9 мая мы отмечаем День Победы – это светлый праздник, особенная дата нашей великой истории и гордости за нашу страну. Спасибо ветеранам фронта и тыла за их мужество и героизм. Мы никогда не забудем их подвиг, и всегда будем чтить память тех, кто отдал свои жизни за свободу и независимость нашей Родины.

Поздравляем с праздником и предлагаем почитать рассказы Елены Долгих, Елены Овсянниковой, Владимира Трушкова и Александра Ралота.

 

Елена Долгих

ПЕРЕВАЛ

Воин умирал. Боли уже не было. Ашот услышал голос матери, понял, что вот-вот перешагнет Грань.

Он сожалел лишь об одном: эти, со свастикой, прошли...

 По-другому и не могло быть, защитников всего-то семь человек. Но они хорошо держались.

Целых шесть часов!

 Беженцы успели уйти. В основном женщины и дети.

Мысли текли легко. Ашот лежал на скальном уступе напротив друга. Он видел его застывшие глаза.

Сандро-весельчак улыбался и после смерти.

Горы смотрели на людей.

 Кто сказал, что горы равнодушны? Нет, им не все равно, кто ходит по их тропам. Потому что горы СЛЫШАТ любовь.

Семеро мужчин охраняли перевал, чтобы сотня мирных жителей смогли уцелеть.

Это любовь.

Любовь к жизни, к своим близким, к Родине.

Семь человек. Русский, таджик, литовец, казах, украинец, армянин и абхазец.

Сандро и Ашот выросли в горах. Кавказцы!

Для них тут все привычное и родное.

Каждый камешек грел, каждая тропа ложилась под ноги.

 А солнце?

В горах оно особенное.

Открытое, как сердце любимой.

Ашот почувствовал холод. Сознание угасало.

Жаль. Жаль, что не сбылось, как хотелось. Не оправдал надежд. Не будет свадьбы.

Любимая не подарит сыновей и дочек. Не услышать Ашоту смех внуков... Жаль.

Воин прикрыл глаза.

Какая-то важная мысль не давала покоя. Он не успел понять, что именно.

Горы молчали.

Горы скорбели.

Горы решили по-своему.

Поднялся ветер.

Ашот выдохнул снежинки. Открыл глаза. Звёздная ночь затеяла хоровод с ветром.

Возле Сандро стоял огромный волк. Он лизал раны воина.

Ашот помотал головой. Привиделось?

Холодный ветерок коснулся лица. Сандро дышал!

Но как?

Губы растянулись в улыбке, Сандро  прошептал:

- Хватит валяться!

Ашот не остался в долгу:

- Если кто-то и притворялся мертвым, то это ты!

Они привались к скале. Огляделись.

Аралезы. То ли волки, то ли огромные собаки. Крылья на спинах.

- А где ребята? - Сандро ничуть не удивился. Он завертел головой.

- Они в пропасти. Фашисты не стали к нам подниматься. - Ашот усмехнулся. - Высоко! А ребят скинули вниз.

- Сволочи, - протянул Сандро. - Что будем делать?

Ашот посмотрел наверх. Друг сделал также. Сверху спускались два великолепных скакуна. Взмахи крыльев создали небольшую метель.

- Араши... Не думал, что увижу их.

- Зато мы сможем выбраться. - Сандро засмеялся. - Какой план?

- План простой: уничтожить врага.

Горы смотрели.

Горы радовались.

Горы расправили плечи.

Лавина поползла вниз.

Сначала медленно, потом все быстрее. Над ней кружились два всадника.

На перевале снег. Только снег.

И больше никого.

- Как думаешь, Ашот, Мы стали такими надолго?

- Не знаю, Сандро, - парень пожал плечами. - В любом случае мы отстояли перевал.

Весной сюда пришли люди. Ни одного тела не было найдено.

Лейтенант наклонился, вытащил из расселины странное длинное перо золотистого цвета.

Он повертел его в руках, рассматривая.  Аккуратно воткнул между камнями.

Ветер толкнул в спину.

Солдат вздрогнул, ему показалось, что на краю попасти он видит двух всадников на крылатых конях.

Лейтенант моргнул. Видение исчезло.

Горы взирали, молча.

Горы все знали.

Горы все помнили

Надо просто уметь их слушать...

*

Ашот (Надежда этого мира) - армянское имя

Сандро (защитник людей) - Абхазия.

*

АРАЛЕЗ - В армянской мифологии - дух, происходящий от собаки. Он спускается с неба, чтобы зализать раны убитых в сражении и воскресить их.

АРАШ - В абхазском нартском эпосе - крылатый конь, помощник героя. Обладает необыкновенной физической силой; на нём можно передвигаться не только по земле, но и под землёй, и в небесах.

***

ЖИВИ ВЕЧНО!

Он был старым, уставшим, покрытый морщинами воспоминаний. Он был молодым, задорным, когда смотрел на детей и внуков. Хмурился в дождливые дни, улыбался в солнечные, подсталял тело ветру, постоянно бродившему рядом. Любил; гулять по старым дворам, сидеть на скамейках под старыми липами, обнимать шершавые стволы, слушать гул соков внутри дерева. Любил наблюдать за течением реки с набережной, иногда спускаясь к воде. Любил смотреть в зеркала витрин, ловить взгляды прохожих.

Не любил вспоминать время, когда умирал.

Зима стояла лютая, такой давно не случалось на его памяти. Стены домов потрескивали на морозе, протестуя против стужи. Безлюдные улицы, замёрший водопровод, трупы на тротуарах, в квартирах, везде... Длинные очереди к проруби за водой.

И темнота. В оконных перекрёстках не маячил свет, зато от бомб-зажигалок слезились глаза и холодело в груди. От постоянных пронзительных сирен, голосивших о бомбардировках, болела голова, пробирала колкая дрожь.

И голод. Он изматывал, не давая ни на минуту отвлечься от желания поесть. Мечталось не о борщах или котлетах, мечталось о большом свежем ноздреватом куске хлеба и сладком чае.

Он практически умер. Сердце едва билось. В какой-то момент он почти сдался холодной смерти, вбирая боль окружающих. Спасли люди. Они тормошили взглядами, разговорами, музыкой из репродукторов, стихами - да-да, тогда сочиняли потрясающие строки! - воспоминаниями и надеждой на будущее. Медленно, неуверенно, еле двигаясь, он всё-таки стал оживать.

Картинки прошлого растаяли. Он очнулся, услышав детский смех, гомон взрослых разговоров. Громкая музыка разливалась праздничным потоком. Вкусно пахло свежей выпечкой и мандаринами. Вспыхнул фейерверк, ударяя гулким эхом, ему вторили громкие хлопки пробок шампанского, кто-то крикнул:

- С Новым годом, Старина! С Новым годом, любимый Город! Живи вечно, Питер!

***

 

 

МИХАСЬКА

 

Посвящается Михаилу Степуленко,

моему племяннику,

погибшему на Украине в январе 2023 года.

*

Пули ещё свистели, летели мины, когда Михаил пополз по полю к первому раненому. В окопе сидели четверо солдат и молодой лейтенант. Назначили его неделю назад. Двадцать два года. Мальчишка совсем. Втягивал голову в худые плечи и настороженно крутил шеей. В тот вечер Мишка дал ему выпить сто грамм, спокойно говорил, что здесь, на передовой, не так уж и страшно, что солдаты помогут, всему научат. Михаил был старше всех, потому его слушали и подчинялись.

Полз по горячей от взрывов земле, а вспоминал, как босиком бродил по горячему песку пляжа. Солнце лизало кожу, ветерок с моря обдувал свежестью, дышалось легко. Он с разбега ринулся в волны, нырнул, погружаясь в мир бирюзы...

А вот и первый раненый. Потрогал пульс на шее, живой. Голова в крови. Перевязал, уколол обезболивающее, шепнул:

— Ну, поползли до дому, воин.

Сержант перевалился в окоп, аккуратно уложил раненого, матюкнулся.

— Какого вы тут расселись? Хорош скулить! Там еще четверым надо помочь, истекут кровью.

— Может, они уже того... – Лейтенант не смотрел ему в глаза.

— А ну, встать! – Мишка не помнил, когда он так орал на своих. – Ты, сука, лейтенант, представь, тоже будешь там лежать и никто, слышишь, никто за тобой не полезет. Представил? И как тебе?

Парень забубнил что-то, но поднялся, выглянул за бруствер, остальные последовали примеру.

— Далеко ползти?

— Нормально. Двое налево, к тому поваленному дереву, двое направо, к яме, а мы, – он посмотрел на парня, с которым говорил, – мы с тобой, лейтенант, к бугорку поползём. Там двое лежат.

Через некоторое время всем раненым оказали первую помощь, чуть позже их увезли в тыл. Перед расставанием один из них протянул руку для пожатия, спросил:

— Как тебя зовут, командир?

— Михаил. Но я не командир.

— Да, ты не командир, ты защитник человечества, – еле слышно пробормотал раненый.

— Что?

Но ответа не было, парень потерял сознание.

Михаил и его друзья погибли через четыре недели. Минами разметало всех шестерых так, что собирали останки наугад...

С тех пор прошло пятнадцать лет. С Украиной давно замирились.

Алексей вышел во двор, потянулся с хрустом. Свой дом, как мечтал когда-то. Жена, любимая, дочка, скоро сын родится. И денёк такой тёплый!

— Михаська!

Из сарая выглянула белобрысая голова десятилетней девочки.

— Меня зовут Мишель!

— Как? – Отец поперхнулся. – Мишка ты! И никак иначе!

— Нет! Дурацкое имя! Зачем вы так меня назвали? – девочка моргала влажными ресницами, изо всех сил сдерживая слёзы.

— Дурочка, – Алексей обнял дочку. – Поедем скоро в одно место, поймёшь всё.

В начале года Лёшка созвонился с теми пятью товарищами, с которыми лежал когда-то на поле боя. Тогда он, раненый, истекал кровью и думал, что ему немного осталось. Но судьба решила улыбнуться. Их вытащили, вылечили. Алексей рассказал уцелевшим солдатам о том, что случилось. Так вышло, что он единственный оказался в сознании, запомнил всё. А позже выяснил, как погибли те, кто помог выжить Алексею и его друзьям.

Решили мужики в этом году поехать к месту упокоения Михаила. Неблизкий путь на Сахалин, но никто не отказался. Май стоял теплый. Ветер шевелил волосы людей. Пятеро бывших солдат склонили головы у могилы. Позади стояли их жёны и дети. Говорил Алексей. Как мог подробно, в деталях, вспомнил о том дне, когда им дали второй шанс жить.

Михаська слушала, открыв рот, по щекам ползли слезинки.

Положили цветы, помолчали. Потом отправились в кафе. Детей посадили за отдельный стол, заказали сладости. Девочка посмотрела на четверых разновозрастных мальчишек. Самому младшему, улыбчивому кудрявому шатену, семь лет, потом двое восьмилеток, чем-то похожие между собой брюнеты, и девять лет рыжему молчуну. Она протянула руку:

— Давайте знакомиться. Я Мишка!

Четвёрка, словно эхо, повторили за ней это имя.

— Нас в честь того Михаила назвали. – Тихо проговорил рыжий Мишка. – Если б не он, нас бы не было.

Мишка кивнула.

— Это самое лучшее имя.

— А тебе как с мальчишеским именем? – семилетний Михаил лукаво щурился. – Может, лучше Мишель, Микаэла, Михалина.

— Не, – мотнула головой, – Мишка лучше всего, а папа зовёт Михаська.

— А как тебя будут звать, когда взрослой встанешь? – рыжий усмехался, цикая дыркой между зубами.

— МихаИла Алексеевна. Вот как!

За соседним столом о чем-то вспоминали взрослые. Мишкина мама смеялась.

— А мне Алексей говорит, что не станет ждать, пока родится мальчишка. И ведь уговорил! А сейчас и не представляю, чтоб по-иному дочку звать.

Алексей улыбнулся, обнимая жену.

— Мальчугана, если что, тоже Мишкой назовем!

Все заговорили разом, смеясь, отпивая из бокалов.

Они, конечно, не видели, что за свободным столиком у окна сидит в поношенной солдатской форме тот самый Михаил, что принял когда-то обычное для него решение – вынести с поля боя раненых бойцов. Михаська разглядывала его удивленно, потом звонко спросила, тыча пальцем:

— Пап, а кто этот дяденька-солдат?

Алексей посмотрел в ту сторону, куда показывала дочь, но уловил лишь смазанное мимолётное движение.

— Михаил приходил, – выговорил он чуть погодя, глотая ком в горле, – посмотреть на вас, тёзки.

И добавил:

— Пятеро их пока что, Миша, но, думаю, будет больше. Спасибо тебе за наши жизни. За то, что родились наши дети.

Мужчины и женщины молча встали, выпили, поминая павших.

ОДНОГЛАЗАЯ И ПЛОСКАЯ

Памяти моего деда Степуленко Петра Михайловича посвящаю

 

В 1941-ом Петру исполнилось 35 лет. Жена, пятеро деток: четыре дочери и наследник-сын. На фронт его взяли осенью, когда фриц под Москвой готовился к победному параду.

Парад состоялся, только по Красной площади шли наши бойцы, и среди них Петр.

 Попал он в Сибирскую дивизию, задачей которой было остановить врага любой ценой. Вместе с ним в батальон зачислили племянников, сыновья старшего брата, девятнадцати и двадцати лет. Служили они в разведроте и славились отменным балагурством, коего от отца своего переняли. Несколько раз Петр виделся с ними. Парни имели рост под два метра, белозубые улыбки, чёрные кудри – в общем, гроза для девчат.

Младший, Иван, тот посмирнее, а со старшим, Антоном, никакого сладу не было. И порол его отец до 18 лет, а толку не добился. То, понимаешь, с молодайкой свяжется из соседнего села, то вдову пригреет, а иной раз и замужней голову задурит.

Уж как его мать умоляла: «Женись, сынку!», а тот обнимет её и задушевно так молвит:

 – А что если, мама, судьба моя живёт где-то далеко отсюдова, и ждёт меня не дождётся…. А я женюсь! Как же, мама, тогда получится? Погожу я чуток. Т

Так до войны и годил. Уезжая на фронт, сказал: «Ждите, мама, вернусь с невестой!»

 Пётр встретился с племяшами перед отправкой на передовую, возле теплушки. Навалились вдруг откуда-то сверху, обнимают:

– Дядька, соскучились по родне. Как вы тут?

– Помаленьку, – Петр раскурил самокрутку, – Вы как?

Младший открыл было рот, но, получив тычок от брата, замолк.

– Нормально всё у нас, – молвил Антон, заулыбался белозубо. – В медсанбате славная сестричка есть!

– Тебе всё бабы! – закашлялся Пётр. – Матери письмо написали хоть?

– Написали, дядя Петро, – вступил в разговор Иван.

– Слышь, дядь, – не унимался Антон, – нам здесь один учёный сказывал, что есть такая рыба – камбалА называется. Она плоская и у неё всего один глаз. Говорит, что жареная страсть как вкусна. Как думаешь врёт?

– Ясно дело, врёт! – Иван рубанул рукою. – Как тебе рыба с одним глазом будет жить? Ты такую хоть раз видал?

Дядька докурил самосад и выдохнул:

– Бог его знает, можа и есть.

Паровоз гуднул три раза. Антон шагнул вперёд и крепко обнял родича:

– Не поминайте лихом, ежели что. Родным кланяйтесь поясно и маманю обнимите.

Иван добавил:

– Хорошо хоть мама Настьку родила напослед, будет у кого внуков нянчить.

Пётр вскинулся:

– Вы что это? Прощаетесь, как перед смертью. Вы бросьте это!

Старший глянул незнакомо, по серьёзному:

– Да не серчайте, дядько. Чуем, что в последний раз видимся.

Не дав Петру более сказать и слова, они по очереди крепко обняли его и ушли.

Прямо с поезда да в бой. Отбросили немцев, но от дивизии осталось одно название.

Смолотили жернова войны Сибирских богатырей. Петра ранили, и он, подлечившись в прифронтовом госпитале, возвращался назад, в свою часть. Поджидая машину, курил, прислонившись к стене.

– Предъявите документы! – Седой капитан сурово глядел на бойца.

– Слушаюсь! – Пётр вытянулся.

– Из госпиталя?

– Так точно, товарищ капитан!

– Прошу вас, сержант, помочь. Тут такое дело, могилу надо закопать, а в госпитале ни одного на ногах.

– Сделаем, товарищ капитан. Куда идти?

– Тут недалеко.

Могила была неглубокой и наполовину заполненная водой. Рядом лежало два тела, обёрнутые в плащ-палатку.

– Что ж так-то, не по-людски?

– Нет времени, да и сил, сержант, тоже.

Капитан устало потёр лицо.

– Хоронить некогда, поминать некогда. Еле добился разрешения похоронить братьев рядом, не в общей могиле. Деревеньку-то разметали и погост тоже. Вот тут, в рощице решил.

– Командир ты им, что ли?

– Командир. Они жизнь мне спасли, а сами вот… Перед смертью младший бредил, всё просил ему пожарить одноглазой рыбы.

Петр застонал, и, упав на колени, открыл лица покойников. Иван и Антон.

– Знакомые? – наклонился капитан.

– Племянники, – еле слышно пробормотал он в ответ.

После войны завербовался Петр на Сахалин, в город Александровск. Ещё лет двадцать ходил рыбаком на катере в артели. Жена на Сахалин не хотела ехать, и вышел у них по этому поводу скандал, но Петр на своём умел настоять.

– Чего не ешь? Пётр? Чего молчишь? Камбала уже остыла вся. – Голос жены вывел его из прошлого.

– Да так, задумался. Вспомнилось кое-что, – он взял в руки вилку и усмехнулся, – одноглазая и плоская...

Елена Овсянникова

История о любви (быль)

Посвящается светлой памяти моих родных

 

В 1941 году после начала войны в нашем городе Сочи развернули госпитали на базе санаториев, построенных в тридцатые годы.

Мой дед Эраст Иванович Овсянников был терапевтом и по специализации, и по возрасту не попал на фронт, где нужны были в основном хирурги. Его определили в сочинский эвакогоспиталь №1972 для офицерского состава. Сюда попадали офицеры на лечение и реабилитацию после ранений и контузий.

В 1942 году мой тёте Лиде исполнилось восемнадцать лет, она закончила ускоренные курсы медсестер и начала работать в том же госпитале в биохимической лаборатории. В восемнадцать лет Лида была красавицей: тонкая талия, пышная грудь, большие карие глаза, пухлые губы, светлая кожа и легкие пепельные волосы.

Вот такая медсестричка пришла работать в место, где лечились молоденькие ребята её возраста или чуть старше. Юноши, только что выкарабкавшиеся из лап смерти, видевшие кровь, грязь окопов, гибель друзей, оказались в прекрасных условиях южного климата, моря и субтропических парков в заботливых отеческих руках медиков. Война громыхала где-то далеко–далеко, казалась страшным сном, а здесь был настоящий рай. И в этом раю были ещё и красивые девушки. Юные выздоравливающие офицеры вились вокруг красивой медсестры, как пчёлы возле бочки с нектаром. Хорошо, что рядом работал её отец, который в случае чего мог приструнить особо обнаглевших ухажёров. Но Лида справлялась с поклонниками и сама: гордая, строгая, она была царицей среди восхищенных почитателей её красоты. Мальчики выздоравливали, уезжали на фронт, оставляя неприступной Лиде на память свои фотографии с неумелыми стихами и объяснениями в любви. И сейчас у нас в семейном альбоме сохранились некоторые фотографии неизвестных юношей, сгинувших впоследствии на дорогах войны.

В этом же году произошли два события, странно связанные между собой. Дедушка с бабушкой получили извещение, что их старший сын младший лейтенант Борис Овсянников пропал без вести. Горе было страшным: неопределенность мучала всех, заставляя бесконечно гадать, жив ли сын и брат, погиб ли, и то представлять всевозможные кошмары, произошедшие с ним, то надеяться, что он чудесным образом выжил.

Вторым событием стало появление среди раненых в дедушкином отделении младшего лейтенанта Бориса Стрельченко – тезки дедушкиного сына. Офицер был совсем юным ровесником дочери, очень тихим и задумчивым. Он медленно и постепенно поправлялся после контузии, полученной в боях за Туапсе: труднее всего восстанавливалась речь, парень сильно заикался и от этого страдал. Борис вдобавок мучился в неведении о судьбе своей семьи, оказавшейся в оккупации. Как говорится, горе сближает, и дедушка начал опекать юного бойца, испытывая к нему отеческие чувства. И Борис привязался к своему доктору, как к отцу, скучая по родительской любви.

Для врача очень важно было поддерживать в пациенте бодрое, положительное настроение, чтобы помочь быстрому восстановлению больного. А он заметил, что Борис с каждым днём становится всё задумчивее и грустнее.

– Так нельзя, Боря! Оттого, что ты замыкаешься в своем горе, легче не станет, – сказал дед.

– Да, нет, товарищ майор, я не потому грущу, – сильно заикаясь ответил Борис, смущенно отводя взгляд.

– Ну-ка, ну-ка, признавайся тогда, почему же? – настаивал доктор, заглядывая в глаза раненого, и вдруг подумал: «Какие синие глаза у мальчика, а у нашего Бори скорее серые». Он сел к лейтенанту на кровать и обнял его за плечи.

– Заикание не проходит, товарищ майор! Даже с девушками познакомиться не могу, стесняюсь! – наконец выговорил Борис.

–Это дело времени и терпения. Пройдет и заикание, голова ведь меньше уже болит? Кстати, а с какими такими девушками ты хочешь познакомиться? – улыбнулся врач.

– Да, вон посмотрите в окошко, там такая хорошая девушка с выздоравливающими играет в волейбол. И не подступишься к ней, самые лучшие ребята за ней бегают, как собачки. А тут я – заика…

Доктор выглянул в окно и увидел свою дочь Лиду, играющую на волейбольной площадке.

– Ну, с этой девушкой я тебя легко познакомлю. Мы эту девушку очень даже хорошо знаем с самого рождения, – засмеялся дед. – Ты вот что, прекращай грустить, а послезавтра в воскресенье, я как раз не дежурю, приходи вот по этому адресу ко мне на обед. Познакомлю тебя с семьёй, отвлечёшься немного. И он написал на листочке адрес нашего дома.

– Слушаюсь, товарищ майор, – ответил Борис и, наконец, улыбнулся, обозначив симпатичные ямочки на щеках.

Так в воскресенье молодой лейтенант появился в нашем доме. Встретили его тепло, доктор познакомил юношу с женой и дочерями: старшей – той самой красавицей Лидией и младшей – рыженькой, веснушчатой двенадцатилетней Валерией, моей мамой.

Казалось, дело было сделано, молодых людей познакомили, Борис очень скоро стал своим в доме, иногда Лида соглашалась сходить с ним в кино в сопровождении Валерии, которую бабушка отправляла с ними на всякий случай. Но красавица Лида оставалась неприступной и холодной.

– Ещё не хватало, чтобы папа мне кавалеров навязывал, – сердито говорила она матери, – я сама разберусь, с кем мне встречаться.

Мать и отец недоумевали: Боря и парень-то видный, и в семье как родной, почему Лида носом крутит, непонятно.

Правду знала только рыжая Валерия, но никому не рассказывала, потому что ей перепадали сладости от юноши, с которым встречалась сестра.

Совсем молоденький офицер Арам был писаным красавцем, именно он покорил сердце неприступной девушки. Чернобровый, черноглазый, утонченный, как будто сошедший со старинных фресок, армянин был очарователен. Борис по сравнению с ним казался грубоватым и неотесанным, к тому же говорил с украинской «г», свойственной выходцам из Донецка. А Арам, сразу видно, родился в интеллигентной семье, читал стихи и говорил на правильном русском. Но Лида боялась, что родители не позволят ей встречаться с армянским парнем, поэтому молодые скрывали свои встречи, подкупая младшую сестру. К тому же Арам и сам боялся знакомства с родителями Лиды.

Но, чем больше времени проводил Борис у нас дома, помогая иногда дедушке в хозяйственных делах, тем больше он нравился младшей сестре своей простотой, открытостью и дружелюбием. К тому же Валерии было очень трудно хранить тайну сестры, потому что ей было жалко Бориса, да и от природы моя мама была болтливой.

И однажды она всё-таки проболталась.

– Не мучайся, – сказала она лейтенанту, – она встречается с другим.

– С кем? – коротко спросил побледневший юноша. – Рассказывай, всё равно я узнаю.

И Валерия рассказала ему всё, выдав старшую сестру с потрохами.

После этого Борис несколько дней не появлялся в нашем доме. Наконец, он пришёл и попросил Лиду поговорить с ним наедине. Они пошли разговаривать на лавочку во двор. Валерия хотела было выскользнуть за ними и подслушать разговор, но была поймана за шкирку сильной бабушкиной рукой.

Через некоторое время Лида вбежала в квартиру, закрыв лицо руками, заперлась в маленькой комнате и не выходила оттуда до вечера.

А вечером пришёл с работы дедушка и поведал историю, о том, как Борис и Арам встретились у речки для выяснения отношений. Дошло почти до драки, но Арам малодушно сбежал от более сильного противника, бежал позорно прямо через мелкую, горную речку, куда и свалился, поскользнувшись на камне. Было ли это правдой, или Борис приукрасил рассказ о своей победе над соперником, история умалчивает.

Только Лида с Арамом больше не встречалась. Но и с Борисом не разговаривала вплоть до того, когда он отправился снова на фронт. Да и попрощалась холодно после долгих уговоров родителей, в то время, как остальные члены семьи горячо переживали расставание с полюбившимся им юношей.

          После отъезда Бориса Лида стала заметно серьезней, пресекала малейшие попытки ухаживаний молодых офицеров, много читала в свободное время, и родные замечали, как она вспыхивает, когда почтальон приносил редкие письма с фронта. Борис писал дедушке, а тот читал его письма всей семье.

Но однажды горе во второй раз ворвалось в наш дом. С фронта пришла похоронка на капитана Бориса Стрельченко. Пришла нам, потому что он указал наш адрес в документах. Это был примерно 1944 год. До конца войны оставалось немного, уже было ясно, что наши войска побеждают немецких захватчиков, в ожесточённых боях освобождая  нашу землю. Тем больнее было узнать о гибели второго сына, потому что дедушка с бабушкой уже давно считали Бориса своим сыном, да и подросшая Валерия не скрывала своей привязанности к названному брату. А Лида? Лида, услышав страшное известие, как будто окаменела и казалась бесчувственной, чем невероятно раздражала младшую сестру. А потом многие месяцы по ночам были слышны её приглушённые рыдания.

Осенью 1944 года Лида уехала в освобожденную Одессу и поступила в Одесский медицинский институт. В Одессе в эту пору было очень голодно, и, хотя дедушка помогал, как мог, дочери, за зиму та похудела до сорока пяти килограммов.

Но наступил день долгожданной победы, и буквально через месяц в Одессу, в студенческое общежитие, где жила Лида, просто ворвался Борис Стрельченко. Живой! Перенесший контузии и ранения, но живой! Он забрал исхудавшую тётушку из Одессы, увозя с собой в долгую, счастливую жизнь в новом качестве – жены офицера.

Они прожили долгую и счастливую жизнь вместе. В течении всех этих лет дядя Боря Стрельченко доказывал моей тёте, что она тогда не ошиблась, расставшись с Арамом. Тётин муж закончил академию, защитил кандидатскую диссертацию, а затем и докторскую, и со временем получил звание генерал-лейтенанта, стал выдающимся в науке военным деятелем.

Но однажды в семидесятых годах к нам в руки попал еженедельник под названием «Неделя». На одной из страниц была фотография нового, только что спущенного на воду, океанского лайнера «А.С.Пушкин», а чуть ниже фотография капитана этого лайнера Арама Оганова. Да, да, того самого Арама, который, по словам дяди Бори, позорно бежал от него через горную речку.

Так что тётя Лида умела выбирать себе молодых людей. Мы тогда очень смеялись и радовались, что Арам не погиб на фронте, а стал капитаном самого крупного в то время круизного корабля в нашей стране. Но тётя попросила не рассказывать об этом её мужу, чтобы не расстраивать его успехами бывшего соперника.

Владимир Трушков

Свой снаряд

За умелую разведку, отвагу и мужество 9 ноября 1943 года приказом командира 28-го стрелкового корпуса генерал-майора Гурьева разведчик батареи 78 стрелкового полка 25 синельниковской стрелковой дивизии гвардии рядовой

Потехин Иван Васильевич награжден

орденом Красной Звезды.

Иван Потехин почитай уже третий год воюет, с августа сорок первого. Как в гороховецких лагерях[1] определили его в разведчики батареи, так с той поры все время на передней линии находится и артиллерийский огонь корректирует. Дело это непростое и опасное, соображать быстро надо: вовремя вражескую точку заметить, целеуказание на батарею передать, да и самому под осколок или пулю не попасть. На передке не раз телефонную трубку отложить приходилось да за автомат браться.

«Свой» снаряд не услышишь -  говорят бывалые фронтовики. Вот и Иван не услышал. Даже если и услышал, то что бы он успел сделать? Мощность взрыва оказалась такой, что не оставила никого живого на десятки метров вокруг …

Всего несколько минут назад двенадцать бойцов батареи полковушек[2] 78 стрелкового полка, направленные с передовой в штаб дивизии получать награды, остановилась перекусить у полевой кухни. В полку кто-то сболтнул, что в штаб дивизии приехал фотокорреспондент, и поэтому отличившихся бойцов не только торжественно наградят, но и сфотографируют для дивизионной газеты. Почистив форму и подшив свежие подворотнички, награждаемые, ведомые командиром батареи, отправились в ближайший тыл.  Настроение у всех, понятно, приподнятое: одно дело медаль получить, а тут всю батарею представили к орденам. Говорят, Сталин приказал, за форсирование Днепра награды не жалеть, и было за что. Артиллеристы - все бывалые, но таких жестоких боев до этого никто не упомнит. Потому и неудивительно, что от всей батареи к концу битвы за Днепр в строю двенадцать человек, включая командира, осталось.

 Вот по дороге в село Францевка, где расположился штаб дивизии,  солдаты на свою беду и остановились у полевой кухни. Легкий дымок от передвижной печки издалека в заднепровской степи заметил немецкий корректировщик, и по его координатам точно ударила 150-милиметровая гаубица.  

Ивану повезло: град осколков вроде прошел мимо, только взрывной волной откинуло далеко в сторону. Солдата с такой силой садануло об землю, что в первые мгновения оцепенел, даже глаза открыть не мог, не то что пошевелиться. Странное дело: тут  в голове у него прожитая жизнь как кинолента замелькала. Только почему то кино это необычное началось с момента, как их полк Днепр форсировать начал.

Вот батарея полковушек, поддержав однополчан с левого берега, начала переправляться. Даже по спокойной воде переплыть осенней ночью на плоту такую ширь в два километра не простое задание, а под непрерывным огнем – подвиг! Вода Днепра кипит от взрывов снарядов фашистов. Осветительные ракеты выхватывают из темноты страшную картину: вместе с кусками бревен течение несет тела погибших. Видно смерть застала их на вдохе, и поэтому воздух в легких держит их на плаву. Плоты с орудиями страшно раскачиваются на волнах, готовые в любой момент перевернуться. Бойцы вначале при каждом взрыве падали на скользкие бревна. Но лежать и ждать очередного прилета кажется большей пыткой, чем грести стоя в полный рост под градом осколков. Наконец то добрались до правого берега. Вокруг идет непрерывный бой: ночью светло от вспышек выстрелов и взрывов. 

В следующий момент Иван – уже на НП[3]. Осматривая в бинокль передний край,  разведчик замечает вражеский пулемёт, бьющий длинными очередями по передовым подразделениям нашей пехоты. Бойцы залегли  и начали окапываться. Атака захлебнулась. Отметив на карте координаты цели, разведчик, крутнув ручку полевого телефона, кричит в его трубку: «Гром! Гром! Я – Берег! Я – Берег! Слушай координаты цели!» Проходит несколько минут и над головой Потехина с воем проносятся снаряды. Там  впереди у куста, где только непрерывно мерцал огонь пулемёта, с грохотом вздымаются столбы взрывов. Наша атака возобновилась.

День и ночь идет бой. Наши то наступают, то обороняются и так по кругу. Эту атаку полк отбил из последних сил, патроны практически закончились и красноармейцы сошлись с немчурой врукопашную прямо на КП[4] командира полка. Полковник Григорьев расстрелял весь диск ППШ и, отбросив бесполезный теперь автомат, бьет по фашистам из командирского ТТ. У бойцов в ход пошли ножи, пехотные лопатки, камни, да всё, чем можно ударить. Иван мельком видит, как один боец, вцепился зубами в горло здоровенному гитлеровцу. Со всех сторон раздаются крики, стоны раненых, короткие автоматные очереди. Кажется еще  немного и …Но у наших воинов жила оказалась крепче. Вооруженные отступают перед безоружными. Небольшая передышка, и враг с остервенением начинает бить по нашим окопам из всех орудий. Затишье. В бинокль командир полка  видит, как в лощине скапливается пехота противника, готовясь к атаке. Сейчас самое время ударить по фашистам из полковушек. Но нет связи! Осколки перебили телефонный провод. Почему Иван вызвался добраться до нашей батареи и сообщить расположения вражеских подразделений? Просто сейчас это никто не сделает лучше него, а время терять нельзя. Разведчик бросился бежать, огибая воронки от снарядов. Его заметили немецкие миномётчики и пробуют взять «в вилку»: это когда первая мина взрывается позади, вторая - спереди, человек невольно замирает и третья - поражает его. Но Иван мчится, не сбавляя скорости, поэтому смертельный вихрь осколков каждый раз проносится в стороне от него. Он бежит, не пригибаясь, ведь так быстрее, а от его скорости сейчас зависит жизнь очень многих людей. Запыхавшись, он вбегает на батарею и протягивает скомканный клочок бумаги командиру со словами: «Вот координаты, скорее!!!» Дав наводчикам установки для стрельбы, тот командует: «Батарея! осколочно-фугасными, бегло, огонь!» Со страшным грохотом заплясали взрывы снарядов, на том месте, где готовилась к атаке вражеская пехота. Те, кто уцелели, врассыпную бросились убегать. Наш полк получил передышку. Вскоре подошло подкрепление, и красноармейцы смогли не только отбиваться, но и атаковать.

Темнота перед глазами. Иван чувствует, как его куда-то несут. Он задыхается от нахлынувшей в груди боли, кричит. Однако вместо крика, раздается слабый стон. «Да он живой, бойцы, рано его хоронить! Срочно санитара сюда!»- раздается крик над головой.

С застрявшим в груди осколком жить можно, воевать нельзя. Даже при неспешной ходьбе грудь раздирает кашель. Решение врачебной комиссии однозначно: рядовой Потехин к воинской службе не годен – домой! Смерть дала отсрочку Ивану Васильевичу Потехину совсем на немного – всего на три года. Но за это время он много успел. Вернувшись на родину, солдат, превозмогая боль фронтовых ран, построил просторный дом для большой семьи. У него родилась еще одна дочь, и должен был родиться еще один сын, которого солдату было не суждено уже увидеть. 

Александр Ралот

 

Документы прикрытия

 

«Каждый из представленных в "картинной

 галерее" героев представляет собой

"частицу ушедшего века».

 Книга "Разведка: портреты, люди, судьбы"

 Павел Георгиевич Громушкин

Пиццерия «Хвостатый студент»

  Восемь молодых глаз уставились на одинокий кусочек «Маргариты»^[1] лежащий на деревянном подносе.

— Девчонки, он на четыре части не делится, а на две — запросто, — Саня галантно подвинул к Маринке «кулинарный шедевр».

— Я догадывалась, что ты беспросветный геометрический двоечник, но теперь убедилась в этом окончательно, — девушка взяла нож и двумя движениями разделила остаток пиццы на четыре равные части: — и вы подскажите бедным девушкам, где раздобыть инфу об этом Громушкине?

— Интернет исключается, — поддержала подругу Зоя, — Пенсне кампиляцию^[2] не переносит на дух. Проверено неоднократно.

— А давайте опять к вашему дедушке-отставнику обратимся. Если он о Глущенко  знает, так может и...

— Не может! — бесцеремонно перебила его Другова, — не знаю, как у вас, а у меня с Маринкой с тугриками полная засада. Не то что на билет до Москвы, на автобус до Яблоновки не хватит. И к тому же, мы позабыли у него визитку попросить, если бывший разведчик таковую имеет. Будете его сутки напролёт возле вернисажа караулить? Удачи. А мы с Мариной, как говаривал дедушка Ленин в молодости, «Пойдём другим путём»!

— Это каким? — дожевав кусочек пиццы, поинтересовалась Марина, — у тебя после «Маргариты» родился сногсшибательный план?

— Ну, планом это пока назвать нельзя, но кое-какая задумка буйную головушку посетила.

   Зойка, как знак превосходства, продемонстрировала присутствующим кончик языка.

— Колись! - Егор вскочил с места, —  немедленно! С меня пирожное, если задумка того стоит!

— Заметь, не я это сказала. Иди покупай. Я так уж и быть с Маринкой поделюсь, а тебе расскажу, какое оно было на вкус.

— Сначала идею сказывай. Расчёт калорийный опосля! — вмешался в диалог Саня.

— У, жадюги. У самих в голове хоть шаром покати, а дамам, изголодавшимся до невозможности, десерт зажиливают! —Зойка насупила брови и зыркнула глазами.

— Ладно, так уж и быть, излагаю по пунктам. Первое. У меня имеется подруга Лиля Крулевская. А у ейной мамы сыскное бюро. «Крулевская и партнёры». Слыхали про такое?

— Гениально! Лучше и не придумаешь. Мы сейчас же, здесь, скинемся остатками своих стипух и наймём частного детектива. Так, мол, и так, наройте господа сыщики инфу на тему художник-шпиён Павел Громушкин, только, чур в интернет не подглядывать, ибо на это мы и сами горазды! — съязвил Саня, отодвигая от себя опустевший поднос.

— Дай договорить, торопыга несчастный, сиди и слушай, что умные сокурсницы глаголят. Полезно для пищеварения, — произнесла Зоя, отыскивая в смартфоне фото и показывая его ребятам.

— Обычная фотография. Таких сотни каждый день выкладывают. Муж и жена. счастливая парочка отмечает серебряную свадебку. К нам-то данный факт каким боком? — Егор всматривался в экран, пытаясь разглядеть что-то необычное.

— Это второе! — Зоя многозначительно подняла палец вверх.

— Не понял? Что второе? Пицца у нас  была и на первое и на второе. А на десерт ты ещё не наговорила, — Александр вернул гаджет хозяйке.

— Первое я уже выдала, а теперь продолжение. На снимке запечатлена не семейная пара, а хорошие друзья. Конкретно: Маргарита Сергеевна Крулевская, Лилькина мама, и генерал Романец. Вот он-то и нёс службу в тех самых компетентных органах.^[3]

— Так себе идея. На кондитерское изделие не дотягивает, — буркнул Егор, — маловероятно, что он сейчас обитает в нашем городе, а не в Москве; ещё менее вероятно, что сталкивался с Громушкиным, и уж совершенно невероятно, что  захочет поделиться со студентами информацией почти секретного характера.

— Он, может быть, и не встречался с художником, но знает тех, кто работал с ним в одном закрытом наглухо здании. И вообще, я сама тебе сладенькое куплю, если предложишь идею лучше этой. Кстати, фото сделано пару дней назад. И если мы прекратим точить лясы^[4], а прямо сейчас поедем в сыскное бюро, то, вероятно, сможем застать «секретного генерала». Только, чур, в ножки ему будем кланяться не я с Маринкой.

  Зойка спрятала смартфон в сумку и поднялась с места.

Час спустя. Офис сыскного бюро «Крулевская и партнеры»

Седовласый мужчина расхаживал по кабинету, теребя подбородок,— положим, вы понятия не имеете об э..., скажем так, первой профессии Павла Георгиевича. Ей он отдал более сорока лет жизни, но то, что будущие журналисты ничегошеньки не знают о том факте, что за серию портретов разведчиков ему было присвоено звание Заслуженного работника культуры РСФСР, не делает вам чести. И, конечно же, вы и слыхом не слышали о нашумевшей выставке картин в Центральном Доме журналиста под названием "Портреты, люди, судьбы. Творческий отчёт". Где посетители не закрывали рты, разглядывая лица советских нелегалов, которых Павел Георгиевич имел честь знать лично.

В кабинет вошла Маргарита Сергеевна и положила перед посетителями толстую, потрёпанную книгу.

«Разведка: люди и судьбы». «Иллюстрации автора», — прочитала вслух Марина и открыла фолиант.

Генерал Романец хотел продолжить монолог, но, увидев, что студенты погрузились в чтение, взял под руку Крулевскую, и они тихонько покинули помещение.

Вечер того же дня. Общежитие университета

— А давайте начнём наш отчёт так, — воскликнула Зойка. — В один не прекрасный день в оккупированном городе Ровно немецкий патруль остановил офицера Вермахта Пауля Зиберта, знаменитого советского разведчика Кузнецова. Тщательно проверили аусвас^[5] и отпустили. Не смогли распознать подделку, изготовленную в Москве сотрудником секретного отдела госбезопасности Павлом Громушкиным.

— А я предлагаю начать с другой увертюры, — Саня поднялся со стула и, выждав театральную паузу, продолжил, — Павла вызвали в райком комсомола: "В органы работать пойдёшь?" Но молодой художник отказался, а на третье предложение, произнесённое в кабинете одного из руководителей Лубянки, согласился.

  Спустя некоторое время, после очередной реорганизации «контору» возглавил всемогущий Лаврентий Берия. С каждым сотрудником беседовал лично. Громушкина спросил: "Где ты живёшь?" - "В Марьиной роще". - "А с фальшивомонетчиками знаком?". Павел ответил — нет.

 Берия покачал головой:

—  "Плохо!"^[6]

— Мальчики. А давайте для начала напишем это, — предложила Марина и покраснела:

— Муж и жена, не согласно разработанной легенде, а на самом деле, работали на нелегальном положении в одной европейской стране. И вдруг местному чиновнику показалось: что-то в их свидетельстве о браке не так. Наличествуют кое-какие огрехи. Разведчики не растерялись и обратились в суд. Тот и вынес окончательный вердикт: — «Документ подлинный и действительный!». Семейная пара немедленно воспользовались этим, подала документы на получение швейцарского гражданства. После чего выехала в эту страну и многие годы супруги там находились уже совершенно легально.

— А может так, — внёс свою лепту, молчавший до этого времени Егор, — разведчик и личный друг Павла Георгиевича, Вильям Фишер, он же Рудольф Абель въехал в Соединённые Штаты по настоящему английскому свидетельству о рождении. Американцы внимательнейшем образом изучили документ, и не заметили ничего подозрительного, потому что над ним не один месяц трудился сотрудник секретной лаборатории, вытравляя штамп о советском гражданстве, который опрометчиво поставили в отделении милиции в далёком двадцатом году. Именно тогда молодой Вилли с родителями-революционерами перебрался на постоянное жительство из туманного Альбиона в Страну Советов.

***

За окном общаги сумерки уступили право тёмной ночи. Начался и закончился осенний дождь. Четвёрка молодых людей этих перемен не заметила. О сне и отдыхе никто и не помышлял. Жизнь и судьба удивительного человека захватила их внимание полностью.

[1]—  Самая распространённая классическая пицца итальянской кухни. Содержит свежие сыр, помидоры, базилик

[2] — Сочинение, представляющее собой сводку и изложение уже обнародованных трудов, без самостоятельной обработки источников.

[3]     — См. книгу А.Ралот «Полонез со слитком» https://ridero.ru/books/polonez_soslitkom/freeText

[4]— Болтать пустяки, заниматься несерьёзным, беспредметным разговором.

[5]     — Удостоверяющий личность документ

[6]     — https://flb.ru/infoprint/43280.html

 Подготовила Лариса Васкан

 

 

[1] Гороховецкие лагеря – в годы войны центр формирования новых воинских частей.

[2] Полковушка-  советское лёгкое полковое орудие калибра 76,2 мм непосредственной поддержки пехоты и кавалерии. "Полковушка", "курносая", "бобик".

[3] НП – наблюдательный пункт

[4] КП – командный пункт