, когда держал эту монету последний раз незнакомый тебе человек в то далекое время, что он чувствовал?

У меня, от заряженной памятью и временем монеты, пробежала такая волна боли, смятения, ужаса, как будто это я только что услышала, что началась война.

Жила-была большая семья в Колпино. Родители с тремя ребятишками. Как тут не радоваться! Вдруг, страшное слово «война» прогремело из динамиков, словно с неба. Ученые-психологи говорят, что есть три этапа восприятия горя: шок – неверие – смирение. Оправившись от шока, они не верили, но линия фронта наступала быстро.

Летом им пришлось перебраться в Ленинград к тетке. Занимали большая семья одну комнату в коммунальной квартире на Фонтанке, 50. Отец, Петр Артемьевич Артемьев, работавший мастером на Ижорском заводе, быстро нашел работу. На фронт он по возрасту не годился, воевал еще в первую Мировую. Их сын уже в то время служил в Армии.

Семнадцатилетняя Тоня и тринадцатилетняя Тася рыли все лето окопы и траншеи вокруг города. Но началась голодная осень, а потом холодная зима. Первой умерла тетка, потом слёг и отец. Он не мог стоять уже на ногах, мать еле передвигалась на карачках.

Девочки по очереди ходили с карточками за хлебом на угол Владимирского и Невского. Не обошел и эту семью человеческий негатив. Прямо в очереди у Таисии вырвали карточки. Ей было легче умереть, чем придти домой без хлеба к своим. А там еще один контраст – входит она в квартиру, а на кухне слышится голос соседки: «Муся, на каком масле жарить пирожки, на сливочном или подсолнечном?»

Сказал тогда отец дочерям свое последнее желание: «Если я не поем мяса, то завтра умру. Я знаю, что солдат кормят кониной. А они выбрасывают головы лошадей на дороги, подкармливают жителей. Попробуйте дойти до линии фронта. Принесите голову». Слабые, но все-таки стоявшие на ногах девочки, а это и понятно, родители отдавали им большую часть своего пайка хлеба, двинулись они в направлении своего Колпино. Сколько шли, одному Богу известно.

И, действительно, увидели они по другую сторону дороги лошадиную голову. Осталось только перейти эту дорогу. Но тут началась бомбёжка. Лежат они в обочине и смотрят на эту голову через дождь снарядов и после, которого, от нее ничего не осталось. Вернулись домой ни с чем.  

На следующий день их отец умер. Это было начало февраля 1942 года. На санках свезли его в ближайший пункт приема. Им сказали, что похоронят его на Волковском кладбище в братской могиле. Девочки решили бросить учебу и устроиться на работу, чтобы получать рабочие карточки.

Тоня пошла работать в медсанчасть, 13-летняя Тася, прибавив себе пару годков - в «Росгософормление». Благодаря старшей Антонине, которая приносила половину своего крохотного обеда в нижнем белье, мама с сестренкой и выжили.

А Тася, как мальчик Гаврош, бегала под артиллерийскими обстрелами и бомбёжками по Петроградской стороне, клеила газеты и плакаты. Рекламные щитки и круглые тумбы бессменно обновлялись свежими газетами «Ленинградской Правды» и «Смены».

Большой Сампсониевский также был ее позицией, где она останавливалась у хлебозавода, жадно вдыхала головокружительный запах. А нередко, чтобы не потерять сознание от голода и тяжести газет, лакомилась клеем из сумки.

- Вот здесь я спасалась в бомбоубежище, вот здесь в подвале, вот здесь просто в парадной, вот здесь, вот здесь, вот здесь… Вот здесь дом был обрушен, в этот тоже попала бомба, а здесь лежала замерзшая женщина с вырезанными ягодицами, здесь старушка стояла на одной ноге, держась за печку, перед ней почти весь дом обвалился…

В их дом на Фонтанке, 50, также попала бомба, но к счастью их парадная не пострадала.  И ночные дежурства на крышах домов их также не обошли. Все досталось этой семье. А вот медаль «За оборону Ленинграда» Таисия так и не получила.

В 43-ем объявили, что будут их выдавать в Администрации, но на Невском была в тот день страшная бомбежка, и документы пропали. Сколько не ходила потом Гусева Таисия Петровна по инстанциям, везде получала отказ. А ленинградцы знают, какую значимость имеет эта медаль…

Сейчас на Первом канале ТВ проходит акция, где просят жителей прислать военные фото.

- Мам, покажи свою фотку блокадную. - Донимали ее часто дети.

- Да вы что? Никогда. В жизни не покажу. Это хуже, чем Саласпилс.

Врачи запретили ей учиться и иметь детей после дистрофии. Но, как видите, не смирилась она с этим.

Не буду долго читателя утомлять фактами, вот еще одно ее воспоминание, которое хочется связать с оскоминной толерантностью современности.

- Когда открылись первые бани, то все люди, мужчины и женщины, старики и дети мылись все вместе. Никто ничего не испытывал: ни стеснения, ни стыда, ни страха, - только бы насладиться горячей водой. Потому что все были среднего рода, без намека на половые признаки, а тем более намерения. Одни кости, и глаза в глазницах.

А вот заграницей говорят, что там очень модная такая модель – ходить всем вместе в баню, от малого до старика… Чтобы у детей комплексов не было. А чтобы закрепить материал теорией, уроки секса вводят с 4-летнего возраста.

Зачем нам навязывать европейские нравы, модели, теории? И не зачем нам также американские трактовки поведения: 1-шок, 2-неверие, 3-смирение. Не для нас это. У нас есть просто Вера! Каждый человек, как звезда, индивидуален, также и каждое государство! Поэтому Ленинград и выжил! С честью выжил!

Вот такой клад-вклад семьи Артемьевых, по матери Юшковых, в общую копилку историй блокады получился.

Р.S. Тоня вместе с санчастью в 43-м ушла на фронт. Дошла до Польши. Вернулась с фронта с медалями и мужем. Сережа воевал в танковых войсках, вернулся с ранениями.

САМОЕ ГЛАВНОЕ

Автор: Людмила Шмидт

Колька торопился в школу на праздничный концерт, посвящённый Дню Победы.

Он забежал на площадь посмотреть, может, уже там готовят салют? Но площадь ещё пуста, рано. Только на скамье у обелиска сидит старик, опустив голову, не шевелясь, как неживой. Колька осторожно подошёл к деду, тронул его за плечо:

– Дедушка, тебе плохо?

Дед поднял голову, выпрямился. Вся грудь в медалях и орденах. Посмотрел на Кольку и вдруг улыбнулся:

– Ты остановился, и мне стало полегче. Посиди со мной немного. В прошлом году нас было трое, а теперь я один остался. Один из двадцати семи.

Дед достал из кармана платок, вытер глаза, отодвинулся на край скамьи, освобождая место для Кольки. Колька присел на скамейку рядом и попросил:

– Дедушка, расскажи про войну. Вон, сколько у тебя орденов! Ты, наверное, герой? Тебе было не страшно?

Дед наклонился к самому уху Кольки и прошептал:

– Ещё как страшно!

Потом он выпрямился и улыбнулся:

– Это наша с тобой тайна, никому не говори! На войне всем страшно. Кто преодолел страх, тот – герой. А хочешь, я тебе про одного героя расскажу? Про Сталинград слышал?

Колька кивнул, приготовившись слушать. А дед помолчал немного и начал свой рассказ.

– Сидели мы тогда в одном из полуразрушенных домов, а напротив, в таком же доме, засели немцы. Стоило только высунуться, тут же выстрел. Улица вся в воронках и выбоинах от снарядов. Перед вечером временно затишье. Немцы ужинали, наверное. И мы решили перекусить. И вдруг в тишине: «Мяу!» Я осторожно глянул в окно, а там котёнок. Сидит, сжался весь, бедняга, и глядит в нашу сторону, будто знает, где свои, но прийти не решается. Немцы тоже заметили малыша. В сторону котёнка полетели камни, послышался смех и говор. А тот сидит, и ни с места. Я позвал: «Кис-кис!» Котёнок снова жалобно мяукнул, но  с места не сдвинулся. Отступать не хочет. Зато немцы открыли стрельбу. Пули заплясали вокруг. И тут меня такая злость взяла, вылез я осторожно на дорогу и к котёнку. Пули свищут, а я ползу. Схватил котёнка и назад. Не знаю, повезло мне, а может, немцы пожалели меня или котёнка. Или они, просто, развлекались! Только, вернулся я целым и невредимым, и котёнка принёс.  

Дед замолчал. А Колька от нетерпения заёрзал на скамейке.

– А дальше, что было дальше?

– Дальше-то! Выговор я от командира получил, зато котёнок у нас прижился. С полевой кухней по фронтам целый год мотался, в большого кота превратился. А потом я его подарил девчушке.  Зашли мы как-то в одну из деревень, а они сидят, вдвоём с сестрой, обнявшись, возле могилы их матери, грустные, в потрёпанных одежонках. Я их к нам на кухню привёл, накормил. Младшая, как увидела нашего Ваську, так от него и не отходила. И он к ней липнет. Вот я и отдал ей кота. Видел бы ты, как она радовалась! Вот такая, брат, история! Пойду я, поговорил с тобой, вроде как с однополчанами повидался. Спасибо тебе. Доброе у тебя сердце, а это в жизни самое главное.

Старик ушёл. Колька смотрел ему вслед удивлённо: вон, сколько медалей, геройский дед, а рассказывает о каком-то котёнке! Хотя котёнка дед под пулями спасал, но котёнок же – не человек. А вот у них во дворе уже несколько дней чей-то котёнок живёт, и никто его к себе взять не хочет.

Весь день история о котёнке не шла из головы. Вечером Колька снова увидел никому не нужного котёнка. Тот сидел во дворе, под берёзой, и смотрел на проходивших мимо, словно просил, возьмите меня. Колька остановился. Нет, мама не разрешит, уговаривал он себя. Он же грязный! В Кольке словно боролись два человека. Один – за, другой – против. Дед сказал, что у меня доброе сердце, вспомнил он, а я...

– Кис-кис!

Котёнок тут же, будто ждал, когда позовут, подошёл и потёрся об ногу.  Колька решительно наклонился и взял малыша на руки.

Васька! Ты у меня станешь геройским котом, а мама у нас добрая, она разрешит. Пойдём мыться.

 

Орден Славы

Автор: Олег Корниенко

В пятницу последнего урока в 5«Б» не было и Тимка с Федькой уже навострили лыжи домой. Но тут пришёл Игорь Николаевич, классный руководитель, и сказал, что сейчас будет классный час.

- Скоро наш самый главный праздник – День Победы, – сказал он. – И вы должны его встретить не только хорошими отметками, но и делами. Наша школа участвует в областной акции «Победный май». Что это значит? Почти в каждой семье кто-то воевал или является тружеником тыла. У кого-то, возможно, сохранились награды или наградные документы дедушек или бабушек, старые фотографии или газеты того времени. Надо принести всё это в школу, мы сфотографируем, оцифруем и вернём. Хорошо бы отыскать участника войны и записать его рассказ. Такие воспоминания ещё ценнее… Всё понятно?

Последние слова Игоря Николаевича некоторые ребята восприняли как сигнал: у меня всё, айда домой! Схватив рюкзаки, они рванули к двери.

- Куда?! – остановил их учитель, и ребята под улюлюканье и смех товарищей вернулись на место. – Я никого не отпускал! А сейчас, – Игорь Николаевич включил ноутбук, – мы поговорим о наградах Великой Отечественной войны.

Игорь Николаевич показывал ордена и медали на интерактивной доске и кратко о них рассказывал. А потом стал спрашивать про награды у ребят. И тут своими познаниями, конечно, блеснул Тимка, за что Игорь Николаевич его похвалил.

- Если б у меня дедушка был Героем Советского Союза, я бы тоже так смог, – ухмыльнувшись, сказал Федька.

- А при чём тут дедушка? – сказал Игорь Николаевич. – Отвечал Тимофей, а не дедушка. – Все засмеялись. – Не знать награды – значит не знать своей истории, своего прошлого. Ты вот какие ордена и медали знаешь?

Федька встал и с трудом перечислил те, о которых только что поведал учитель.

- А это что за награда? – спросил Игорь Николаевич, повернувшись к доске. На экране был орден в виде звезды с полосатой колодкой.

В надежде на подсказку Федька оглянулся. Все молчали, только Тимка опять тряс поднятой рукой.

- Кто поможет Фёдору? – спросил Игорь Николаевич. – Давай Гришанов, выручай товарища!

Тимка вскочил и отчеканил:

- Это орден Славы второй степени.

- Почему ты решил, что второй, а не первой?

- У него серединка с Кремлём золочёная.

Игорь Николаевич повернулся к притихшему Федьке.

- Понял, как надо отвечать?

- Понял...

Начатый в школе разговор друзья продолжили по дороге домой.

- Тебе повезло, – сказал Федька, – у тебя дедушка воевал. А мне про кого писать?

- Нужно найти ветерана, про которого ещё никто не знает. Про дедушку ведь уже писано-переписано.

- И как их узнать, этих ветеранов?

- Они должны быть старенькие и с медалями.

- У нас в городке все старенькие и с медалями. Если б они всегда ходили с ними. А то надевают их только перед праздником. А нам до праздника уже всё надо сдать.

- Я у папы спрошу, – пообещал Тимка. – Может, он кого знает.

Папа действительно помог.

- В соседнем доме живёт один фронтовик – Константин Михайлович Зайцев. Он прошёл войну от Львова до Японии. Точнее, проехал – был фронтовым водителем. Я сейчас ему позвоню… Вы когда к нему собираетесь?

- Да хоть завтра, – решительно ответил Тимка.

Назавтра после уроков они вошли в нужный подъезд. После жаркой улицы здесь было прохладно. Дверь открыла невысокая старушка.

- Мы к Константину Михайловичу, – сказал Тимка, переступая порог.

Старушка заглянула в зал и крикнула кому-то, точно глухому:

- К тебе тимуровцы пришли! – И повернулась к ребятам: – Проходите.

Они прошли и сели на диван. Тимка задавал вопросы, дедушка отвечал, Федька записывал в тетрадь. Иногда Константин Михайлович замолкал, смотрел в сторону и шмыгал носом – наверное, плакал…

Иногда он что-то забывал.

- Может, вспомните? – просили ребята.

- Вспомните… Где вы раньше были?

- В футбол играли.

Тимка толкнул Федьку локтем: молчи!

- А какими наградами вы награждены?

- Самая большая – орден Славы, но мне его не успели вручить – бомбёжка как раз началась… Где-то гуляет мой орден. Писал везде, никто ничего не знает…

Ребята до конца не записали интервью: Константину Михайловичу то ли плохо стало, то ли устал.

- Приходите завтра…

Они попрощались и тихонько, подталкивая другу друга, покинули квартиру.

- Уф, тяжёлое это дело – брать интервью. И что теперь делать?

- Ждать…

Потом всё закрутилось – школа, улица, и они забыли про фронтовика. Снова вернул всех к действительности звонок Федьки.

- Ты видел?! – крикнул он в трубку и замолчал.

- Что видел, говори яснее, – не понял Тимка.

- В интернете продаётся орден! Я хотел больше узнать про боевые награды, а в Яндексе информация: в Чехии на интернет-аукционе продаётся орден Славы третьей степени.

- Точно третьей?

- Точнее не бывает: весь орден серебристый.

- Может, это орден Константина Михайловича?

- Может. Хотя там даже не сказано, что это за орден, просто: «какая-то советская медаль».

- Ничего себе какая-то! За неё люди кровь проливали, а теперь она где-то за границей.

- И что ты предлагаешь?

- Выкупить! Цена там указана?

- 230 крон.

- А сколько это будет на наши?

- Много, наверное. Ты у папы спроси. Он дома?

- Дома. Так что подваливай сейчас.

Тимкин отец сидел за компьютером, когда друзья подошли к нему и поведали о своей проблеме.

- Орден Славы, говорите? – Он задвигал мышкой и быстро нашёл нужную страницу. – Сейчас в интернете не то что орден – звезду Героя можно купить. Такие, братцы, времена настали – всё продаётся, всё покупается.

- Нас интересует только орден Константина Михайловича, – ответил Тимка, и рассказал про встречу с соседом-фронтовиком.

- Дело благородное, – улыбнулся отец. – А если это не его награда? Нужно знать номер ордена, а он тут, – папа кивнул на экран монитора, – не указан.

Федька серьёзно посмотрел на Тимкиного папу.

- Может, орден и не тот, но российская награда должна быть в России!

- В принципе, выкупить его реально, – начал рассуждать Тимкин отец. – На наши деньги это тысяча сто рублей. Но пропустит ли его таможня? По закону награды в страну ввозить нельзя.

- А если мы напишем письмо президенту России, чтоб помог? – предложил Федька. – Мы же хотим найти настоящего владельца ордена.

- Закон един для всех, даже для президента, – ответил папа. – Тут другая опасность: аукцион не магазин: кто больше заплатит, тому орден и достанется.

- Ничего себе. – Тимка почесал в затылке. – И что же делать?

- Собирать деньги. И чем больше, тем лучше, – тысяч пять-шесть.

- Ну, эту сумму мы запросто наберём, – потёр ладони Федька. – Пару недель без мороженого – и орден в кармане. До аукциона ровно месяц. Завтра подойдём к Игорю Николаевичу, чтоб разрешил провести на перемене классное собрание, и объявим о сборе денег.

- Ну что ж, удачи! – Папа встал и пожал Федьке руку. – Если что – я с вами. А это наш с Тимкой взнос. – Он вытащил из бумажника двести рублей и протянул Федьке.

Все последующие дни разговоры в 5«Б» вертелись вокруг ордена и предстоящего аукциона. А вскоре про это говорила уже вся школа, все интересовались, как идут у ребят дела.

- Дела идут хорошо, сумма лота не изменилась, – деловито отвечал Федька, которого выбрали главным казначеем. Сэкономленные за неделю деньги одноклассники сдавали ему в субботу, которую в шутку прозвали «Прощай, чипсы!».

Торги должны были состояться в воскресенье в полночь. Директор школы разрешил следить за их ходом в компьютерном классе, под руководством Игоря Николаевича.

Тимка, Федька и Валерик не отрывали взглядов от монитора.

- Число просмотров растёт, но цена пока старая, – информировал Игорь Николаевич.

- Не растёт, не растёт, а потом как прыгнет! – высказал свои опасения Валерик.

- И мне эта тишина не нравится, – согласился Игорь Николаевич.

И точно: за полчаса до окончания торгов цена неожиданно подскочила в пять раз.

Все заволновались.

- Месяц готовиться к победе и проиграть? Нужно действовать!

- А как?

- Надо перебить цену! – решил Игорь Николаевич. – Добавим в яндекс-кошелёк ещё тысячу рублей.

И они победили! И кричали ура, и эхо радовалось вместе с ними, носясь по сонным коридорам школы.

Домой ребят провожал Игорь Николаевич. Они не спеша шли по ночной улице, обсуждая, что будут делать дальше.

- Сначала нужно написать письмо от школы в таможенную службу, чтобы она пропустила орден, – объяснял Игорь Николаевич. – А когда орден придёт, отправим запрос по номеру в архив Министерства обороны.

Проходя мимо соседнего с Тимкиным дома, они увидели на освещённом крыльце невысокую женщину в чёрной косынке и двоих курящих мужчин. Над ними, на третьем этаже, одиноко горели два окна.

Игорь Николаевич извинился и подошёл к мужчинам.

- Фронтовик умер, – сказал он, вернувшись. – Зайцев Константин Михайлович.

- Зайцев?! – вскрикнул Федька и застыл как вкопанный. Тимка с Валериком уставились на освещённые окна.

- Вы его знали? – спросил Игорь Николаевич.

- Это его орден мы выкупали, – ответил Тимка. – Выходит, опоздали?

- Разве что на какой-то месяц. Но вы не должны винить себя. Константин Михайлович, поди, всю жизнь искал свою награду. У него есть дети и внуки, орден будет в надёжных руках. И, я думаю, ваш поступок был бы для ветерана самой дорогой наградой!

Поздравляем с 79-летней годовщиной Великой Победы!

Подготовила Ната Иванова