ЗЮЗЯ 

1.

В хлеву заворочался здоровенный бык Зюзя. Никитка вышел из сеней и проворно вскарабкался по приставной лестнице на сеновал. Оттуда тёмная гора с выставленными наверх острыми рогами виднелась с безопасного расстояния. Хотя, если протянуть руку, казалось, тут же коснёшься твёрдого, холодного рога. Но никто в семье, кроме бати, не рискнул бы этого сделать.

Платон Петрович – маленький, крепкий мужичок с абсолютно лысой головой имел неимоверную власть над этой громадиной. Как бы ни ярился бык, при виде хозяина, он утробно мычал, потом склонял перед ним свою кудрявую квадратную голову почти до земли. И только громко отфыркивался, так, что казалось, стоит дунуть посильнее, как земля разверзнется у него под ногами.

На несколько деревень в округе Зюзя был единственным быком. Его держали ради исключительной силы. Он мог выдернуть застрявший в грязи грузовик, вывезти в прицепе лес или снег.

Мысль приручить Зюзю пришла Никитке недавно. «Состарится батя, кто за главного у Зюзи останется?», - думал он.

Интересно, сколько быку лет? Сколько Никита себя помнил, тот был всегда. А ведь Никите уже семь.

Над тусклой лампочкой висел холодный радужный ореол. Пар вырывался и изо рта Никиты. От быка валил пар, будто тот вышел из бани.

«Ну и мороз под Новый год!», - мелькнула и тут же убежала мысль из вихрастой Никиткиной головы.

Он сунул руку в карман тулупчика и вынул оттуда горбушку чёрного хлеба, посыпанную крупной солью, которую удалось спрятать за ужином.

- Зюзя, Зюзя, - позвал Никитка дрожащим голосом, и на вытянутой руке протянул хлеб по направлению к быку.

Зюзя мотнул головой так, что цепь в темноте обиженно звякнула, и тяжело поднял голову. Он принюхивался, его широкие ноздри раздувались. Они были нежно розовые, почти белые, что совершенно не вязалось с его тёмным обликом.

Никитка разжал руку, и солёная горбушка шлёпнулась под ноги быку. Тот медленно наклонился и одним движением слизнул лакомство.

- Я уж тебя подкараулю, - пробормотал Никитка, поплотнее запахивась в овчинный тулупчик, намереваясь остаться здесь подольше.

Каждый раз под Новый год Зюзя таинственно пропадал на три дня. Потом, как ни в чём не бывало, появлялся в хлеву. Стоял, как обычно, и жевал сено из деревянных яслей.

Вот Никитка и решил подсмотреть – куда же девается Зюзя. Но тут скрипнула дверь, и послышался ворчливый голос бабушки:

- Никита, Никита, куда запропастился, пострелёнок?

- Ба, я здесь! – нехотя отозвался Никитка.

- И на какой ляд тебя туда унесло? Живо спускайся, давай! Отец скоро придёт, кто мне поможет кутью сделать? Скоро праздник, а у всех шило в попе – никого не сыскать, - продолжала причитать бабушка, пока Никитка слезал с сеновала, ловко, перехватывая руками деревянные лестничные перекладины.

- Ба! – прервал он поток бабушкиных слов.

- А?

- А куда Зюзя девается на Новый год?

- Куда-куда? Праздновать уходит в лес.

- В лес? С кем же ему там праздновать, с волками что ли?

- Ишь ты, подишь ты, остроумец! Если б с волками – давно бы не было у нас Зюзи. Иди, давай, в хату, вон, нос покраснел от стужи.

- А расскажешь?

- Расскажешь, расскажешь, - зашаркала подшитыми валенками бабушка.

Они ушли. В хлеву стало тихо. Только Зюзя медленно гонял во рту жвачку из сена и к чему-то прислушивался.

Никитка тёр рыжую морковь на металлической тёрке. От этого руки у него стали оранжевые.

- Ба, ну, зачем столько морковки? Лучше б её Зюзе отдали. Он любит, - периодически подвывал Никита.

- Щас! Зюзе! Он и так бугай. А ты вон хилый, как воробушек. Тебе нужнее. Садись вот, погрызи свежую.

- Не хочу я!

- А не хочешь, так три, не скрипи, - за словом к бабе Нюре в карман не полезешь. У неё на всё находился ответ.

- Ты вот не понимаешь, для поминальной кутьи надо много моркови, изюма. Плов должен быть сладкий. Сладкий! – решительно произнесла баба Нюра, и шлёпнула на стол перед Никиткой ещё одну очищенную морковь.

- Три!

- Я лучше погрызу, - сдался Никитка.

- Так-то лучше.

Вечером домой ввалился Платон Петрович: весь заснеженный, с заиндевелыми усами, которые в тепле повисли сосульками. От него валил пар, не хуже, чем от Зюзи. Щёки раскраснелись. Но мороз, казалось, только развеселил отца.

- Ух, морозяка!

Он швырнул рукавицы, подбитые мехом, на тёплую печь. Подхватил и закружил Никитку.

- Сынок, растёшь не по дням, а по часам.

Никитка показал на зажатую в кулаке морковь – «мол, ем, стараюсь»!

- Растёт, как же, - заворчала баба Нюра. – Ещё пореже домой заявляйтесь, не успеете оглянуться, как женится.

- Чего, бабуль? Не женюсь я. Придумала. Пап, а я Зюзю приучаю.

- Вот как? Получается? - огонёк любопытства сверкнул в глазах Платона Петровича.

- Пока не знаю. Но горбушку с солью ест. Ой! – зажал рот Никитка.

Бабушка глянула сердито, а отец расхохотался.

- Ладно, давайте вечерять, да спать. Завтра канун Нового года, дел много.

Кутью баба Нюра на ночь поставила в печь - париться.

Всю ночь беспокойно ворочался в хлеву Зюзя. Метель швыряла пригоршнями снег в оконца. Никитке казалось, что он качается на волнах – то проваливается в сон, то просыпается и прислушивается.

Как только баба Нюра поднялась и принялась возиться у печи, он тоже встал.

- Ну и куда ни свет, ни заря? – шоркая горшками и кочергой, заворчала бабушка.

- Пойду Зюзю проверю. Шумливый он.

- Шумливый, - вздохнула бабушка. – Чувствует.

- Что чувствует?

- Что новый год идёт?

- Как же это он чувствует?

- Ну, садись, - бабушка смахнула с деревянной лавки невидимые крошки, приглашая внука.

- Есть у нас, белорусов, свой дед мороз. Зовут его Зюзя.

Никитка вытаращил глаза:

- Бык?

- Да не бык! Слушай. По поверьям, это крепкий дед с белой бородой. Ходит он босиком по снегу в распахнутом кожухе и с непокрытой головой. Никакой мороз ему не страшен Он может вызывать вьюгу, стужу, да метель. Говорят про него так…

Бабушка отвлеклась, пошевелив кочергой в печи разгорающиеся дрова.

Его дыхание — стужа.
Его слезы — сосульки.
Иней — замерзшие слова.
А волосы — снежные облака.

Зюзя не любит тех, кто жалуется на стужу, а тем, кто бодр и весёл, дарует телесную крепость и румянец, - добавила бабушка. ‌‌ ‌‌ ‌

- Как бате?

- Как бате. Да и ты, я погляжу, мороза не боишься, - погладила баба Нюра Никитку по голове. ‌‌‌‌ ‌ ‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌ ‌ ‌‌‌ ‌ ‌‌ ‌‌ ‌ ‌ ‌ ‌‌ ‌ ‌ ‌ ‌‌ ‌ ‌‌ ‌ ‌‌ ‌ ‌‌ ‌ ‌ ‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌‌
- Ещё считается, что Зюзя лысый. И если перечислить имена всех лысых дедов в деревне, то мороз смягчится. ‌‌

- И батя лысый.

- И батя лысый, - вздохнула баба Нюра.‌‌ ‌ ‌‌‌‌ ‌ ‌

- Поэтому под Новый год надо варить кутью, приговаривая так: «Зюзя  на дворе — кутья на столе». Да поставить ему угощение на отдельной тарелке.

- Кому?

- Тьфу ты, кому-кому? Зюзе. Неси миску.

Никитка подскочил, словно его выдернули из сладкой неги бабушкиного рассказа, под который он почти уснул, и побежал за миской.

Бабушка раскрыла огромный чёрный чугун. Оттуда вырвался сладкий дух праздничной кутьи. Деревянной ложкой она щедро насыпала рассыпчатого сладкого риса в миску и торжественно вручила Никитке.

- Донесёшь?

- Угу. А куда нести-то?

- Да что ты будешь делать? Зюзе своему неси – ты ж его приручаешь.

Осторожно ступая в тёмных сенях, чтобы не споткнуться с нелёгкой ношей, Никита добрался до хлева. Поднажав плечом на скрипучую дверь, с грохотом ввалился в сени и сразу очутился перед Зюзей. На секунду остолбенел, потом начал ласково приговаривать:

- Зюзя, Зюзя, я тебе кутьи принёс. На, ешь.

И глядя в круглые тёмные Зюзины глаза, медленно поставил на дощатый пол, присыпанный соломой, миску. Потом чуть подвинул её ногой ближе к Зюзе. И ещё немного.

Зюзя втянул ноздрями сладко-пряный запах и громко фыркнул. Никитка отскочил назад, а бык сделал вперёд шаг и ткнулся носом в кашу. Его рога оказались на уровне Никиты.

Лизнув угощение, бык, причмокивая, начал есть. Никита зажмурился, сделал шаг навстречу Зюзе и положил ладонь на кудрявую голову между острых рогов. Зюзя замер, а потом вновь принялся за кутью. Никита постоял так целую вечность или минуту, он и сам не понимал, сколько прошло времени. Потом убрал руку с бычьего лба и приложил её к тулупчику, словно в ней лежала самая большая драгоценность в мире. Развернулся и ринулся в избу.

- Ба, па, я его погладил!

***

День прошёл в предновогодних хлопотах. Вечером за столом собралась вся большая семья: отец, мать с тремя старшими дочерьми, приехавшими из города, и Никитка с бабушкой.

В полночь Никита не удержался, заглянул в хлев. Зюзи не было.

- Ба, Зюзя опять ушёл. А почему его так назвали, как нашего деда мороза?

- Потому что Зюзя родился под самый Новый год, когда был трескучий мороз. Увидели его поздно, он уж почти замёрз - лежал покрытый инеем, белёсый. Еле выходили. Вот и прозвали его от слова «зюзеть», что значит мёрзнуть. А он вон какой богатырь вырос – никакой мороз не страшен.

- А куда ж он всё-таки девается на Новый год?

- Ну, а как же настоящему Зюзе без провожатого? Заблудится ещё в лесу, и новый год не наступит. ‌ ‌‌Вот наш-то и пошёл встречать.